Монохром. Он хоронит себя… - Владислав Слободянюк

Поужинав, Р. Все-таки переоделся и уселся на диван, положив перед собой бутылку рома. Подумав, он резким движением сорвал пробку и прильнул устами к бутылке. Напиток приятно обжигал горло и воспламенял все, что находилось у него под ребрами. «Какой прекрасный день» – со вздохом произнёс Р., обращаясь будто к нарисованному Наполеону. Ему хотелось танцевать, кричать во все горло и восхвалять все живое и неживое. Самое главное, что должно быть у творческого человека, что должно сопровождать его, идти ногу в ногу по канату жизни – это и есть вдохновение. Но это было не просто вдохновение… Р. никогда в своей жизни не испытывал подобных чувств… С этими мыслями господин отложил бутылку с ромом и мгновенно уснул.

Что-то непонятное заставило его продрать глаза глубокой ночью. Нагнетающая тишина напугала Р. и он попытался подняться с дивана, опершись на его спинку. Поднявшись с трудом он одел очки и включил висящий над его головой ночник. Комната была все та же, только имела более странный и одновременно с этим и уютный вид. Стены отбрасывали тени, которые скрещивались воедино, образуя узоры на расписном ковре. Пахло сыростью и фиалками. Но тут Р. резко задержал дыхание и принялся вслушиваться в мертвую тишину. Откуда-то извне послышался глухой женский голосок, который вскоре стал ещё более разборчивым. Это была песня, песня молодой девушки. Каждое слово, произнесённое и растянутое донельзя ею откладывалось в голове господина, едва уловимая дрожь её голоса робко стучалась в зашторенное окно. Высокий сопрано наращивал темп, звонкое пение озаряло тьму, озаряло все, что были ему не подвластно до этого момента. Певучий голос старательно растягивал каждый слог, играя произношением и словами в самом что не на есть хаотичном порядке. Но это все было настолько поразительно и прекрасно, что Р. схватился за грудь и сгорбившись смотрел на окно, облизывая пересохшие губы. Ему хотелось выйти наружу, взглянуть на обладательницу божественного голоса хотя бы одним глазом, чтобы уловить ее взор на себе и расплыться в беспамятном удовольствии и блаженстве. Пение отдавало некой грустью и горечью, но несмотря на это заставляло улыбаться и манило все ближе и ближе к двери. Но когда Р. затопал босыми ногами по скрипучему паркету, то голос неожиданно оборвался, тем самым влил обратно ту самую мертвую тишину. Господину хотелось ещё, ещё раз услышать. Даже не услышать, просто сесть и слушать то, как неведомое чудесное создание воспевает ему серенады, но как бы он не пытался вслушаться заново, заставить себя окунуться в ту атмосферу – каждая его попытка была тщетной и жалкой. Его будто лишили половины тела, без которого он медленно и мучительно погибал в океане тишины. Так он пролежал несколько часов, беспрерывно думая о ней и ее голосе, но под утро все же удалось уснуть.

Проснувшись, Р. сразу же вышел на улицу, держа в руках скрипку и принялся судорожно осматриваться по сторонам. Все те же пейзажи, то же спокойствие и пьянящая природа. Но не следа того, что заставило его покинуть сон и забыть на время о том, кто он есть. Может это всего лишь иллюзия? Может это и не человек вовсе, а материя? Природа, горы, вечерний ветер и шум леса? Может показалось? С этой мыслью Р. уселся в кресло-качалку и уставился в страницы книги, найденной на книжной полке. Глупые истории о пиратах, детство, воспоминания… Но вдруг господин резко оторвал взгляд от листа и с перепуганными и одновременно с этим сияющими глазами вскочил с кресла. Голос вернулся. Девушка напевала уже другую песню, по новому раскладывая слова и образуя новый феноменальный этюд. Р. Поправил свитер и осторожным шагом пошёл в сторону леса, аккуратно вступая кроссовками на траву. Голос отдалялся, заманивая его все дальше и дальше, вглубь. И вот он приступил границу леса и уже брел среди нависших над головой зелёных елей и сосен. Листва под ногами издавала неприятный хруст, приглушая прекрасный голос, поэтому Р. старался идти как можно мягче. Вскоре девушка совсем затихла, вновь спустив господина с небес на землю и тот с угрюмым видом вступил к своему временному жилищу, устало передвигая ослабевшими ногами. Зайдя в дом Р. удивился. Он целых шесть часов бродил по лесу в поисках обладательницы сказочного голоса, но время это пролетело, как каких-то десять минут. Что же с ним случилось? Происходящее начинало пугать Р. и он в спешке дрожащими руками раскрутил пробку бутылки и небрежно плеснул в стакан порцию рома. Залпом осушив, он сел на угол дивана и схватился руками за лицо, то и дело потирая покрасневшие глаза. Но вскоре ему позвонила сестра и заболтавшись с ней он на время подзабыл о той, которая не давала ему спать всю ночь. Да что там спать, не давала сконцентрироваться на написании музыки и наслаждении отдыхом от суеты.

Когда пробило 12 ночи и Р. готовился к отходу ко сну, он вдруг услышал вновь то самое пение. Но на этот раз все было не так. Голос раздавался казалось бы прямо из-за окна и близкое расположение его хозяйки давало возможность уловить все мельчайшие детали его красоты. Господин недолго думая вскочил с постели и выбежал на улицу, выбив дверь оголенным плечом. Перед ним стояла высокая девушка в длинном белом платье, которое обтягивало ее стройное тело и придавало ему формы. Ее пышные кудрявые волосы замерли в одном положении, ярко-голубые глаза то и дело моргали, встряхивая длинные дугообразные ресницы. Пухлые губы слегка улыбались и напевали ту же мелодию. Она была так близко, что Р. потерял дар речи от того, что видел её вот так, прямо перед собой. Он медленно качал головой, будто отрицая происходящее и подносил руку к щеке, всматриваясь в ночную гостью. Девушка закончила петь и на шаг приблизилась к Р., остановившись в паре метров от него.

– Тебе нравится тут, родной? – так же певуче спросила она.

– Д-д-да. – заикаясь ответил Р., нервно взглотнув.

– Тише, не бойся, я тебя не обижу. Возвращайся. Вернись. – тихим голосом шептала она, удалась и протягивала руку.

– Куда? – Р. Вопросительно пожал плечами и отступил шаг назад.

– Люди ошибаются. Они думают, что убежав от чего-то они обретают себя. Что они, наконец, находят свободу. В этом есть толика правды, но есть то, что никогда не заменит им это. – девушка перестала улыбаться, но смотрела так же нежно. – Ты слишком долго был там, и ты не успел увидеть тут чистоту, что должна была броситься мгновенно в глаза.

– Ты о чем? Я все видел, все ощутил. Я получил вдохновение, я за этим сюда и ехал. И кто ты такая? – Р. бросался вопросы один за одним.

– Нет, ты не думал, что должен вернуться. Но подсознательно ты отвергал все то, что получил тут. Кто я? – с той же чувственностью спросила девушка и зашагала вперёд.

– Да. Кто? Кто?! – повысил голос господин и продолжал отходить назад.

– Я монохром…

После этих слов ее глаза медленно стали наливаться краснотой, пока все, до последнего их участка не стало алым. Белое платье выцвело на глазах, трансформируясь в серое тряпье. Из пальцев медленно освобождались длинные мечевидные когти. Она не собиралась останавливаться. Она улыбнулась, открыла рот, который был усыпан сотней мелких, острых, иглообразных зубов. Волосы с ее головы падали на траву, оголяя череп, а ноги выломились в обратные стороны. «Монохром» – повторила она уже нечеловеческим голосом, похожим на звук зажеванной пластинки, после чего дикий рев разразил горную местность.

Беги

Раскаты грома и синевато-белые разветвления молний прорезали чёрное, налитое свинцом и ртутью, давно не видевшее солнца небо. Стёкла задрожали, словно кто-то на заброшенном людьми заводе запустил дремавшую веками машину, испускавшую сгустки неведомой тёмной энергии, которые в свою очередь распадались на миллионы крошечных осколков, образуя в последствии то, что мы зовем проделками природы. Все вокруг пульсировало, вливая вместе с грозой тысячу оттенков и новых цветов, тысячу невидимых ранее картин и тысячу уникальных и по-своему ужасающих звуков. В ветхое окно падал тусклый луч света уличного фонаря. Его было сложно разглядеть из-за плотной стены непрекращающегося ливня и порванной полупрозрачной кружевной занавески, которая от сквозняка, протискивающегося через расщелины подоконника, колыхалась в комнате, по-своему виду и атмосфере не отличавшейся от уличных окрестностей города.

Я проснулся на раскладном диване в собственной и единственной комнате, едва сумев пошевелить конечностями. От моих попыток вернуть задубевшее тело в прижизненное состояние, диван издал страшный скрип, начавший постепенно приводить в работоспособность и ослабевший слух. Глаза открывались с трудом, через силу… Будто каждое веко являлось железобетонным засовом, который практически невозможно было отворить в таком состоянии. Когда все же получилось, то взору предстала мучительная размытая картина плавающего океанического окружающего мира, искажавшегося помутнением рассудка и немыслимым гудением внутри головы. Вскоре слух вернулся ко мне полностью, и я услышал шипящие звуки работающего радио, голос из которого казался таким мучительным, будто диктор говорил, извиваясь в предсмертных припадках и агонии. Голова с трудом повернулась в левую сторону и это сопровождалось отчетливым хрустом затекших шейных позвонков. Вскоре хруст вновь был заглушен очередным рёвом не унимающегося грома. Рука протянулась к веревочке светильника, висящего прямо над головой. И в тот момент это казалось недосягаемой вершиной. Стиснув зубы до скрежета я тянулся, шевеля пальцами как идущий ко дну утопленник, плененный ихтиандром. Когда все же удалось добраться и потянуть вниз долгожданный объект, сразу раздался противный щелчок, но светильник не отреагировал. «Чёрт подери, опять нет света» – я со злости ударил кулаком в стену, от чего пласт извести от неё отслоился и с треском разлетелся о плинтус за диваном. Тогда же и получилось с трудом сесть. Нащупав недопитую бутылку виски, я трясущимися руками открутил пробку и впился губами в горлышко. Впился так, как впиваются влюбленные мужи в губы своих любимых дам. Оставшиеся глотки напитка приятно обжигали горло, согревая все внутри. Наконец-то я встал на ноги и припадая на правую ногу побрел к тумбочке, спотыкаясь о бутылки и разбросанные личные вещи. Открыв тумбочку, а точнее вырвав её основание, я припал к полу и нащупал свечу, которую я зажег стальной подаренной зажигалкой. Огонёк от свечи резко осветил пространство, и я машинально закрыл рукой глаза, пытаясь оградить себя от вездесущих лучиков, исходящих от горящего огня. Привыкнув, я взглянул на свечу, пламя которой начало исполнять завораживающий танец, время от времени выбрасывая искры из центра. Я подошёл к покосившемуся зеркалу, висевшему там уже нет один десяток лет и заглянул туда. Во что я превратился… расстегнутая рубашка с разорванным рукавом, залитые кровью капилляры в глазах, стянутые вниз мешками. Трехнедельная щетина, а скорее борода, оказавшаяся разбитой бутылочной розочкой. Длинные немытые волосы, свисающие на лоб словно сосульки, которые я мигом пригладил назад, проведя рукой ото лба к затылку. «Беги» – утвердил мне кто-то изнутри. Я упал на сгнивший паркет и схватился за лицо. Хотелось рыдать, причём рыдать так, чтобы со слезами вылить всю боль и страдания, что накопились в одном исхудавшем теле за тридцать лет. Хотелось опустошить себя от несбывшихся желаний, от амбиций молодости, тёплых воспоминаний и людей, засевших плотно в памяти, как старый добрый кусок семейной драмы. «Беги» – громче повторял мне голос. Я уткнулся лицом в тот же паркет, почувствовав краем губ песок и пыль, скопившуюся тут за немалое количество времени. Хотелось просто уснуть, уснуть здесь и сейчас, но я исключал такой вариант. Спать пол жизни. Пить пол жизни. Быть мечтателем, романтичным юнцом, перспективным человеком, а прослыть слабохарактерной бездарностью, существуя десяток лет под гнетом гнилого общества, давивших моральных устоев и пустых надежд. «Беги!» – голос набирал обороты. И я хотел. Хотел бежать, но силы оставляли меня. Будто стая огромных москитов высосала у меня всю тягу к жизни: все эмоции, чувства, мечты и планы. Разбитый маленький человечек, маленькая часть гигантской цепочки, маленькая, но взаимозаменяемая. Заменённая давно более совершенной, более приспособленной частью. Умирающий муравей среди необъятного муравейника, в котором не видят собрата, из которого медленно уходит жизнь, ставя его на канат между небытием и существованием. «Беги» – кричал голос, с характерным звуком проникая в самые забытые участки сознания. Я перевернулся на спину и посмотрел вверх… так хочется в прошлое. Туда, где тебя ждали, словно праздника или религиозного поста, где ты был уважаем и где тебя ценили. Туда, где взгляд любимых людей пустынным солнцем выжигал тянущиеся из-под земли клешни чудовищ, собиравшихся в глубинах разума. Но нет. Крах, тлен и бессмыслица. Мы лишь крохотные создания, барахтающиеся в безграничном море, что зовется жизнью. Мы и есть тлен. Барахтаемся до тех пор, пока судорога не выломает с корнем руки и ноги, после чего глядя на отдаляющееся солнце под водой пойдём ко дну. «Беги!» – истошно вопил мне голос, от чего я вскочил на ноги и уперся о стену, пытаясь вызвать рвотный позыв, кашляя и беспрестанно втягивая отяжелевший воздух. «Беги! Беги же!» – последнее, что я помню перед тем, как упасть рыбой о лед, распластавшись до утра на том же гнилом паркете.