Нф-100: Уровни абсурда - Виктор Емский

Царский зодчий ответственно относился к своей работе, но все равно, опоясать город стеной - не варежки сшить. Потому строительство шло тяжело. То дожди мешали, то бояре, кравшие казенные деньги чуть ли не на лету...

Стрелец подумал о том, почему зодчего звали Конем, и решил, что это не имя и не фамилия. Ибо, у какого же православного человека в роли отца могло появиться это копытное животное? Скорее всего, "Конь" - прозвище. И если принять во внимание, что царского зодчего вряд ли обзовут так за то, что он ржет как лошадь или вместо вина кушает овес, сам собой напрашивался вывод о некоторых других качествах Федора. И эти качества, а точнее - одно из них, не имело никакого отношения ни к количеству его конечностей, ни, тем более, к зодчеству.

Захар представил себе коня во всех анатомических подробностях и хмыкнул. Потом сплюнул через левое плечо и принялся неистово креститься, попутно ругаясь матом. Видимо, ему действительно сильно не хватало любви и ласки, а если выразиться конкретнее - жены...

На стыке старой и новой стен зияла брешь и потому защищала этот проход пушка. Она стояла внизу и сейчас служила центром веселья. Стрелец подошел к боковому краю настила и заглянул в провал. Внизу ярко горел костер, метались какие-то тени и слышались пьяные голоса. Это отдыхали пушкари.

Захар, ворочая сухим языком, с завистью смотрел на блики шустрого пламени.

Пушка была совершенно новым орудием и стреляла чугунными ядрами величиной с хорошую репу. Командовал там иноземец, один из нанятых царем Борисом. В последнее время их все больше и больше стало появляться на Руси. Царь считал, что кое-чему можно поучиться и у иноземцев. Хорошо это или плохо - Захар не знал. Но отдавал должное опытному начальнику пушкарей, которого смешно называли "канониром".

Был тот канонир веселым и крепко пьющим испанцем, отчего подчиненные ему пушкари радовались жизни, и сами не просыхали вместе со своим наставником. Звали его странно для русского слуха - Хулио Мадильо.

Захар от нечего делать стал у себя в голове перекатывать на всякие лады чужеземные имя с фамилией. Через несколько секунд из фамилии совершенно неожиданно исчезла буква "а" и вместо нее появилась "у". Захар, удивленно задрав брови вверх, хрипло рассмеялся. Ему захотелось исправить имя таким же образом, но после минутного раздумья он догадался, что этого делать совсем не нужно, потому что в имени и так все было в порядке. Прокрутив новое выражение у себя в мозгу, Захар ударился в скрипучий конвульсивный смех.

Отсмеявшись, он вытер кулаком выступившие из глаз слезы и вспомнил утро.

У одного из пушкарей - Сеньки Акимова - случились именины. Поскольку Сенька был давним другом Захара (и соседом, к тому же, по слободе), он пригласил стрельца на праздник, устроенный по этому случаю.

Пили долго и много, а под конец испанец Хулио притащил маленький бочонок кальвадоса. Напиток оказался вкусным, но вот похмелье от него было тяжким. Хотя, если разобраться, все дело не в этом. А дело в том, что Захар в нынешнюю ночь на стражу не собирался. Он должен был заступить только завтра, причем совсем в другое место. Но в самый разгар именин прибежал десятник Минька Хомяк (холуй полусотника Василия Кривого) и сообщил, что Захару сегодня придется охранять верхнюю часть старой деревянной стены. Вот таким образом стрелец и оказался на посту, хотя совсем этого не ожидал.

Захар вдруг понял, что ему стало совсем невмоготу. Он опустился на колени, осторожно на четвереньках подполз к провалу и, свесив голову вниз, крикнул, обращаясь к веселым языкам пламени:

- Хулио, мурло твое гишпанское! Эй, Хулио!

- Кто там ругается? - донесся пьяный голос Сеньки.

- Да это я, Захар, - ответил стрелец. - Меня тут старую стену сторожить заперли. У вас там случайно похмелиться ничего нету?

- У нас все есть, - ответил Сенька. - Но как я тебе подам? Взлететь мне, что ли?

- Я сейчас спущусь, - с готовностью сказал Захар

- Вот дурень! - воскликнул Сенька. - Хочешь пост бросить и отправиться за это на каторгу? Сиди уж там. А утром, как сменишься, приходи. Похмелим непременно!

- Креста на тебе нет! - разочарованно сказал Захар, и отполз к ближайшей бойнице.

Он тут же со злостью вспомнил полусотника Ваську Кривого, загнавшего его на самый гиблый пост. Разве это служба? Вон, другие стрельцы его полусотни посменно охраняют одни из городских ворот. Вот это стража! До утра спи - сколько хочешь. А как попрет народ на рынок, знай, обдирай крестьян как липку! Всегда сыт будешь и есть чем с полусотником поделиться...

Захару подумалось, что в жизни ему никак не везет. Мало того, что полк его оторвали от сытой и беспечной столичной службы, так еще и полусотник почему-то взъелся лично на него. Даже самопал запретил брать с собой на службу!

Правда, стрелец особо не горевал по этому поводу, так как огнестрельное оружие было тяжелым и таскаться с ним в мирное время совсем не хотелось. Но запрет на его ношение выглядел все равно обидным, и потому Захар чувствовал себя опальным.

Он с досадой взглянул на здоровенный бердыш, прислоненный к стене возле ближайшего факела и, тяжело вздохнув, сказал:

- Эхма!

Вдруг что-то мягко шлепнулось возле ног стрельца. Захар пошарил руками и обнаружил небольшую медную флягу, вдетую в кожаный чехол. Он встряхнул ее, и она приятно булькнула. Снизу донесся задорный голос Сеньки:

- Эй, Захар, нашел?!

- Да! - радостно ответил стрелец.

Он вытащил пробку и жадно присосался к горлышку. Но блаженство его тут же сменилось горьким разочарованием.

- Да это же молоко! - взревела захарова глотка. - Причем кислое!

- Га-га-га! - взвился снизу нестройный пьяный хор.

Спустя несколько секунд из хора вырвался визгливый голос, который сообщил, коверкая слова:

- На пост вино пить льзя нет! А млеко пить мочно есть да! Захерка пить млеко козла - да! А утром приходить пить кальвадос! Вива слюжба государева, да!

- Ну, Хулио! Ну, Мадильо! - выругался от души Захар.

Снизу раздался очередной взрыв хохота, и стрелец услышал в ответ:

- Ты пить млеко, ты - не спать! Утром ты приходить, мы тебя - похмелить, мать твою иттить!

Захар понял, что его обманули в самых лучших надеждах. Он внимательно посмотрел на флягу и, приложившись к ней, выпил ее до конца, так как даже такая трезвая жидкость как козье молоко все равно существенно облегчает жизнь человека, мучающегося похмельем.

В животе у него тут же подозрительно заурчало, но Захар, не обратив на это внимания, со злостью зашвырнул флягу обратно в провал. Через мгновение до слуха стрельца донесся тупой звук удара, и снизу полыхнуло матерщиной. Захар довольно усмехнулся и прикрыл глаза.

Он надеялся спокойно поспать, так как время было мирное и потому никаких нападений не предвиделось. Литовцы с поляками сидели тихо, а всяческие разбойники-станичники гуляли от этих мест далеко, и их можно было пока не опасаться.

Внизу стихли пьяные вопли. Видимо, пушкари угомонились и улеглись отдыхать. Но костер у них все равно тлел, и один из подчиненных испанца Хулио своевременно подкладывал в него дрова. Не столько для тепла, сколько для постоянной готовности выстрелить из пушки. Потому внизу мелькали сполохи, пробивающиеся через неплотно подогнанные доски настила, и засыпающему Захару казалось, что он медленно, но верно приближается к аду, в котором его ждет стоящая на четвереньках попадья Варвара.

Захар, облизнувшись, подошел сзади к желанному объекту, встал на колени, и уже собрался было разобраться с мешавшей ему рясой, но тут неожиданно между ним и попадьей возник полусотник Васька Кривой.

Тряся лопатообразной бородой и кося единственным глазом, он проорал:

- Так ты исполняешь государеву службу?! Да я тебя сейчас в Тобольск сошлю!

Захар тут же проснулся и услышал шорох со стороны ближайшей бойницы. Но

это его никак не заинтересовало, потому что живот стрельца неожиданно наполнился болью.

В голове Захара сразу же вспыхнула взрывоопасная мысль: "Зачем я, дурень, пил молоко с похмелья?!". Но животу эта мысль совсем не помогла. Кишки выразили желание исторгнуть из себя все, что можно было исторгнуть. Но в первую очередь - продукт козьей жизнедеятельности. Захар вскочил на ноги и тревожно огляделся.

Руки его, действуя инстинктивно, сорвали с живота широкий пояс с саблей, затем на доски настила упали кафтан и зачем-то шапка. Тут же возникло лихорадочное желание присесть на корточки с краю настила и подло наделать в провал. Но мозг Захара сходу отверг это предложение, так как оно было заведомо опасным. Где-то в глубине души сформировался точный прогноз событий, которые могли возникнуть после производства столь неосторожного действия. Во-первых, он четко осознал, что с утра ему точно не нальют кальвадоса, а во-вторых - замаячила перспектива получения множественных зуботычин, ударов в пах и прочих атрибутов последующего за этими действиями недомогания. Поэтому Захар, не думая больше ни о чем, спустил штаны к сапогам и вставил свой зад в ближайшую бойницу.