Пета. Первый сборник - Константин Большаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Из Федора Платова
Trois Preludes (Петы)[1]
Opus 15№ 1
Русалия слюб реси камыри,Розко лоскали снытра растром.Саско стрийа ньядо –Благен вендрорун,Смотый мандаль мода утра.
№ 2
Хрыщи скрипом по дорогеВниз от больницы душевно-больныхХриплым удушением сердцебиения.Символизирующим кругом насыпи.В ненормальности горко,Одичанием насыпь.Душевнобольницу душно.Хребет в рощи розыске сердца,Равнин славян славно переездВ ларцах скребение удушливо потноеВ искании душевнобольницы,Урядников клопов раздав.Сердце на бутафорте.Иногда в карман спрячешь.
№ 3
Ють юсла слюза ута,Cia са юса сусаза.Дасе селена слозь тольТолмо полно сини слоу.Заво сол ют.
Велимир Хлебников
Посв. Вере Б.
Девы и юноши, вспомните,Кого мы и что мы сегодня увидели,Чьи взоры и губы истом не теА ты вчера и позавчера «увы» делиГоре вам, горе вам, жители пазухМира и мора глубоких морщинТочно на блюде, на хворях чумазыхПоданы вами горы мужчин.Если встал он, принесет ему череп «Эс»Вечный и мирный – жизни первей!Это смерть пришла на переписьПищевого довольства червей.Скажите люди да есть же стыд же,Вам не хватит в Сибири лесной костылей,Иль позовите с острова ФиджиЧерных и мрачных учителейИ проходите годами наукуКак должно есть человечью руку.
Нет, о друзья!Величаво идемте к войне – ВеликаншеЧто волосы чешет свои от трупьяВоскликнемте смело, смело, как раньшеМамонт гнусный жди копья.Вкушаешь мужчин а la СтрогановВы не взошли на мой материк.Будь же неслыхан и строго новПохорон мира глухой пятерикГулко шагай и глубокую тайнуХрани вороными ушами в чехлах.Я верю я верю, что некогда «Майна!»Воскликнет Будда или Аллах.Белые дроги, Белые дроги!Черные платье и узкие ноги!Был бы лишь верен вернее пищали с кремнями мой ум бы!Выбрал я целью оленя лохматогоЗа мною Америго, Кортец, Колумбы!Шашки шевелятся, вижу я мать его.
Николай Асеев
«За отряд улетевших уток…»
За отряд улетевших уток,За сквозной поход облаковМне хотелось отдать кому-тоЗолотые глаза веков…
Так сжимались поля, убегая,Словно осенью старые змеи,Так за синюю полу гаяТы схватилась, от дали немея,
Что мне стало совсем не страшно:Ведь какие слова ни выстрой –– Всё равно стоят в рукопашнойЗа тебя с пролетающей быстрью.
А крылами взмахнувших утокМне прикрыла лишь осень очи,Но тебя и слепой – зову так,Что изорвано небо в клочья.
Александр Лопухин
А
О, стокатто тонких колоколен.С дымкой просини небес!Цифра восемь, багрово-блеклаяНа синем фоне с блесками луны,Пятно – черная кошкаИ чадящая лампаС мигающим хитро зрачком Vien!
Р
Жребий твои судьба судебНачертала на алмазеОстро отточенной мыслью,Потому что ты есть!
V
Шелест. Тьма. Полумрак. Тень. Приди!Свет. Зрачок. Улыбка. Я здесь!Как я люблю разговаривать с красноперыми попугаями.
Женщина и змий
Грядущий
1. Во мраке света познаю себя. Познав взыду к горнилу света.
2. Вы видите небо, вы знаете вечность. Они вечны, ибо не существуют.
3. Где хозяин мой? Я его не вижу. Только сущность моя дает знать о нем.
4. Где то, к чему я стремился с начала мира. Где то, о чем я думаю тьмы веков.
5. Оно впереди на одном и том же пространстве, ибо это пространство – нуль.
6. Бойтесь головни моей, о слепотствующие!
7. Когда я уходил – меня преследовали, когда я учил – меня проклинали; что же вы пищите, когда я бью вас.
8. Рабы! восхвалите господина своего, им же живы есть.
9. Тонкое трепетание нежных лепестков, как похоже ты на грохот огромной машины.
10. В пространстве тьмы тем я найду отдохновение, а пока живи.
11. Я видел солнце, но я не видел Бога. Что же мерило высшего?
12. Кругом меня свет. Ослепительный свет. Где же та темная точка, на которой отдохнут мои глаза.
Вячеслав Третьяков
На войну
В суматохе вокзала сдерживаются матери.Навзрыдно прощаются а тоске придушенной…Они сейчас пойдут на папертиИ будут молиться о том, что разрушено.
Умерло небо в свечении вечера,Совсем как у Тютчева…«Милые, плакать действительно нечего!Прощайте! Всего наилучшего!»
Шинель слезла с худого плечика, –Лихорадит… Холодно…– Разве он похож на разведчика, –Голубь в канаве желобной!
«Мама не надо плакать,А не то, не то, я сам…»Слова врезаются как ножи в мякоть,А над крышею звезды хаосом.
Поезд выкрикнул истерически,Тормоза зашипели, зазвякали,Брызнул откуда-то луч электрический,И все безудержно заплакали.
А когда от поезда остался лишь запах,И звезды гадали по черной скатерти, –Под глазами появился синеватый бархат,И тихо стонали паперти…
Ф. Чартов
Дымный город
Стынуть дымы в мгле морозной,Безраздельны дым и мгла.Кто-то Медленный и ГрозныйПодымает купола…
Эшафоты воздвигаетНад громадой крыш и труб,И медлительно качаетПосинелый труп…
Идут стройными рядамиСмутных ратников полки:Вьют, ревут знаменами…С мглой сливаются штыки…
Вся багряна даль за мглою, –Факел крови жизнь зажгла:Блещут кровью золотою,Дымно тая, купола…
Вот Он дымною колоннойСам над городом стоит:Окровавленной коронойВ дымным зареве блестит…
И Державный и Кровавый.Воскуряясь до небес,Город дымно-величавыйВ мгле развеял и… исчез…
От Федора Платова
Математика построений фраз
1. Подлежащее – неопределенная функция пространства и времени субстанций.
2. Сказуемое – определенная функция пространства и времени движения.
3. Сказуемое приведением неизвестных подлежащего к определенности.
4. Равенство подлежащего со сказуемым.
5. Определение, с ограничением функции определяемого, в даянии нового направления определяемому умножением на часть определяемого (определение).
6. Возведение определяемого в степень синекдохой.
7. Сказуемое интеграл по дополнениям и обстоятельствам.
8. Ограничение дополняемого дифференциалом функции дополнения и определения.
9. Обстоятельство времени – дифференциал по I.
10. Обстоятельство места – дифференциал по x, у, z.
11. Прочие обстоятельства – дифференциал по I, x, y, z.
12. Несколько сказуемых при подлежащем – интеграл главного.
13. Соединение подлежащих сложением.
14. Сравнение мнимое тождество восприятия.
15. Метафора в подставлении тождества.
16. Образ первой степени – сравнение, второй – сравнение сравнения.
В защиту художника
В августовской книжке «Русской Мысли» за 1915 г. напечатана статья г. С. Булгакова «Труп Красоты» – о картинах Пикассо – Всегда вообще получаются жалкие вещи, когда о художнике начинает писать человек, которому до живописи, как до Южного полюса, но статейка г. Булгакова – все же нечто вовсе особенное. Беззубое шамканье мистики; – рев цепного пса на вольного бегуна… – что делает безумец Пикассо, ах он бесстыдник: а посадить его в геенну огненную! Вот отец инквизитор начинает по своему инфернальному кодексу обвинение, – в картинах П. Пикассо найдена «некая черная благодать», ежели их повысить рядом с вещами Беато Анджелико, то они испепелятся, – о тащите же, братья – «лисицы», Пикассо in loco tormentorum! Но что толкает г. Булгакова на это обвинение? ах, дело просто, – у страшнейшего процесса над несчастным relaps'ом самая институточья подкладка. Это, видите ли, впечатления личные г. Булгакова от Пикассо! Скажите, какой импрессионизм! Милейший Иван Александрович, душка, – да давно ли вы поступили в инквизиторы? (Старый знакомый! – теперь все объясняется!) Громовое хрипение, шип змеиный, ладан и святая вода – ах г. Булгаков, чорт вовсе уж не так боится ладана, как вы думаете! О тишайшее болотце мистификаторских мистов, – о, грязнейшее обвинение художника! Вы боитесь, г. Булгаков, повесить к себе на ночь вещи Пикассо? Вы дрожите от ужаса перед прекрасной Reine Isabeau? – а не вам ли это ваш же облик кивает из под гениальных лессировок Пикассо?
