Святочные вечера, или Рассказы моей тетушки - Виссарион Белинский

– Впрочем, – начал один из гостей, – я не люблю с недавнего времени этой дороги, что мимо кладбища идет; я вам скажу, со мной тому назад с неделю случилась довольно неприятная история; поехал я к зятю, откуда, немного запоздавши, и еду себе помаленьку домой: вот подъезжаю уж к тому березничку, что у самого конца погоста; лошади мои всхрапнули и разом в сторону, я глядь в бок… что ж, вы думаете, это было?

– Волчище, небось! – отвечал Макарыч.

– Какой тебе волчище? Кто-то длинный, сухой, тощий и весь в белизне, так вот чуть и не схватил меня за голову; лошади мои по пашне, да около рощи; и насилу-то уж к гумну доскакали… ну набрался ж я тогда страху!

– И, да чего ж тут пугаться! – возразил Макарыч; – а я бы себе просто… ну потихоньку бы и уехал от него…

Помещик расхохотался. Наконец Федот Макарыч после низких поклонов убрался, вот вышел со двора за ворота, а там и в поле.

Сначала, пока еще кое-как светлело на небе и по дороге не было ни мрака, ни страху, ни туч, ни привидений, Федот Макарыч шел бодро и скоро, только его приговорки: марш! марш! право! лево! и снова марш! марш! право! лево! и слышны были по дороге; а как начало темнеть, начало густеть на небе, и по дороге, впереди Макарыча, то стон пробежит, то лес зашатается, груды снега заходят, ему и стало жутко и страшно. «Что, если, – думает он, – да попадется мне покойник, как я пойду мимо погоста?» – Так и обомлел Макарыч при этой мысли. «Страсть да и полно! а обойти нельзя!» – Нечего делать: пошел кое-как Макарыч… а всё левей, то к пашне, то дальше от погоста. «Их, когда б другую-то половину так же перейти, авось!» И идет Макарыч, чуть глядит стороною на могилы да на кресты… Только вот и развалилась одна могила, и выходит оттуда кто-то белый… Макарыч вскрикнул и стал, как пень: ни вперед, ни назад от страху: в глазах у него только рябело да золотые звездочки прыгали, пособу (?) белого привидения не стало. Макарыч что ни есть духу пустился бежать по пашне, так и задыхается, а до конца погоста еще не добежал. «Еще вот шага три, и я буду ж за погостом», – думает Макарыч, и еще пуще. Вдруг белый покойник из последней могилы да к нему навстречу. Макарыч как-то уж осмелился, и ну от него в сторону, а белая тень то за ним, то перед ним, так и вьется клубом. – «Вот сейчас за погост, вот-вот только шаг!» – и еще повернул налево. Макарыч перебежал что-то, как окоп, и застучал по камню ногами: тук! тук! тук! Только сбежал с него, камень разом приподнялся, и оттуда белая тень тоже вышла… Макарыч дальше, чугунная плита завыла под его ступнями, и оттуда вышла встревоженная тепь. «Стой!» – заревел могильный голос из-под обрушенного камня. Макарыч оглянулся назад, и встревоженные тени перед ним; он тут понял, что он был на самом погосте, среди гробов и могил. – Нет, любезные читатели, он ничего не понял!.. Знакомые покойники, тени, облеченные в белые саваны, разверзтые гробы – вы можете себе представить, в какое положение всё это привело Макарыча!..

– Узнал ли ты меня, Макарыч? – спросила его тень, сидевшая на подножии великолепного памятника. Макарыч был безответен; он не пришел еще в себя. – Да, мудрый сновещатель, разгадай мне сон: я спал вот под этим мрамором целых три года; и мне снился ужасный сон, редкий сон… разгадай мне ты, знаменитый твоим искусством! Но не забудь, мой сон совсем иной, он отрешен всего земного, в моем сне было пять сновидений. – Только при магических словах «сон, сновидение», мог образумиться Макарыч; он вслушивался в рассказ таинственной тени. – В первый год моего вечного сна я видел сон, что, предавши земле мое тело, люди поставили меня между светом и тмою; всё радовало дух мой в первом, всё тяготило меня во второй!.. Долго был я посреди их, пока напоследок мне стали слышны последние удары грома, разодравшего тму и проявившего свет в настоящем его блеске; меня окружил он; помню, мне было сладко, легко! Разгадай мне этот сон!

Макарыч молчал; ответ его был изумление. – Ну я сам скажу тебе: я разгадал в этом сне суд людей надо мною, суд страшный света над останками могилы, над прахом моим.

Этот суд иногда проходит сквозь хладную могилы сень, этот суд часто тревожит бедные кости.

Во второй год я видел сон, что приходили на мою могилу люди и тревожили меня, повторяя свету мое имя. Тут было много голосов надо мною, мне безызвестных. Я видел сон, как имя мое было с дружиной (?), с искусствами, в той светлой стороне, в которую перенесен я был минувшим годом. Ты не отгадываешь моего сна? – Это было сооружение надо мною памятника…

Макарыч был попрежнему нем и неподвижен.

– Наконец, в последний год, я видел третий сон: я был унизан перлами, и душа моя горела чистою звездою.

В этом сне я узнал святые слезы детей-младенцев моих и их молитву, которая была чистою звездою души моей, светившею мне и в мраке подземном, в могильной моей ночи! – Вот тебе сны, из которых научись познавать жизнь смертного. Обман, коим ты приобрел титло сновещателя, порукою за твою темную судьбу? – Взгляни, если хочешь, на свой ум и свое бедное сердце, и увидишь сам, как ты ничтожен, если ты только понять это можешь. Смотри на самого себя»…

И белая тень сорвала череп с головы Макарыча и отделила сердце его от других внутренних частей… Макарыч взглянул и ужаснулся самого себя!.. Я не досказываю вам, читатели, остального…

По этой пьесе могут понять, почему «Святочные вечера» так удивили нас. Здесь виден если не талант, то зародыш таланта. Мы выписали не лучшую, а кратчайшую пьесу. Автор, очевидно, не большой грамотей, еще новичок в своем деле; и оттого его язык часто в разладе с правилами, часто в его рассказах встречаются обмолвки против характера простодушия, который он на себя принял; он прикидывается простым человеком, хочет говорить с простыми людьми, и между тем употребляет слова «фантазия, тени умерших» и тому подобное. Но несмотря на всё это, какое соединение простодушия и лукавства в его рассказе; какая прекрасная мысль скрывается под этою русско-простонародно-фантастическою формою! Это не сказка казака Луганского, в которой часто нет ни мысли, ни цели, ни начала, ни конца. Советуем неизвестному автору обратить внимание на свой талант и видеть в нем не одно средство к приобретению тех жалких и ничтожных выгод, которые могут доставить ему Мурраи и Лавока толкучего рынка. Мы, с своей стороны, почтем для себя за долг следить за развитием его таланта и быть посредниками между им и публикою. Талант дело великое! Мы готовы идти отыскивать его не только на толкучем рынке, но даже в грязи Михонского болота, куда г. профессор Сенковский посылал А. С. Пушкина за «Библиотекою для чтения».[4]

Комментарии

1

«Молва» 1836, т. XIII, № 11 (ценз. разр. 31/VII), стр. 300–310. Подпись – (В. Б.).

2

Подразумеваются лакеи, слуги.

3

Очень положительный отзыв о «Святочных вечерах» дал Сенковский, который, охарактеризовав неопрятный внешний вид книги, продолжал: «Но вообразите себе радостное удивление, если бы вы стали читать эту книжонку и сквозь все пошлые формы ее увидели в ней ум, шутку, проблеск чувства и воображения и, что всего лучше, что-то русское, национальное, что-то слышанное вами в народе! Это удивление испытали мы, читая «Святочные вечера»«, и оно заставило нас порадоваться появлению «Святочных вечеров»«… («Библиотека для чтения» 1836 г., т. XVI, Литер. летопись, стр. 45).

4

«Михонское болото» находилось, по преданиям греков, у подножия горы Геликон.