Ёробоси: слепой юноша - Юкио Мисима

Синако выходит. Все в ожидании.

Тосинори, иди сюда.

Заходит Синако, ведя за руку Тосинори. Он одет в хороший костюм. На глазах — темные очки. В руках — трость.

Такаясу (оба): Тосинори! (пытаются его обнять).

Синако: Садись сюда, пожалуйста. (Подводит Тосинори к стулу возле себя). Люди, которые сидят с правой стороны от тебя — твои настоящие родители.

Тосинори безразличен.

Г-жа Такаясу (плачет): Боже, как он вырос! Ты не видишь свою мать? Бедный мой! Бедный мой! Ты так потрясен, что не можешь сказать ни слова. Потрогай меня руками. Потрогай мое лицо. Ты узнаешь меня? Я — твоя настоящая мама.

Пытается взять руки Тосинори в свои. Он резко отстраняется. Она плача, с нежеланием возвращается на свое место.

Такаясу: Не плачь. Они наговорили ему много плохого о нас, поэтому он так себя ведет. Мы должны быть очень терпеливыми, чтобы дождаться, пока его сердце растает.

Г-жа Кавасима: Можете думать все, что хотите. (обращается к мужу). Правда, все идет, как мы и предполагали.

Кавасима: Да, похоже на то.

Синако: Тосинори, что случилось? Почему твоя мать плачет?

Тосинори: Ну и что? Я все равно не вижу.

Синако: Но ты ведь слышишь голос.

Тосинори: Приятные звуки. Я давно их не слышал.

Такаясу: Тосинори! Ты узнал!

Тосинори: Что узнал? Я только хотел сказать, что давно не слышал человеческого плача. Это — типичный человеческий звук. Когда наступит конец света, человек потеряет силу голоса и сможет только плакать. Мне кажется, я наверняка слышал этот голос.

Г-жа Такаясу: Ты постепенно начинаешь вспоминать, Тосинори. Этот голос ты часто слышал раньше.

Тосинори: Опять вы болтаете. Вы все разрушили этими словами. Опять исчезла человечность звука… Здесь невыносимо жарко. Как в печке. Вокруг меня горит пламя. Со всех сторон пляшет огонь. Это — правда, госпожа Сакурама?

Синако (с улыбкой): Да нет же. Просто сейчас лето. К тому же ты одет, как подобает настоящему джентльмену, в костюм.

Тосинори (ощупывая себя): Это — то, что называют галстуком, это — рубашка, пиджак. Я одет, как мне сказали, но не могу сказать точно, как я в этом выгляжу. А это называется карманом. В нем спички, которые высыпались из коробка, мелочь, автобусный билет, булавка, не выигравший лотерейный билет, дохлая муха, кусочки стирательной резинки. По своей сути — это бесполезный мешок, где постоянно скапливается куча хлама. А весь этот набор — исключительно надежная униформа, которую называют костюмом. Доказательство того, что тот, кто его носит, верен рутине ежедневных дел.

Г-жа Такаясу: Он вырос с искаженными понятиями. Только послушайте, что он говорит!

Тосинори: Но, госпожа Сакурама, мне наплевать на то, как я выгляжу. Мне понятно только ощущение тесной, сковывающей одежды и прилипающего к телу потного белья. Меня силой заставили надеть шелковый ошейник и смирительную рубашку. Так ведь? Я голый узник?

Г-жа Кавасима: Да, ты голый узник. На тебя силой надели воротник и смирительную рубашку.

Тосинори: Правильно, мама всегда все понимает.

Г-жа Такаясу: Я этого не вынесу. Он еще ни разу не назвал меня мамой.

Тосинори: Если вы хотите, чтобы я называл вас мамой, вам нужно во всем соглашаться со мной. Итак, я — голый узник, на мне шелковый воротник?

Г-жа Такаясу: Ты говоришь глупости. На тебе хороший костюм.

Тосинори: Видите? Она абсолютно не подходит, чтобы быть моей матерью. Отец, я — голый узник?

Кавасима: Да, ты — голый узник.

Тосинори: Дядя Такаясу?

Такаясу (после минутного колебания): Конечно, ты — голый узник.

Г-жа Такаясу: (смиряясь, взволнованно): Ты — голый узник! Голый узник! Без сомнения!

Тосинори (смеется до тех пор, пока на глазах не выступают слезы): Ха–ха–ха! У меня теперь две пары родителей.

Странное молчание.

Синако: Итак, переходим непосредственно к предмету обсуждения. Начнем с супругов Кавасима.

Тосинори: Госпожа Сакурама, зачем вы говорите? Зачем выговорите словами? Вам нужно или молчать, или плакать. У вас такой прекрасный голос. Не тратьте его попусту.

Синако: И тем не менее…

Тосинори: Вы сказали «тем не менее». Не хочу слушать никаких извинений. Вы думаете, что какие–то слова могут повлиять на меня? Это — не больше чем мгла или туман. Вы думаете, что что–нибудь видимое может тронуть меня. Я — слепой. И вы это знаете. Может быть, меня тронет то, что я могу потрогать руками? Я чувствую только неровности. Человеческое лицо — всего лишь неровности.

Г-жа Кавасима (с привычным подобострастием): Это — правда. Человеческое лицо — всего лишь неровности.

Тосинори: У меня изнутри идет свет во всех направлениях. Вы видите?

Г-жа Кавасима: Конечно, вижу.

Г-жа Такаясу (с готовностью): Конечно, вижу.

Тосинори: Отлично. Ведь ваши глаза предназначены исключительно для этой цели. Чтобы видеть этот свет. Иначе вам лучше лишиться ваших глаз.

Г-жа Такаясу (обращаясь шепотом к мужу): Бедняжка, он постоянно говорит о своих глазах. Как его жалко.

Тосинори (в раздражении, вскочив со стула): Что вы болтаете? Заткнитесь! (все резко умолкают, словно от удара. Тосинори садится). …А теперь послушайте меня. Ваши глаза существуют лишь для того, чтобы вы видели ими то, что я приказываю вам видеть. Иначе говоря, ваши глаза — форма обязанности. Ваши глаза обязаны смотреть на то, что хочу видеть я. Только тогда ваши глаза становятся благородными органами, замещающими мои глаза. Например, я хочу видеть большого золотого слона, гуляющего по голубому небу. Вы должны увидеть это немедленно. А вот большая желтая роза выбрасывается с двенадцатого этажа высотного дома. Когда я поздно ночью открываю холодильник, там, скрючившись, лежит большой крылатый конь. Печатная машинка для клинописи. Необитаемый остров в горелке с фимиамом… Вы должны немедленно увидеть все эти чудеса — любое из чудес. Вам лучше ослепнуть, если вы не сможете сделать это… Кстати, вы видите сияние вокруг меня?

Кавасима: Вижу.

Такаясу: О-о, я вижу.

Тосинори (с горечью, закрыв лицо руками): У меня нет формы. Когда я касаюсь лица и тела, чувствую только неровности. Это — не может быть моей формой. Это — всего лишь продолжение неровностей, которые покрывают все вокруг.

Г-жа Такаясу: Тосинори!

Тосинори: У меня нет формы. Я — свет. Я свет в прозрачном теле.

Кавасима: Конечно, ты — свет.

Тосинори (распахивает пиджак): Смотрите. Этот свет — моя душа.

Г-жа Такаясу: Твоя душа?

Тосинори: В отличие от вас, моя душа блуждает обнаженная по всему миру. Смотрите, от меня во всех направлениях идет сияние. Оно может поджечь другое тело и поддерживает огонь в моей душе. Какое мучение — жить обнаженным. Потому что я обнажен в сто миллионов раз больше, чем все остальные. Госпожа Сакурама, может быть, я уже стал звездой?

Кавасима, Такаясу (все): Конечно, ты — звезда.

Тосинори: Все правильно. Далекая звезда, до которой много световых лет. Но если источник моего света так далеко, как я могу спокойно жить здесь? Да потому что мир уже исчез.

Г-жа Такаясу: Что ты такое говоришь?

Тосинори: Мир исчез. Понятно вам? Если ты не призрак, то этот мир — призрак. А если, этот мир не призрак (Указывает на г-жу Такаясу), то ты призрак.

Г-жа Такаясу: Ах! (теряет сознание, падает на руки Такаясу). Это ребенок обезумел!

Такаясу: Держи себя в руках. Если еще и ты потеряешь рассудок, это будет конец всему.

Кавасима: Разве я не говорил вам, что он сумасшедший. Но он часто говорит умные вещи. За то время, которое мы провели вместе, мы стали хорошими друзьями.

Г-жа Кавасима: Как бы там ни было, теперь вы поняли, что не сможете справиться с ним?

Тосинори: Дайте мне сигарету. У меня во рту пересохло от этих красноречивых высказываний.

Кавасима (подходит к Тосинори, открывает портсигар): Выбирай.

Тосинори: У тебя, как всегда, для меня сигареты разных сортов. Смотрите, госпожа Сакурама, я могу на ощупь определить сорт каждой сигареты. (Берет одну). Вот это — «Кэмэл»?

Кавасима: Да

Тосинори: А это — … «Нэви Кат». Возьму ее. (Кавасима подносит зажигалку).

Такаясу (жене): Смотри, он может вести себя как нормальный человек. Выглядит юношей из богатой семьи. (Тосинори)Тебе нравятся английские сигареты?

Тосинори: Да.

Такаясу: В следующий раз я принесу тебе сигарет.

Тосинори: Спасибо. Пока я курю, можете передохнуть.

Кавасима: Ты самоотверженно переносишь все это.

Тосинори: Я могу спокойно ездить в метро и ходить за покупками. Я не осуждаю других за их повседневную суету. К сожалению для зрячих, они в состоянии видеть картину их жизни каждый день. И к счастью для меня, я не могу этого видеть. Это — единственное отличие. Да лучше и не видеть вещи, которые выглядят ужасно. Я не против поливать цветы или косить траву на газоне. И я могу совершать страшные вещи, не видя этого. Но разве не ужасно то, что цветы распускаются в мире, которому пришел конец. И зачем поливать землю в мире, которому пришел конец.