Отец Иов. Сборник рассказов - Аббат Дж. Верт

«Если я правильно предполагаю свое местоположение, – подумал монах, приняв решение, – то через буквально несколько километров дорога должна выйти из леса на берег реки. Там и заночую. А утром обратно… искать деревню».

Действительно, через несколько километров лес расступился, выпуская из своего мрачного чрева грязный автомобиль иеромонаха. Большая, яркая луна уже взошла, освещая холодным серебром открывшиеся взору отца Илия просторы. Ожидаемой реки не было, вместо нее, окруженная со всех сторон лесом, раскинулась довольно большая по нынешним меркам деревня.

– Слава Богу! – воскликнул отец Илий, обрадованный, что ночевать придется не на берегу реки. Перспектива оказаться под утро в плену ледяного тумана, поднявшегося от холодной воды, его откровенно не радовала. А вот уверенность в том, что даже среди ночи заблудившегося православного священника пустят переночевать, да еще и накормят горячим борщом со сметаной, была. Потому как молод и наивен был еще отец Илий.

До ближних домов – чуть более полукилометра, но доехать на автомобиле было не суждено. «Нива» кашлянула и заглохла. Упорно молчала она на все попытки ее оживить. Стукнув в сердцах руль, монах вылез из салона, поправил подрясник, надел теплую безрукавку, повесил на плечо портфель, и, ежась, зашагал к поселению. Деревня была погружена во мрак: не единого фонаря, не единого светлого окна. Тишина стояла кладбищенская: не выли псы, не шумели сверчки. Монах подошел к первому дому. Вроде жилой, не коттедж, но и не лачуга с провалившейся крышей. Калитка не заперта даже на щеколду.

– Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе… – зашептал отец Илий молитву, которую принято произносить, входя в келью или дом. Ожидаемой им собаки не было – и, слава Богу. Подойдя к окну, он несильно постучал. Тишина. Постучал сильнее. Молчание. Постучал сильно – сильнее уже нельзя, можно разбить стекло. Никого. Дом, видимо, пуст.

Все повторилось и во втором и в третьем доме. Жилые с виду дома были пусты. Тут на луну набежали стремительные облака, стало темно, как говорят: хоть глаза выколи. Искать обитаемое жилище было уже просто невозможно, поэтому монах решился войти в дом непрошеным гостем. Он уже и не надеялся, но дверь отворилась на слабый толчок. Тихонько войдя внутрь, отец Илий тщетно поискал клавишу включателя, подсвечивая зажигалкой. Нет ни включателя, ни лампочек. Дом оказался не электрифицированным. Зато на столе оказалась керосиновая лампа, которая была немедленно зажжена. Непривычный для современного человека свет керосинового пламени осветил просторную комнату. В доме были две комнаты, большая и совсем крошечная, кухонька с русской печью и сени с сундуками вдоль стен. Обстановка, что называется «допотопная»: стены неровные, грубо побеленные, на полу затертые полосатые ковровые дорожки, посередине стол, покрытый белой скатертью, у стены шкаф-трюмо на ножках и два кустарных кресла почти такие же, какие стояли у бабушки отца Илия. Иеромонах вспомнил бабушку, ее круглые очки, прикрывающие добрые, лучащиеся любовью глаза, ее фартук, испачканный мукою, ее блины и вареники с картошкой. Бабушка – это одно из самых теплых и радостных воспоминаний детства. Эти мысли заставили монаха улыбнуться, и ночь стала не столь холодной, и деревня не столь чужой. Изучив дом, отец Илий решил спать в кресле, все же он не Маша из сказки про трех медведей, чтобы почивать на чужой кровати без разрешения.

Дома было тепло, видимо хозяева натопили печь, прежде чем по неведомой причине уйти. Сняв безрукавку, отец Илий достал из портфеля молитвослов и окинул взглядом стены в поисках икон. Их не было. Только сейчас он понял, что же так разительно отличало этот дом от многих других деревенских домов, где ему приходилось бывать, по благословению Владыки объезжая отдаленные поселения, где он крестил, исповедовал, причащал и служил молебны. Ну, нет икон – не беда, для того он и ехал в эту даль, чтобы принести Свет Христов, просвещающий всех.

Закрыв глаза на несколько секунд, чтобы привести мысли в порядок, отец Илий в полголоса произнес первые слова вечернего молитвенного правила: «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа». Не успел он произнести «Аминь», как во дворе что-то с грохотом обрушилось, и поднялся вой, словно дюжине волков придавили хвосты. Первая мысль была выскочить из дома и бежать на помощь, возможно, рухнул дом и под обломками могли оказаться люди. Захлопнув молитвослов и бросив его на стол, отец Илий рванул к двери, и остановился как вкопанный. Неяркий свет керосинки едва освещал зал, дверь, ведущая в кухоньку, тонула во тьме. И из этой тьмы на него смотрел кто-то. Этот «кто-то» был огромен, невероятно мускулистый полуголый человек в ржавом металлическом шлеме с кривыми бараньими рогами, в правой руке держал нечто похожее на пожарный багор, покрытый пятнами толи ржавчины, толи засохшей крови, а в левой руке… а вместо левой руки был длинный толстый медленно извивающийся щупалец со множеством мелких крючков; два крыла за спиной растворялись во мраке кухоньки. Монстр замахнулся багром, как если бы хотел зацепить Илия крюком, и… и видение исчезло.

Отец Илий испугался.

Грохот и волчий вой, сменились сейчас рычанием и вызывающим дрожь шопотом-шуршанием, доносившимся, казалось, со всех сторон сразу. Он так не боялся, наверное, уже лет 15, с той длинной ночи, когда они со старшим братом и его другом Витькой пошли на ночную рыбалку, и едва взошла луна, побросав удочки, сидели у костра и рассказывали страшные истории. Истории рассказывали, конечно, брат и Витька, имея только одну цель – напугать салагу. И это им тогда удалось. Страх детский, бессознательный, ужас перед тем неизвестным, что живет в тени на границе взгляда, и прячется, едва устремишь туда взор, но скрываясь, оно приближается с каждой минутой все ближе, протягивает свои когтистые лапы или гибкие щупальца. Ужас сковывает, как бы это избито не звучало, леденит в жилах кровь. Отец Илий задрожал – стало холодно.

Что-то отчетливо заворочалось в комнатке с кроватями, засопело недовольно, послышался звук упавшего стула. И снова что-то выглянуло из тьмы. Уже не столь большое, лохматое, со множеством светящихся злобой глаз. Длинная волосатая паучья нога осторожно появилась из мрака, за ней медленно потянулась вторая.

– Господи, помилуй! – почти срываясь, прошипел отец Илий. Рванул к портфелю, руки дрожали, поэтому он еле справился с замком. На кресло полетели Требник, кропило, епитрахиль, пластиковая бутылка со святой водой, наконец, он достал маленькое Евангелие и напрестольный крест.

– Да воскреснет Бог, и расточатся враги Его… – отец Илий дрожал уже всем телом, не в силах победить дикий ужас. Он хотел бежать прочь сломя голову, бросив все, прочь, до «Нивы» и даже дальше – бегом через лес и до самых каменных стен Свято-Троицкой обители. Но он принял бой в той войне, в которой был воином. Он, сбиваясь, читал молитву Святому Кресту, которую, как известно, так бояться бесы, больше всего опасаясь, что сейчас он от страха забудет слова, и тогда все. – Да погибнут бесы от лица любящих Бога, и знаменующихся крестным знамением…

В комнате поворчало, повздыхало, покряхтело и затихло. Не теряя не секунды, монах накинул на шею епитрахиль, надел поручи и, вцепившись одной рукой в Евангелие, другой сжимая крест, начал молитву на освящение дома. На улице продолжало ухать, шуршать, стучать в стены. В окна кто-то скребся и заглядывал, во тьме сеней кто-то гневно шептался. Окропив святой водой дом, начертив освященным маслом на четырех стенах кресты-голгофки, отец Илий читал Евангелие. Произнося дорогие сердцу слова Святого Писания, монах несколько успокоился, расправил плечи, голос окреп и не таял более на границе света, а, казалось, проникал во тьму комнаты и кухоньки и даже дальше – на улицу. Но и после освящения страхования не прекратились. В доме больше никто не шумел и не выглядывал из мрака. Но окна продолжали царапать когтистые паучьи лапы, а в стены стучать. На улице продолжалась бесовщина. Сев в кресло, прижав к груди Евангелие и крест, монах упорно бубнил: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго». Только когда горизонт на востоке окрасился алым, отец Илий как в яму провалился в сон.

* * *

– Эй, – отец Илий открыл глаза и увидел мужчину с копной русых волос, бородой лопатой и носом картошкой. Он стоял с недовольным видом над ним, рядом стояла старуха со злыми глазами, а из кухоньки выглядывали две головки – мальчик и девочка, близнецы лет 10—12-ти, с любопытством разглядывающие незнакомца.

– Здравствуйте, – сказал монах, вставая с кресла, – прошу простить, что вошел в ваш дом без приглашения. Мое имя Илий, иеромонах Свято-Троицкого монастыря.