Буча. Автобиографические записки - Аркадий Макаров

– Что так? Переформатироваться не можешь? Я вот тоже…

А, что «тоже»? Он так и не досказал. На его лице молодого загорелого японца отобразилась грустная улыбка. От «Демьяныча» уже густо попахивало хмелем. Было видно, что у него сегодня с утра – «день свободен!».

– Выпьем? – спросил он более утвердительно, чем с вопросом.

– Козе не до плясок, когда хозяин нож точит, – попробовал я отшутиться. – Работу ищу!

– Это у тебя на лице написано. Работа, – он снова грустно усмехнулся, – не Алитет, в горы не уйдёт! Раздели с чукчей пару минут, и чукча тебе поможет…

Он достал из потрёпанного кожаного портфеля узкогрудую бутылку. К моему удивлению это был дефицитный для того времени армянский коньяк «Отборный». Каким образом коньяк оказался у Алитета, неизвестно, при мне он всегда пил наш местный горельский вермут или такого же качества портвейн три семёрки.

Я боязливо покосился на окно кабинета кадровика:

– Пётр Великий бдит!

– А, – пустое! Я сегодня все работы сдал на подпись, и теперь в свободном плаванье.

Пить с утра, и в такой момент мне действительно не хотелось. Я для убедительности сослался на свой хронический холецистит.

– Ну, болей дальше! – «Демьяныч» с неохотой спрятал бутылку снова в портфель. – Гнилое место! – указал он на фасад института. – Ты здесь и месяца не протянешь, головоломки и ребусы отгадывать. Не твоё это дело! Вон через дорогу ПТУ там у меня директор знакомый. Пойдём!

«Попробовать что ли? Может, из меня тоже педагог получится… Заманчиво всё-таки! Чем чёрт не шутит, пока бог спит…» – соображал я, почёсывая затылок.

– Пойдём! Там, я знаю, преподаватель спецтехнологии требуется, – нехотя поднялся мой высокоумный и уникальный чукча со скамейки. Было видно, что ему не хочется покидать насиженное место. Но, чукча сказал – чукча сделал!

Первые уроки педагогики

Через пару минут я со своим другом уже стоял в директорском кабинете. Там шли какие-то разборки. У стола корячился, как в схватке живота, косматый, с грязными патлами до плеч, великовозрастный балбес, а рядом, придерживая его за рукав, оправдываясь, что-то тараторила сидящему за столом директору, моложавая женщина. У директора, мужчины свирепого вида, нервно поигрывали крутые желваки на скулах.

Неожиданно, не обращая на нас внимания, он вскочил из-за стола, огромной горстью схватил балбеса за пакли, сшиб его наземь, и широким, на толстой подошве ботинком, прижал грязные войлочные космы к полу. Голова несчастного, как перед палачом, с услужливо вытянутой, ещё мальчишеской шеей и вывернутыми белками глаз, покорно утупилась в ботинок.

– Нож! – не обращаясь ни к кому конкретно, прорычал мучитель.

Мой напарник спокойно взял со стола полуметровый тесак с наборной рукоятью и подал в широкую ладонь свирепого садиста.

Мне почему-то сразу же расхотелось работать педагогом. Нехорошо захолодело под ложечкой, густо по спине побежали мурашки, и, под хлёстанный инстинктом самосохранения, я кинулся к двери – бежать! Непременно бежать! Но тут гениальный чукча быстро перехватил меня поперёк туловища:

– Куда?

Я с ужасом уставился на жуткую картину.

Директор, ловко перекинув нож в правую руку, нагнулся над жертвой. Быстрый взмах тесаком, и вот уже у мучителя в горсти оказались вяло поникшие космы доморощенного блатняка. Он сразу как-то ослаб, потерял цвет и по-детски, шмыгая носом, расплакался.

– Держи на память! – Главный педагог училища отбросил тесак на стол и сунул ржавые космы за пазуху несчастного. – Иди на урок! И, чтоб ты мне больше на глаза не попадался! Иди! Вот работёнка, мать её! С тесаком на урок пришёл, – кивнул вслед ушедшему. Потом к нам: – Привет-привет! – жмёт руку Алитету. Молча подержал и мою руку. – Нина Александровна! – крикнул в дверь. – Накрой нам стол! Война войной, а обед – вовремя! Ко мне – никого!

Я с удивлением смотрел, как хозяин кабинета молча подошёл к неказистому, сбитому из древесно-стружечной плиты шкафу, где пылилась с выцветшей от времени обложкой руководящая методическая литература, ловко повернул шкаф, и мы оказались в тесноватой, но уютной со всех сторон комнате, правда, без окон, – вероятно, от постороннего глаза. Весь передний угол занимал высокий белый холодильник. На маленьком приземистом столике, покрытом зелёной шёлковой скатёркой, в стеклянных вазочках солдатскими треугольными конвертами торчали накрахмаленные салфетки. Точь-в-точь, как в ресторане. От уличной жары спасал урчащий за узорчатой решёткой ласковым котёнком небольшой вделанный в глухую стену кондиционер.

– Всё путём, однако! – кинув в угол портфель, сказал, потирая ладони, гениальный чукча и первым уселся на низкий обтянутый мягкой кожей табурет. Было видно, что он здесь частый гость и с хозяином на короткой ноге.

На краешек табурета присел и я, соображая, как себя вести, и чем кончится дело.

А дело только начиналось.

В поварском чепчике и в белом, с кружевной оторочкой, фартучке, резвая, как школьница-выпускница, впорхнула к нам с подносом в руках очаровашка из местного пищеблока. Потом ещё одна, столь же резвая, как и первая.

Вмиг на столике образовалось нечто, очень похожее на праздничный обед в ресторане. Очаровашки исчезли так же быстро, как и появились.

– Сподобимся по маленькой? – почему-то посмотрел в мою сторону хозяин кабинета, и, не оборачиваясь, привычно дотянулся до холодильника, и вот уже – она, запотевшая и чистая, как только что вынырнувшая из парной девица, бутылка отличной пшеничной водки. У меня непроизвольно засосало под ложечкой, проснулась память желудка, в котором с утра, кроме чашки чая, ничего не было.

– Не робей! – оживился чукча, и почему-то пододвинул ко мне вазочку с торчащими из неё салфетками. Я машинально вытащил одну и стал усердно протирать лежащий передо мной столовый нож.

Не будучи по жизни очень уж стеснительным, я в такой дружеской и непринуждённой обстановке, вдруг почувствовал свою ненужность и отстранённость от всего, что находилось передо мной. И ненормальный, но гениальный математик-чукча, и очевидный садист директор, и закуски, и эта соблазнительная пшеничная радость для меня были недосягаемы и недоступны. Я искал работу. Вот уже около месяца я живу без денег, и мне так необходимо найти своё место – спокойный трудовой день и нормальная зарплата, а здесь сумасшедший дом какой-то!

– Бледнолицый брат мой, – подняв рюмку, высокопарно молвил Алитет, – обращаясь в стиле Майн Рида к хозяину кабинета. – Этот застенчивый молодой человек, – гениальный чукча коснулся наполненной рюмкой моего плеча, – мечтает посвятить свою жизнь благородному труду советского педагога, и ему нужно место в этом замечательном коллективе, – обвёл он рукой вокруг себя, обозначая своё устойчивое местопребывание.

Хозяин, сморщившись, словно вдруг у него заболели зубы, упёрся недружелюбным взглядом мне прямо в переносицу:

– Нет, только не педика! – неизвестно от чего взъярился хозяин. – У меня эти из пединститута, вот, где сидят! – выразительно хлопнул себя по взбагровевшей шее, это садист. – Интеллигенты, мать их так! Соплю без платочка не вышибут! А ты, директор, сам с малолетними дебилами возись. Перевоспитывай! – обрубил он свою гневную речь, протягивая и мне рюмку! – Пей, студент!

Я, хоть и обиделся за «педика» и за «студента», но машинально, без слов и лишних движений опрокинул в себя нашу русскую пшеничную радость!

– Ишь ты! – восхищённо крякнул садист, и тут же снова наполнил мою рюмку. – Ты кто?

– Инженер! И монтажник – по совместительству, – осмелев, ответил я с вызовом.

– Правда? – резко, чему-то обрадовавшись, ухватил он меня за рукав. – Родной, мне, как раз, такой человек и нужен! В мастера производственного обучения пойдёшь? Спецтехнологию читать будешь! К зарплате прибавку за часы дам! А то у меня одни бабы. Распустили весь контингент! На «вы» с учениками разговаривают! Понимаешь? – по-дружески пожаловался мне. – Документы с собой?

Я достал диплом, трудовую книжку и паспорт.

Коротко взглянув в трудовую книжку, он всё вернул мне:

– Иди к моей секретарше. Оставь Нине Александровне заявление, я потом подпишу, и приходи завтра в училище. Со мной ты здесь не сидел. Запомни! Иди! Беру на работу!

Надо признаться, я не очень-то обрадовался предложению «садиста». Вопрос воспитания подрастающего поколения я полагал иным. И с неохотой поднялся: хорошо было… Стол накрыт…

Нина Александровна с готовностью подала мне лист бумаги и ручку:

– Пишите. Кому: просто – директору СПТУ-8 без фамилии, Николай Ильич не любит, чтобы его фамилию – Кривопалов, тиражировали по любому случаю. Так, так… – внимательно изучила мой институтский диплом. – А ведомость по оценкам не с вами?