Энциклопедия русской православной культуры - Павел Милюков

В языческой Руси прижились самые утонченные типы восточного монашества: (пустынножительство, затворничество, столпничество) и все виды плотских самоистязаний. По следам первых пионеров новой религиозности пошли последователи, может быть, не всегда столь ревностные и преданные духовному подвижничеству, но все более и более многочисленные. Как всегда бывает, горячее одушевление, господствовавшее в рядах «Христова воинства», породило усиленное духовное творчество. Не успели умереть последние представители поколения, помнившего Крещение Руси, как вокруг их личностей и деятельности создалась благочестивая легенда. Сначала она передавалась из уст в уста, а потом была и записана на поучение потомству. Эти записи житий и подвигов лучших людей Русской земли, собравшихся для совместного духовного «делания» вокруг нескольких начинателей русского подвижничества – под самым Киевом, в Печерском монастыре, – и сохранили до наших времен живую память о первом духовном подъеме, охватившем Древнюю Русь. Несколько позже на их основании составили так называемый «Печерский патерик», надолго оставшийся одной из самых любимых книг для народного чтения. По материалам «Патерика» мы можем лучше всего измерить глубину духовности, на которую способна была Русь, только что покинувшая язычество.

Изображение Киево-Печерской лавры 1655–1658 гг. Из «Киево-Печерского патерика»

Однако не следует забывать, что сегодняшний подвижник был членом того же самого общества, хотя, может быть, и лучшим его представителем. Совлекши с себя «ветхого Адама», он не мог сразу уничтожить в себе язычника и варвара. В большинстве случаев это была, как сам игумен – преподобный Феодосий Печерский, сильная и крепкая физическая натура, привыкшая переносить все неудобства древнерусского малокультурного быта.

Принятие Владимиром христианства и его обручение с дочерью византийского императора Анной. Гравюра XIX в.

Физические нагрузки были для такого человека наиболее привычными. Рубить дрова, таскать их в монастырь, носить воду, плотничать, молоть муку или работать на поварне для братии значило продолжать в стенах монастыря те же занятия, к которым он привык в мире. Настоящие подвиги начинались тогда, когда заходила речь о лишении пищи и сна. Борьба с этими потребностями – в виде поста и бдения – считалась поэтому особенно высоким достижением духа. В своей полноте данный подвиг был доступен только избранным и доставлял им всеобщее уважение.

Для большинства же братии сам строгий игумен должен был ввести вместо ночного отдыха дневной: в полдень ворота монастыря запирались и вся братия погружалась в сон. Несмотря на это, все-таки далеко не все выдерживали «крепкое стояние» в церкви ночью. По сказанию «Патерика», некто Матвей, славившийся своей прозорливостью, взглянул на братию во время такого «стояния» и увидал: по церкви ходит бес в образе ляха и бросает в монахов цветки – кому цветок прилипнет, тот немного постоит, расслабнет умом и, придумав какой-нибудь предлог, идет из церкви в келью спать. Сам брат Матвей стоял в церкви крепко, до конца утрени, но и ему это, как видно, нелегко давалось. Раз после утрени он вышел из церкви, но не мог дойти даже до кельи: сел по дороге под доской, в которую звонили, и тут же уснул.

Преподобный Феодосий Печерский. Гравюра на дереве XVII в.

Понятно, какую борьбу со своей плотью должен был выдержать подвижник, решившийся во что бы то ни стало преодолеть дьявольское искушение. Потребности плоти действительно представлялись ему кознями нечистой силы. Вчерашний язычник, он не мог отделаться сразу от старых воззрений и чаще всего вполне разделял наивные представления окружавшей его мирской среды. Бесы – это были для него старые языческие боги, разгневавшиеся на молодое поколение за его измену старой вере и решившие отомстить за себя.

«Бесы, – говорит нам один из составителей «Патерика», – не терпя укоризны, что когда-то язычники поклонялись им и чтили, как богов, а теперь угодники Христовы пренебрегают ими и уничтожают их, видя, как укоряют их люди, вопияли: “О злые и лютые наши враги, мы не успокоимся, не перестанем бороться с вами до смерти!”».

Так началась с обеих сторон борьба – в буквальном смысле «не на живот, а на смерть». Ночь, когда подвижник изнемогал от усталости и, еле перемогая сон, ни за что не хотел лечь «на ребра», а, самое большее, позволял себе вздремнуть сидя, – ночь оказывалась самым удобным временем для бесовских наваждений. Монах в это время был особенно слаб, а враг – в союзе с немощью плоти и ночными страхами только что покинутой религии – особенно силен. Бесы являлись подвижнику в образе лютого змея народных сказок, дышащего пламенем и осыпающего его искрами; они грозили обрушить над монахом стены его кельи и наполнить его уединение криком, громом едущих колесниц и звуками бесовской музыки. Даже самому игумену, бесстрашному и мудрому Феодосию, явился раз, в начале его духовных подвигов, бес в образе черной собаки, которая упорно стояла перед ним и мешала класть земные поклоны, пока преподобный не решился наконец ее ударить – тогда видение исчезло. По личному опыту игумен убедился, что лучшее средство бороться против ночных видений – не поддаваться страху; такие же советы он давал и братии. Один из монахов обители, Ларион, преследуемый по ночам бесами, пришел к Феодосию с просьбой перевести его в другую келью. Но после строгого внушения игумена в следующую ночь он «лег в келии своей – и спал сладко». Не всегда, однако, борьба кончалась так быстро и удачно. Стоит только вспомнить известную историю брата Исакия, помешавшегося после одного из таких видений.

Понятно, как много усилий нужно было, чтобы преодолеть наваждения дьявола и немощи плоти. На эту борьбу уходила вся энергия самых горячих подвижников. Подобно брату Иоанну, тридцать лет безуспешно боровшемуся с плотскими похотями, лучшим из печерских подвижников не удавалось подняться над этой первой, низшей ступенью духовного делания, которая, собственно, в ряду подвигов христианского аскета имеет лишь подготовительное значение. О высших ступенях деятельного или созерцательного подвижничества братия Печерского монастыря едва ли имели ясное представление. То, что должно было быть только средством – освобождение души от земных стремлений и помыслов, – поневоле становилось единственной целью. Недисциплинированная натура плохо поддавалась самым упорным, самым добросовестным усилиям.

В. Верещагин. Закладка храма

Людям с большой силой воли и практическим складом ума, как у печерского игумена, удавалось, правда, достигать прочного душевного равновесия. Но лишь путем внешней дисциплины, благодаря которой подвижники скорее становились выдающимися администраторами, в каких нуждалась Древняя Русь, чем светильниками христианского чувства и мысли.

Мыслительной деятельности в Печерском монастыре отводилось очень скромное место. Когда братья Ларион или Никон занимались переписыванием книг, игумен, по монастырским воспоминаниям, садился возле них и занимался рукоделием: он «прял волну» – готовил нити для будущих переплетов. На усердное занятие книгами братия смотрела косо: книжная хитрость легко могла повести к духовной гордости. В одной из печерских легенд любовь к чтению характерным образом представляется как средство дьявольского искушения. Одному из братии, Никите Затворнику, явился бес в образе ангела и сказал: «Ты не молись, а читай книги: через них ты будешь беседовать с Богом, чтобы потом подавать от них слово полезное приходящим к тебе; а я непрестанно буду молиться о твоем спасении». И прельстился монах, перестал молиться, надеясь на молитвы мнимого ангела, а прилежал чтению и учению; с приходящими беседовал о пользе души и пророчествовал. Однако вскоре все догадались, что Никита прельщен бесом. Дело в том, что ученый брат знал наизусть книги Ветхого Завета, а Евангелие и Апостол не хотел ни видеть, ни слышать. Тогда собрались подвижники и с общего согласия отогнали от Никиты беса. Средство, должно быть, было употреблено сильное, ибо вместе с этим монах потерял и все свои знания.

Следуя этим историям, естественно, трудно говорить об учености или Остромирово Евангелие. Фрагмент листа с заставкой хотя бы начитанности печерской братии. «Патерик» упоминает только одного человека, который говорил по-еврейски, по-латыни и по-гречески – т. е. на языках, необходимых для серьезных занятий богословием. Но и этот человек был объявлен бесноватым и потерял все свое знание языков вместе с изгнанием из него беса.

Остромирово Евангелие. Фрагмент листа с заставкой