Гуманитарное знание. Выпуск 14 - Сборник статей

Таким образом, две пары бинарных оппозиций – консерватизм-модернизм и уникальное-глобальное – отражают основную суть конфликта двух контр-культур, маркерами которых выступают нюношк и букмол. Что также следует из вышеизложенного, культурная идентичность сообщества нюношк исторически формировалась в противовес идентичности носителей букмола. Когда в XIX в. нюношк сформировался в качестве самостоятельного письменного языка и стал активно использоваться народными интеллектуалами в Вестланне, т. е. когда он стал обретать реальный социальный и культурный вес, незамедлительно последовала реакция его противников – «городской элиты». Язык, как символ начавшейся языковой борьбы, стал, таким образом, интегральной частью культурных идентичностей двух конфликтующих между собой социальных групп – крестьян и городской элиты. Культуры деревни и культуры города. Но, поскольку эти две социальные группы имели более или менее явные «региональные корни», противостояние нюношк и букмола неизбежно превратилось в противостояние культуры Вестлан-на и культуры Эстланна.

Об общей тенденции развития отношения носителей букмола к культурному сообществу нюношк на современном этапе говорят данные исследования А. Робю (Anne-Berith Råbu) [6]. В 1990-х гг. А. Робю изучала отношение к носителям письменной культуры нюношк среди учащихся Ставангера. Примерно 90 % респондентов заявили, что «бонды – это те люди, которые чаще всего используют нюношк как основной язык» [6, с. 150]. Около 60 % респондентов посчитали, что типичный носитель нюношк живет в сельской местности, или на ферме. Принадлежность к той или иной письменной культуре влияет и на список прилагательных, характеризующих официальный статус ее носителей (например, «интеллектуалы», «городские жители», или «высоко образованные» и т. д.). Исследование Робю показало, что в этой части все складывается не в пользу нюношк [6, с. 77]. Многие респонденты описывают типичного носителя письменной культуры нюношк, как «низко образованного, старомодно одетого человека из сельской местности» [6, с. 89]. На основе полученных ответов респондентов, отчетливо выстраивается картина, изображающая пространство сельской местности в Вестланне, где типичным представителем культурного сообщества нюношк выступает сельский житель. «И этот человек является «"бондом", чье обозначение – синоним "глупости" и “недалекости”» [6, с. 92].

Данные вышеприведенного исследования указывают на тот факт, что «негативная идентификация» типичного представителя сообщества нюношк мало изменилась со времени начала языковой борьбы, т. е. со 2-й пол. XIX в. Набор параметров, связывающих нюношк с традиционной сельской культурой Вестланна, также остался прежним. Роль образа Вестланна, как ойкумены нюношк, вполне очевидна в конструировании внешней идентичности носителей этой письменной культуры. «Нюношк – больше, чем просто язык. Нюношк – это не только письменный код или один из вариантов норвежского языка. Нюношк является также полноценной письменной культурой, получившей свою культурную самобытность за 150 лет ее использования и развития. Нюношк и букмол суть отправные точки для каждой из своих письменных культур, которые пережили длительный период контраста, и которые противостояли друг другу по нескольким пунктам: основаниям разговорного языка, национальной основе, социально-культурному якорю, географическому распределению, количеству носителей, общим политическим рамкам и т. д. […] Когда кто-либо, применяя термин "форма языка", говорит о нюношк и о букмоле как о двух разных формах одного и того же языка, норвежского, он находится в опасности пропустить то, что есть две разные письменные культуры в языковом расколе единой норвежской культуры» [3, с. 17–18].

Изучение идентичности носителей нюношк на внутреннем уровне предполагает анализ того, как они сами идентифицируют собственную культуру. И здесь необходимо подчеркнуть тот факт, что это сообщество не является культурной автономией, в которой нюношк мог бы быть миноритарным языком, т. е. языком этнического меньшинства. Несмотря на то, что, по ряду формальных признаков, некоторые исследователи относят нюношк к миноритарному языку (Н. Uri, F.-E. Vinje и др.), а его носителей даже к отдельной этнической группе [10], существует, тем не менее, ряд аргументов против такого рода заключений. К ним относятся, в частности, высокая степень институализации нюношк [3], большое, по сравнению со многими другими миноритарными языками, число его носителей[3], высокая степень интегрированности в норвежское общество и ряд других. Но важнейшим контраргументом против того, чтобы считать сообщество нюношк культурной автономией является все же сам тип идентичности его представителей. Эта идентичность, основанная на осознании собственной языковой и культурной уникальности, является, одновременно с этим, и частью общей идентичности Норвегии. Иными словами, человек, использующий нюношк, по ряду причин, считает себя отличным от человека, предпочитающего букмол, но они оба считают себя и друг друга равноправными представителями культуры Норвегии.

Одним из характерных индикаторов внутреннего уровня идентичности у носителей нюношк является использование ими двух квази-топонимов – «Нюношкланн» (норв. «Nynorskland» – букв. «Страна Нюношк») и «Букмолланн» (норв. «Bokmålland» – букв. «Страна Букмола»). Употребление этих квази-топонимов подчеркивает, что для носителей нюношк в Норвегии существует особая область, характеризующаяся собственными языковыми, географическими, социальными, но главное культурными границами, противопоставляемая «другой Норвегии» – «Норвегии Букмола». Х. Венос (K.L. Venås) указывает в связи с этим: «в стране есть область, где нюношк занимает настолько сильную позицию, что это дает определенное право использовать для ее обозначения термин “Новая Норвегия”» [8, c. 363]. Употребление этих квази-топонимов свидетельствует также и об отсутствии у Норвегии общего «центра культуры». О. Грепстад характеризует эту ситуацию так: «Конституционно Норвегия является одним государством с одним центром. Культурально же Норвегия больше напоминает федерацию со множеством центров. На Севере Буде и Тромсе все еще оспаривают друг у друга звание центра Северной Норвегии. Для большинства эмигрантов Гренланн в Осло является центром, а в Ховдебюгде в регионе Суннмере находится здание культурного центра Нюношк. В самом его названии заключен политический меморандум о том, что существует больше центров, чем одна столица, и что письменная культура нюношк сама по себе имеет культурный вес» [3, c. 1].

Одним из первых исследований, посвященных изучению «жителей Нюношкланна» была работа А. Нюрнес (A. Nyrnes) «Det (ny)norske mennesket» (1985). Термин «det (ny)norske mennesket» (букв. «(ново)норвежский человек», «(ново)норвежец»), используемый автором, соответствует понятию «носитель нюношк», употребляемому в данной статье, хотя он менее нейтрален. В работе Нюрнес, основанной на анализе материала семейной газеты «For bygd og by» (здесь и далее – FBB – прим. Д.Д.) («Для деревни и города»), автор изучает мировоззрение «(ново)норвежского человека». В обзоре изданий FBB за 1927 г. Нюрнес находит описание идеального типа носителя нюношк: «новонорвежец разумен и сбалансирован, достойный представитель крестьянства, но также весьма индивидуалистичный» [5, с. 109–110]. Исследование показало, что (ново)норвежец живет в сельской местности и, естественно, использует нюношк, но, вместе с тем, его нельзя назвать и «оторванным» от «доминирующей культуры» [5, с. 120]. Образ культурной идентичности, который выстраивается на основе анализа FBB, находится в некоторой оппозиции к идентичности рабочих, но его противостояние с доминирующей городской культурой все же значительнее. Основной вывод работы Нюрнес можно представить следующим образом: журнал FBB способствует формированию и, одновременно с этим, является зеркалом «идентичности романтического национализма» с четкой взаимосвязью между «народом, духом, языком и нацией» [5, с. 121].

Самым крупным исследованием вопроса культурной идентичности нюношк за последнее время стала работа О. Хеллеви-ка (О. Hellevik) «Nynorskbrukaren – kven er nan?» («Носитель нюношк – кто он?»). Материал для своего исследования О. Хеллевик собрал в 90-е гг., участвуя в социологическом проекте «Norsk Monitor» («Норвежский Монитор»). Всего в этом социологическом исследовании приняло участие 28 111 норвежцев достигших 15 лет. Его участникам задавался самый широкий круг вопросов. Анализ данных «Norsk Monitor» показал, что письменная культура нюношк тесно связана с рядом других контр-культур, помимо языковой борьбы, в семи-осфере Норвегии. В исследовании Хеллевика таких контр-культур выделяется, по меньшей мере, три – «lekmannskristendom» («мирянетво»)[4], «fråhaldssak» («абстинентство»[5]), и контр-движение противников централизации и вступления Норвегии в Евросоюз. Данные различных опросов подтверждают тот факт, что большинство представителей вышеперечисленных контр-культур связаны общим использованием нюношк как основного письменного варианта. «Те, кто считают себя мирянами, чаще являются носителями нюношк, чем те, кто ответил ‘’нет’’ на этот вопрос. Те, кто заявляют, что никогда не пробовали алкоголь, намного чаще являются носителями нюношк, чем те, кто употребляют алкоголь часто или иногда» [9, c. 121]. Данные «Norsk Monitor» позволяют также сделать выводы относительно ценностной сферы носителей нюношк. Так, среди представителей этой письменной культуры явно преобладают люди с традиционным (целомудрие, сбалансированность, безопасность и т. п.), идеалистическим (ориентация на внутренний мир (духовность), творчество, ценность человеческих отношений (близость, забота), окружающая среда, здоровье и т. п.) и политически радикальным (желание похожести, ценность общественных решений, приоритет заботы об окружающей среде; толерантность, индивидуальность, неприятие авторитетов, уравнивание и т. п.) восприятием жизни [9, с. 123].