Двойное испытание - Маркиз Сад

– Сие мне неведомо; хотя доподлинно известно, кто был бы не прочь устроить свою личную жизнь с вами.

– Не называйте его имени, прошу вас: мне ненавистны любые планы подобного устройства...

– Возможно ли быть столь непримиримой?

– Мне думается, вы принимаете меня за кокетку, ведь так?

– Подобает ли сие звание восхитительнейшей женщине, существующей в мире? Если подобает, позвольте вам его присвоить...

Графиня одарила герцога де Селькура едва скользнувшим нежным взглядом и тут же отвела глаза:

– Сказать по правде, вы самый опасный из моих знакомых мужчин; сто раз зарекалась никогда больше с вами не встречаться, и все-таки...

– Вот оно что! Разум строит планы, а сердце все-таки их нарушает?

– Вовсе нет; замыслы мои всегда благонамеренны, но после – они расстраиваются, из-за моих же необдуманных поступков; только и всего. Рассматривайте сие, как вам заблагорассудится, только не делайте выводов в свою пользу.

– Запретом своим вы, стало быть, допускаете, что у меня появится повод возгордиться?

– Ах, мне ли не знать, что вы из тех, кто стремится произвести впечатление! Они твердо уверены, что не могут не понравиться, и свято верят в свой успех; легчайшие намеки, вырвавшиеся из женских уст, кажутся им признаниями, один взгляд равнозначен поражению, их тщеславие хватается за любые наши слабости, всегда расценивая их как подтверждение одержанных над нами побед.

– О как я далек от подобных мыслей!

– И совершенно правы, не заблуждаясь на сей счет.

– Это невыносимо – быть так близко от вас и удержаться от...

– Значит, вы не ждете от меня пощады?

– Навлечь на себя ваш гнев?.. Пожалуй, рискну, если заручусь вашим прощением.

– Вы умираете от желания признаться мне в любви.

– Я?.. Не пророню ни слова; я не столь неловок, чтобы затевать объяснение... При виде вас я тотчас подпал бы под влияние чувства, о котором вы говорите, ваше присутствие вдохновило и воспламенило бы меня безмерно... я оказался бы совершенно беззащитен... и если бы пришлось открыться вам во всем, я бы ни за что не отыскал выражений, способных верно отобразить то, что вы мне внушаете, и горел бы, лишенный возможности описать сжигающий меня огонь.

– И что же! Это не объяснение в любви?

– Вам хочется расценить мои слова, как таковое? Неслыханная милость с вашей стороны – теперь я избавлен от труда признаваться вам на самом деле.

– Поистине, сударь, вы – самый несносный человек, какого я встречала.

– Вот благодарность, рожденная в этой прекрасной душе... В ответ на мои старания вам угодить вы осыпаете меня обвинениями.

– Угодить мне? С точностью до наоборот; гораздо проще искренне сказать женщине, любите вы ее или нет, вы же прикрываетесь цветистыми фразами, стараясь опутать меня, словно паутиной.

– Предположим, именно таков мой замысел, но тогда я вас не разочарую даже после того, как вы меня разгадаете.

– Выходит, мне самой надлежит вам сказать, любите вы меня или нет?

– По крайней мере, дайте знать, что не слишком огорчитесь, если я осмелюсь все вам высказать.

– Разве подобные откровения огорчительны?

– А по-вашему, они занимательны?

– Смотря по обстоятельствам.

– Вы, право, меня обнадеживаете.

– О, я же говорила: чтобы узнать правду, мне придется встать перед ним на колени!

– Либо не очень сердиться, если это сделаю я...

И Селькур падает к ногам своей чаровницы, пылко сжимая ее руки и покрывая их поцелуями.

– Снова меня побуждают к легкомысленному поступку, – говорит Нельмур, поднимаясь. – Теперь мне потребуется целая неделя для раскаяния...

– Ах, не предвосхищайте горести любви еще до того, как вкусили ее радости.

– Нет, нет, тем, кто подобно мне, опасается шипов, лучше никогда не срывать розы... Прощайте, Селькур. Где вы ужинаете сегодня?

– Как можно дальше от вас.

– Вот как! Отчего же?

– Я вас боюсь.

– Это было бы правдой, будь вы в меня влюблены; однако несколько минут назад вы намекнули, что это не так.

– Малейшее ваше сомнение на сей счет сделало бы меня несчастнейшим из смертных.

Графиня устремляется к своей карете, пора расставаться, на прощание она берет с герцога де Селькура слово явиться к ней завтра на званый обед.

Тем временем прелестная Дольсе, и не помышлявшая о том, что поклонник ее сейчас у ног другой, была преисполнена блаженства и ощущала себя любимой. Она поделилась со своей наперсницей, что недоумевает, как ей, обладательнице столь скромных достоинств, удалось пленить самого привлекательного мужчину в мире... Чем заслужила она его внимание? Что надлежит ей предпринять, дабы поддержать этот интерес? А вдруг герцог окажется ветреником – не умрет ли она от горя? Эта милая доверчивая женщина говорила совершенную правду, она пока не осознавала, сколь сильно влюблена, и сколь непереносимым ударом станет для нее известие о неверности Селькура.

Иное дело – графиня де Нельмур, в ее чувствах не было ни тени трагизма: польщенная одержанной недавно победой, она не теряла самообладания. Селькур рассматривает ее в качестве любовницы? Что ж, принизить двадцать соперниц – дивное наслаждение, тут есть чем гордиться... Герцог намеревается жениться на ней? Чудесно – тогда она станет женой человека, имеющего восемьсот тысяч ливров ренты. Во главу любовного расчета она ставила выгоду и честолюбие, что, впрочем, отнюдь не упрощало построение ее оборонительных комбинаций. Допустим, герцог отведет ей роль любовницы, и не более того, тогда надо заставить его мучительно ждать; чем настойчивее будут его старания понравиться, тем более будет возбуждено общее внимание. Стоит сдаться сразу – через каких-нибудь пару дней – и вместо торжества ей достанется унижение. Теперь предположим, что Селькур нацелен на женитьбу, в таком случае, еще важнее правильно защищаться: кто знает, вдруг он откажется от своих планов, если получит из рук любви то, чего добивался путем брака? Итак, нужно раскусить его, привязать... умерить его пламя, если он слишком загорится... и снова разжечь огонь, если он попытается ускользнуть... В отличие от чувствительной Дольсе, наивно поддавшейся нахлынувшей на нее искренней нежности, Нельмур берет на вооружение хитрость, кокетство, жеманство и лицемерие... Таковы были планы, вынашиваемые графиней в одиночестве: нам еще предстоит узнать, в какой мере то, что решено женщиной подобного склада при отсутствии страстей, претворяется в жизнь при их пробуждении.

Так обстояли дела, когда герцог, приступая к первому этапу испытания, решает начать с баронессы. Это было в июне, в пору пышного цветения природы. Герцог приглашает баронессу на два дня в свое великолепное имение, расположенное в окрестностях Парижа, там он намеревался пленить ее, не скупясь на самые изысканные фантазии, и выяснить, что творится в ее душе в ходе этого первоначального воздействия, дабы предвосхитить результат последующего испытания, которое он предпримет ближе к развязке.

Селькур был человеком благороднейших правил, состоятельный и щедрый, он просчитал каждый свой шаг, стараясь сделать празднество, предназначенное им для Дольсе, не только пышным, но и приятным для всех сторон. Графиня не примет участия в этой поездке и не узнает об истинном ее замысле, а герцог, в свою очередь, позаботится о том, чтобы на общем фоне женщин, подобранных им для окружения баронессы, она выделялась настолько выгодно, что ни у кого не вызовет удивления, отчего он воскуряет фимиам именно у ее ног; что касается мужчин, приглашались только те, в ком он был совершенно уверен. Таким образом, предусматривалось всеобщее поклонение идолу, при этом никто и ничто не должны задевать достоинство самого влюбленного и затмевать даму его сердца.

Дольсе звали Ирен; в день именин очаровательной вдовушке будет преподнесен букет цветов – чем не повод для устройства всеобщего увеселения.

И вот она в пути: на расстоянии одного лье от замка дорога разветвляется на широкие, обсаженные деревьями аллеи. На краю дороги баронессу поджидала перламутровая колесница, управляемая юношей в образе Амура, запряженная шестью оленями, украшенными лентами и цветами, по форме она напоминала трон, покрытый зеленым балдахином с золотыми блестками. Двенадцать девушек, веселых и игривых, извлекают ее из дорожного экипажа и переносят на трон. Пятьдесят всадников в старинных доспехах эскортируют колесницу, кругом звучат ликующие напевы.

Баронесса выходит из колесницы, к ней приближается величественная дама в наряде рыцарской эпохи в сопровождении двенадцати девиц-фрейлин. [1]Они проводят Дольсе к лестнице, ведущей в замок, где ее поджидает наш герой в рыцарском облачении, прекраснее самого Марса. Едва завидев баронессу, он преклонил перед ней колено – так поступил бы во времена «круглого стола» самоотверженный Ланселот Озерный.

Он вводит ее в апартаменты. Там все подготовлено к веселому празднеству с обильным угощением, прежде это называлось пир на весь мир. Во всех залах вдоль стен расставлены столы, ломящиеся от разнообразных яств. При появлении Дольсе раздается звучание фанфар, флейт и гобоев, менестрели заводят утренние серенады, жонглеры выделывают акробатические трюки, трубадуры со всех сторон превозносят героиню торжества. Наша дама и ее шевалье направляются в последний пиршественный зал, где изысканные блюда разложены на очень низком столе, вокруг стоят скамьи, покрытые коврами и подушками. Для омовения рук девицы-фрейлины приносят позолоченные кувшины с водой, источающей нежнейшие ароматы, а для вытирания – предлагают свои прекрасные волосы. Рыцари и дамы садятся за стол парами, чтобы есть из одной тарелки, [2]нетрудно догадаться, что и Селькур оказывается рядом с Дольсе. Во время десерта снова появляются трубадуры, они развлекают баронессу поэтическими и музыкальными импровизациями.