Африканский штрафбат. Там, где кончается цивилизация… - Антон Кротков

«Теперь точно отстранят от полётов, – мрачно размышлял лейтенант. – Имеют полное право. Это тебе не ошибка в тетради, а предпосылка к серьёзному лётному происшествию. И как так могло случиться, что я вывалился из строя?! Наверное, такая миллиметровая работа, когда требуется почти сверхъестественное ощущение собственной машины и дистанции до идущих с тобой крыло к крылу партнёров, и правда не для меня. Кому-то суждено летать, а мне, видимо, ползать. Как говорится, не по Сеньке шапка!».

Игорь сам точно не знал, почему именно его распределили в самую элитную часть столичного военного округа. Когда на торжественном построении выпускников его вызвали из строя и начальник училища объявил: «Лейтенант Нефёдов направляется для прохождения службы в гвардейский, орденов Ленина, Суворова…» – далее последовало довольно долгое перечисление регалий особого полка, Игорь испытал смешанные чувства. Конечно он был счастлив. Служить в одной из лучших частей истребительной авиации страны считалось намного престижнее, чем даже в Группе советских войск в Германии. Хотя, конечно, служба в ГДР была самой хлебной в Советской армии. Знакомый парень, закончивший училище на год раньше Игоря, и попавший в 296 ИАП1 на авиабазу Нобитц под Лейпцигом, на зависть дружкам расписывал своё райское существование «почти что в Европе». Так как об особенностях полётов в пограничной зоне военная цензура писать не разрешала, то большую часть каждого своего письма счастливчик посвящал смакованию добытых «трофеев».

Часть денежного довольствия офицерам, проходящим службу в Западной группе войск, выплачивали в восточногерманских марках. Лейтенант получал 350 марок в месяц. Даже рядовым солдатам ежемесячно платили по 18 марок, чтобы в увольнительную они могли сходить в кинотеатр или кафе (посещать местные гаштеты-пивные солдатам не рекомендовалось).

Но в основном валюту старались не тратить, ибо по возвращению в Союз марки можно было обменять на чеки Внешпосылторга. Обладателям чеков в специальных валютных магазинах системы «Берёзка» вне очереди продавали автомобили «Волга», югославские гарнитуры, ковры, импортную одежду и обувь.

Но знакомый Игоря уже задолго до возвращения в Союз успел основательно прибарахлиться. За год пребывания в Германии лейтенант приобрёл великолепный фарфоровый сервиз «Мадонна», кое-что из одежды. А в будущем планировал закупить такие дефицитные в СССР вещи, как чешский хрусталь, мебельную стенку «Хельга». Для того чтобы перевезти всё это добро на новое место службы офицеры обычно заранее закупали исполинские чемоданы-рундуки местного производства, именуемые «Великая Германия». Для крупногабаритных грузов – мебели, мотоциклов, бытовой техники заказывались железнодорожные контейнеры.

Естественно, что многие старшекурсники мечтали попасть на службу в ГДР. И всё же на первом месте по престижу стоял столичный округ. Считалось, что здесь молодые лейтенанты-лётчики быстрее могут получить второй и первый класс. К тому же в Москве талантливый пилот имел шанс попасться на глаза начальству и сразу взлететь на запредельные карьерные высоты. Поэтому в Москву распределяли самых способных или блатных.

Но отца-генерала за спиной у Игоря не было, да и особенным талантом он не блистал. Правда, Нефёдов окончил училище с неплохими оценками, но ведь не с отличием же… Между тем одновременно с Нефёдовым из училища выпустилось восемь обладателей красных дипломов. Но только он один удостоился чести служить в суперспестижном гвардейском авиаполку, который кулуарно называли «кремлёвским».

Похоже, всё дело было в его знаменитой фамилии. Любой лётчик в ВВС, вне зависимости оттого, являлся ли он истребителем, служил в бомбардировочной авиации или летал на транспортной машине, знал, кто такой Борис Нефёдов – отец Игоря. Ещё на первом курсе лётного училища стоило преподавателям узнать, что перед ними сын того самого «Анархиста», как они сразу выделяли невысокого юношу с застенчивым взглядом из общей массы новобранцев: ему начинали уделять больше внимания, снисходительно прощали многие ляпы. Инструктора по лётной подготовке вели себя с зелёным юнцом так, будто он прирождённый истребитель, а им доверена высокая честь – помочь раскрыться заложенным в мальчишке недюжинным талантам.

Но за все годы учёбы Игорь так и не блеснул качествами будущего Аса. Тем не менее, даже более чем скромные успехи «восходящей звезды» никого не разочаровывали. Инструктора продолжали верить в Игоря, говоря, что, супербойцы почти всегда проявляют себя не сразу. Мол, даже знаменитый гитлеровский ас Вернер Мёльдерс был вообще вначале признан непригодным к обучению на пилота-истребителя. И даже добившись приёма в авиашколу, Мёльдерс долгое время считался первым кандидатом на отчисление. В воздухе он часто терял ориентировку из-за отвратительного пространственного восприятия и головокружения, и вынужден был постоянно бороться с приступами тошноты. А самый результативный германский лётчик Второй мировой войны Эрих Хартман после того как попал на фронт, долгое время служил лишь обузой для своих ведущих: несколько раз совершал вынужденные посадки из-за потери ориентировки. Хайнца Бэра сбивали 18 раз! Одного из лучших асов «Битвы за Британию» Гельмута Вика руководство лётной школы сочло «не полностью сформировавшимся, как личность». В его личном деле даже появилась запись «Маловероятно достижение данным курсантом среднего для обучаемых пилотов уровня». Тем не менее, за свою последующую короткую боевую карьеру, продолжавшуюся всего один год (до гибели аса), Вик успел сбить 56 французских и британских самолётов. Феноменальный результат!

Какое-то время подобные примеры действительно служили Игорю утешением. Как и инструктора, он тоже с надеждой ждал от себя прорыва. А пока в качестве кредита под будущие успехи принимал благожелательные отзывы учителей по пилотированию и воздушной стрельбе. Преподаватели теории тоже не хотели замечать скромных способностей курсанта и авансом ставили ему пятёрки.

Но постепенно росло разочарование в самом себе. И по мере того, как Игорь осознавал, что обладает весьма посредственными профессиональными способностями, громкая слава родителя начинала тяготить и даже раздражать молодого человека. Сын начал завидовать славе отца. А зависть посредственности по отношению к таланту всегда порождает озлобленность. И родственные связи тут редко идут в счёт. Игорь чувствовал себя обманутым. Отец обязан был разглядеть в нём бездаря и отговорить от выбора этой профессии. Но вместо этого Игорь вырос на рассказах отца о самолётах и лётчиках. Батя любил повторять, что у него лучшая в мире работа. Естественно, Игорь с ранних лет видел себя в будущем только лётчиком-истребителем.

Так гениальный отец, сам того не желая, уготовил своему отпрыску печальную участь вундеркинда, внезапно потерявшего однажды свой золотой голос. Ты выходишь на сцену, перед тобой полный зал публики, дорого заплатившей за возможность услышать божественное пение. А из твоего горла вдруг вырывается какое-то пошлое кукареканье!

Юноша всё чаще ощущал себя в похожей роли. Он видел, как все ждут от него чего-то экстраординарного. Ещё бы! Сын лучшего неофициального аса советских ВВС не может оказаться середнячком. Такое отношение быстрее самого махрового блата до опредёлённого момента открывало перед Игорем все двери. Но ведь асом по блату не станешь! А про то, что природе свойственно отдыхать на потомках гениев, все почему-то забывали.

Вот и в элитный полк асов Нефёдова скорее всего направили в уверенности, что среди лучших из лучших перспективный парень быстро себя покажет. Знаменитая фамилия стала для лейтенанта лучшей рекомендацией и пропуском в эскадрилью, занимающуюся демонстрационными полётами на высший пилотаж. Вообще-то сюда брали только опытных пилотов с квалификацией не ниже первого класса, имеющих за плечами тысячи часов налёта. Но для сына знаменитого «Анархиста» было сделано исключение. Он ни дня не пробыл в запасных, а сразу попал в основной состав элитной пилотажной группы, которую в западной прессе за яркую раскраску самолётов называли «красной пятёркой». И Игорь очень старался оправдать доверие. Его с детства легко было взять на «слабо». Если кто-то говорил, что этого сделать нельзя, парень непременно должен был взять обозначенный барьер, пусть даже ценой разбитого носа или исключения из школы. Как раз в этом их с отцом характеры были схожи.

Да вот напасть: чем больше молодой лётчик проявлял усердия, стремясь доказать всем, что может летать не хуже своего прославленного предка, тем чаще совершал непростительные ошибки. В жёстких условиях службы в особой эскадрилье асов количество этих ошибок нарастало с невероятной быстротой. Каждый раз на разборе полётов, опростоволосившийся новичок виновато кивал головой в ответ на замечания раздражённых партнёров, и с плохо скрываемым страхом поглядывал на командира. А тот постепенно накалялся, терпение его заканчивалось. «Сколько можно возиться с этим увальнем! А может убрать его к чёртовой бабушке? – уже не в первый раз задавался вопросом командир, и всё больше склонялся к такому решению. – Да, из этого лейтенанта, видимо, не будет толка. Пусть с ним нянчатся в другом месте».