«Время сердца». Переписка Ингеборг Бахман и Пауля Целана - Ингеборг Бахман

Бахман рвется в Париж, строит планы их совместного бытия. Лишь в октябре 1950-го эту поездку удается организовать. Когда ехала, думала, что надолго — у него, с ним; но в декабре она уезжает — и от Целана, и из Парижа. Жить вместе не получается, но остаются письма, остаются стихи — и о них, о поэтическом творчестве нередко заходит речь в этой переписке. Целан часто посылает Ингеборг Бахман свои стихи, она старается помочь ему опубликоваться в Германии. И говорит о своем чувстве, и вновь надеется и ждет. В 1952-м они встретятся в Ниендорфе, на чтениях «Группы 47», куда Целана пригласили благодаря настоятельной просьбе Бахман. Однако надежды на новую встречу, на новое сближение рассыпаются в прах; и под воздействием внешней ситуации — успех Бахман и горькая неудача Целана в этих, как он пишет, «немецких „джунглях“», воздействуют на него отчуждающе — и прежде всего потому, что Целан, уже многие месяцы встречающийся с другой женщиной, намерен вступить с этой женщиной в брак (что и происходит в декабре 1952-го). «Пиши мне, прошу тебя, пиши, — заклинает его Бахман. — Мне важнее письмо, в котором ты расскажешь о себе, пусть в нем и не будет ответа на мои строки». Но переписка практически обрывается — Целан посылает Бахман в марте 1953 года свою книгу «Мак и память» с коротким посвящением, она в декабре того же года шлет ему свое «Отсроченное время»: «Паулю — обменяться, чтобы утешиться».

Кажется, их пути разошлись навсегда. Однако в октябре 1957-го они оба приезжают по приглашению на большую конференцию в Вупперталь, и тут чувство вдруг прорывается в них, разгорается с новой силой — после конференции они вместе оказываются в Кёльне, всего на один день и на одну ночь. Вернувшись через три дня в Париж, Целан теперь чуть ли не каждый день пишет Бахман, шлет ей свои стихи: «Читай, Ингеборг, читай: для тебя, Ингеборг, для тебя». Теперь уже Целан — алчущая встречи и близости сторона, теперь наступило его «время сердца»: «…Ты для меня — основа жизни, между прочим и потому, что была и остаешься оправданием моего говорения. <…> Знаешь, что я теперь снова могу говорить (и писать)?»

Она отвечает ему, но между ними — Жизель Лестранж, жена Целана, и маленький Эрик, его сын. Редкие и короткие встречи во время поездок с чтением стихов и письма, письма, письма: «Я еще раз выглянул из окна вагона, и ты тоже оглянулась, но поезд был уже далеко. / И тут что-то навалилось, сдавило горло с неистовой силой». И в ответ: «Каждый новый день теперь для меня — лишь отзвук [нашей встречи]. Но прошу, не избегай теперь Жизели из-за меня. <…> Кого, как не ее, благодарить нам теперь?»

Через год, осенью 1958-го, Бахман переезжает к Максу Фришу, с которым познакомилась летом в Париже — цюрихский театр показывал французам его «Господина Бидермана и поджигателей». На письмо Бахман с известием о предстоящей перемене в ее жизни Целан отвечает: «Я говорю своему сердцу, чтобы оно пожелало тебе счастья, — оно и так желает, охотно, без подсказки, ему ведь слышно, как ты надеешься и веришь».

В последний раз они встретятся в Цюрихе, в ноябре 1960-го. Вскоре прекратится и их переписка. Попытки Целана возобновить ее не увенчались успехом (сохранились два его письма, написанные в сентябре 1963-го и июле 1967-го, но так и оставшиеся без ответа). В стихотворении из сборника «Нитяные солнца», написанном в том же, 1967-м, году Целан горько заметит: «Любовь прекрасна, как смирительная рубашка» («DIE LIEBE, zwangsjackenschön…»). И все же «соответствия» (Korrespondenzen) между ним и Ингеборг Бахман не исчезли, не прекратились вовсе, ведь их поэзия, их стихи были «бутылочной почтой», которая сохраняла эту связь. В «Бременской речи» Целана (1958 года) об этом сказано так: «Ведь стихотворение <…> может стать бутылочной почтой, отправленной в надежде — зачастую, конечно, слабой, — что запечатанную бутылку с посланием где-нибудь когда-нибудь прибьет к берегу. Возможно, то будет берег сердца. Стихи и с этой точки зрения находятся в пути. Они куда-то плывут»[7].

1. Пауль Целан — Ингеборг Бахман

Стихотворение и посвящение в альбоме репродукций Матисса.

Вена, 24.(?)06.1948

Для Ингеборг

Скажи глазам иноземки: «Водой обратись!»Отыщи в глазах ее тех, кто водой обратился.Позови их, пусть выйдут вновь из воды:                                 Руфь, Ноэми, Мириам.Убери украшеньями их, когда возляжешь с чужой.Убери украшеньями их из облачных прядей чужой.И скажи, чтоб услышали Руфи, Мириам, Ноэми:Смотрите, я сплю с ней!Убери иноземку лучшими из украшений.Убери ее болью своей за Руфь, Мириам, Ноэми.И скажи иноземке:Смотри, я с этими спал![8]

Вена, 23 мая 1948 года[9]

Мучительно точной,через 22 года после ее рождения,от мучительно неточного.

2. Ингеборг Бахман — Паулю Целану

Вена (неотправленное письмо)

Рождество 1948 года

Дорогой, дорогой Пауль!

Вчера и сегодня я много думала о тебе, если хочешь знать — о нас обоих. Пишу не потому, чтобы ты снова написал, а потому что это мне доставляет радость и я так хочу. А еще я собиралась на днях встретить тебя где-нибудь в Париже, но потом глупое тщеславное чувство долга удержало меня здесь, и я никуда не поехала. Как это понимать: где-нибудь в Париже? Не знаю, совсем ничего не знаю, но уж как-нибудь все получилось бы здорово.

Три месяца назад кто-то неожиданно подарил мне книгу твоих стихов[10]. Я и не знала, что она вышла. Было такое чувство… земля под ногами стала невесомой и поплыла, а рука моя слегка, совсем чуть-чуть, задрожала. А потом снова очень долго не было ничего. Несколько недель назад услышала в Вене, что чета Жене[11] уехала в Париж. И тут я снова отправилась в дорогу.

Я все еще не пойму, что значила прошлая весна. Ты ведь знаешь, я всегда хочу все знать точно. Она была прекрасна, как те стихи и как то стихотворение, которое мы создали вместе.

Я люблю тебя сегодня, и ты со мной рядом. Вот что я непременно хочу сказать тебе — а тогда я часто о таком молчала.

Как только у меня появится время, я смогу приехать на несколько дней. Захочешь ли ты меня увидеть? Хотя бы на час, на два.

Всего самого, самого доброго!

Твоя

Ингеборг.

3. Пауль Целан — Ингеборг Бахман

31, Рю дез Эколь,

Париж, 26.1.1949

Ингеборг!

Постарайся на минутку забыть, что я так долго и так упорно молчал — у меня было очень много забот, больше, чем мог бы снова снять с меня мой брат, мой добрый брат, чей дом ты наверняка не забыла. Пиши мне так, как если бы ты писала ему — ему, который постоянно думает о тебе и когда-то вложил в твой медальон записку, которую ты теперь потеряла. Не заставляй меня, не заставляй его ждать!

Обнимаю тебя,

Пауль.

4. Ингеборг Бахман — Паулю Целану

Вена, 12 апреля 1949 года

Любимый, Ты!

Я так обрадовалась, когда пришло твое письмо, — и вот я снова заставляю тебя так долго ждать, вовсе непреднамеренно и без всяких угрюмых мыслей. Ты ведь и сам знаешь, что так иногда бывает. И не понять почему. Я два или три раза принималась писать тебе письмо, а потом его все же не отсылала. Но разве это что-нибудь значит, если мы думаем друг о друге и если, быть может, это продлится еще очень долго.

Я разговариваю не только с твоим братом, сегодня я говорю почти только с тобой одним, ведь сквозь твоего брата я люблю тебя, и не смей думать, что я обошла тебя стороной. — Скоро снова настанет весна, год назад она была такая странная и такая незабываемая. Теперь каждый раз, когда иду через Городской парк, я наверняка знаю, что он может вдруг стать целым миром и каждый раз сама превращаюсь, как тогда, в маленькую рыбку.

Что у тебя огорчения, я чувствовала все время; дай мне знать, поможет ли тебе, если я буду писать чаще!

Осенью друзья подарили мне книгу твоих стихов. То был грустный миг, потому что твои стихи я получила от других людей и ни слова — от тебя. Но каждая прочитанная строчка вновь и вновь меняла все к лучшему.

Тебя, быть может, порадует, если я сообщу, что о тебе здесь иногда спрашивают, не так давно мне даже пришлось дать твой адрес совершенно незнакомым людям из Граца[12], чтобы их не расстраивать. А у малышки Нани и у Клауса Демуса[13] по-прежнему светятся счастьем глаза, когда разговор заходит о тебе.

Теперь я хорошо понимаю, что ты правильно сделал, уехав в Париж. А что ты скажешь, если я осенью вдруг тоже там объявлюсь? Мне обещают дать стипендию в Америку или в Париж, после того как получу степень. Даже не верится. Это было бы слишком прекрасно.