Большой новый мир (СИ) - Жукова Елена Николаевна

Возвращая себя в божеский вид, я придирчиво продолжала разглядывать себя в зеркале, потихоньку приходя в себя.

Через полчаса я уже на кухне заваривала чай, твердо решив оставить прошлое прошлому.

Александр Верховский вышел на балкон. Дрожащие от пережитого стресса пальцы никак не могли прикурить сигарету. Признаться дочери в том, что он ей не родной, оказалось слишком тяжело. Мужчина рассеяно провел рукой по своим волосам.

А ведь он всегда скептически относился к жизненным ситуациям, похожим на сюжеты плохих женских романов. И уж точно никогда не думал жениться на женщине, беременной от другого. Мало того, Александр никогда не любил детей, часто присутствие маленького ребенка в одной с ним комнате раздражало. Но познакомившись с Ириной, мужчина почему-то ни минуты не сомневался, что примет ее ребенка как родного. Это был единственный раз в жизни, когда он принял решение только на основании того, о чем ему буквально кричала собственной интуиция. Даже отсутствие хоть каких-нибудь аргументов его не остановило.

Алиса родилась на редкость здоровая и крепкая, отсутствием аппетита не страдала и спала хорошо, так что росла быстро, радуя родителей. Поэтому и Александр и Ирина не стали забрасывать любимую работу, часто оставляя дочь сначала на нянь, потом на гувернанток. Алиса же всегда росла не по возрасту рассудительной девочкой, не смотря на свою гиперактивность, была вполне уравновешенной и неконфликтной. Как только она научилась говорить, то буквально поразила умением обдумывать и описывать свою жизнь и окружающий ее мир. С детства выделяющаяся среди сверстниц серьезностью и задумчивостью, девочка рано приучила отца по-взрослому отвечать на многочисленные детские вопросы

Верховский гордился тем, что он создал и тем, что имел. Ему нравилось, что он, в отличие от многих людей его круга, никогда не швырял деньги направо и налево в погоне за показухой. Он всегда взвешивал все «за» и «против», прежде чем потратить заработанное.

Но это правило никогда не действовало в отношении Алисы.

Чужая по крови, она оказалась Верховскому родной по духу. То отношение к миру и жизнь, к которому Александр шел через собственные ошибки всю свою жизнь, в девочке было будто заложено с рождения. То редкое время, которое удавалось провести вместе, отец и дочь могли перевернуть все вверх дном, увлекаясь очередной задумкой. Они оба не признавали слово «нельзя», ценили независимость и свободу.

Высокий и подтянутый, всегда уверенный в себе Верховский сейчас чувствовал себя постаревшим сразу на добрый десяток лет. Красивое лицо посерело, обычно самоуверенный и даже слегка наглый взгляд потух, a между бровей пролегла глубокая морщина. Его до сих пор потряхивало от волнения. Только сейчас он понял, что все эти годы в нем жил черный страх, болезненный, панический, животный, истязая нервы и парализовывая мозг. С того дня как умерла жена, Алиса стала его единственным по-настоящему близким человеком, но на краю его сознания всегда скользило что-то такое, что постоянно напоминало ему о маленькой, но вполне реальной вероятности, что дочь, узнав всю правду, отвернется, и он останется один. Эти мысли Александр старался быстрее гнать от себя, но при первой же возможности они все равно возвращались, мешая по-настоящему наслаждаться жизнью. Сегодня же эти страхи уменьшились.

Верховский потушил наполовину выкуренную сигарету, вернулся в кабинет и продолжил работать.

Через год

Первая летняя сессия была закрыта, оставшись позади, и я уже какое-то время отдыхала в домиках у лесного озера в компании знакомой и не очень молодежи. Баня, свой пирс, лодка, нам даже удочки дали! И с погодой повезло! В один из вечеров мы жарили шашлыки на мангале прямо у воды, как вдруг я почувствовала сильный жар, которого у меня никогда не было. А небольшая боль в суставах и мышцах, появившаяся с утра и списанная мною на непривычно сильную физическую нагрузку, усилилась в сто крат. К тому времени, когда село солнце, меня уже не на секунду не оставляло ощущение, будто мое тело вот-вот должно разорваться пополам. Извинившись, я протиснулась через ребят с гитарой и девушек, ярко раскрашенных и возбужденных, и поднялась в свою комнату, забыв на крыльце самодельный венок из ромашек и одуванчиков.

Что было потом?

Я много раз пыталась вспомнить события той ночи, но память отказывалась мне служить, подсовывая только обрывки…

Помню, как несколько часов ворочалась в кровати, пытаясь уснуть, и как неожиданно мир закрутился водоворотом ароматов и звуков… Это были совершенно незнакомые, странные, но удивительно волнующие ощущения. Я вдруг различила сотни пронизывающих воздух запахов, это было похоже на второе зрение — я чувствовала свои вещи в шкафу, а вот два каких-то мелких зверька быстро пересекли площадку за домом, оставляя на свежескошенном газоне густой запах страха. Похожее изменение произошло со звуками — их количество увеличилось и они стали гораздо осмысленней. Я легко выделила плеск какой-то рыбешки в озере в ста метрах от моего домика, треск ночных насекомых рядом с качелями, мерное посапывание ребят в комнате этажом выше. И главное, я могла следить одновременно за каждым отдельным звуком и запахом, не смешивая и не требуя очередности.

Помню, как я посмотрела в зеркало и увидела там большую волчицу, абсолютно черную за исключением двух белых отметин на голове… Очень красивую.

Боли точно не было. Не было страха и сомнений, только понимание правильности происходящего.

Помню лес и ощущение восторга и какой-то особенной, совершенно новой свободы, и уверенность, что я буду обладать ей теперь всегда.

Помню то главное, что навсегда что-то изменило в моем осознании самой себя. Люди часто и много говорили о смысле жизни, я же просто стала его чувствовать. Чувствовать так, как чувствуют ветер или жару. Чувствовать остро и непрерывно, как вечное свойство мира, понятное всему живому, но скрытое от человека. Жаль, что для того, чтобы описать все это, я так и не смогла подобрать нужных слов…

Проснулась я на следующий день с ощущением целого букета эмоций, которые можно объединить одним понятием абсолютного счастья. В тот день, легко сложив все факты вместе, я вдруг четко и ясно осознала, что мой биологический отец явно не человек, а кто-то с той стороны Завесы. Нельзя сказать, что этот вывод поверг меня в шок — все-таки ночью в моей голове что-то бесповоротно поменялось. Правильность и поразительная уместность сложившейся картины происходящего не позволили мне удариться в банальную панику.

Все бы хорошо, если бы не одно «но» — люди и оборотни генетически не совместимы и общего потомства просто не может быть. Но вот как-то так получилось, что, вопреки всем утверждениям современной науки, есть я. Когда первая эйфория прошла, у меня появилось уйма вопросов, ответы на которые я не знала и вряд ли бы смогла найти в сети. Мысль о том, что стоит поделиться с каким-то посторонним человеком, были сразу же выброшены из головы. Я не знаю никого, кто бы настолько хорошо разбирался в оборотнячей натуре, что имел возможность принести мне ощутимую пользу. Пугало то, что, если я не буду держать язык за зубами, информация о моей инаковости утечет дальше. И наверняка у действующей власти существуют какие-нибудь специальные отделы, о существовании которых я даже не подозреваю. Несмотря на принадлежность нашей семьи к экономической элите, меня все равно попытались бы взять под контроль, разработали бы какую-нибудь специальную программу. А это было абсолютно не приемлемо. Менять реальную свободу на потенциальные знания сомнительной важности мне совсем не хотелось, поэтому мною было принято решение быть максимально осторожной, не высовываясь без особой надобности.

Видимо, той ночью я хорошенько старалась быть незамеченной, поэтому, не вызывая ненужных подозрений и лишних вопросов у приятелей, спокойно продолжала отдыхать еще целую неделю. Я с удовольствием училась пользоваться обострившимся обонянием, зрением, слухом, даже когда проводила время с друзьями, а не бегала, обернувшись, по лесу. В остальном же, будучи человеком, никаких суперменских сил и способностей я за собой не замечала. Через несколько дней я стала постоянно ощущать в себе эту новую, успевшую стать родной силу, которая приятно будоражила, но не провоцировала на безумства.