Пистолет с музыкой - Джонатан Летем

Впрочем, меня это не касается. Я переключился на музыкальные новости. Они как раз успокаивали население убаюкивающими переборами арф, на фоне которых уханье тубы обозначало неумолимую поступь карающего правосудия. Я позволил себя убаюкать и отключился, припав щекой к столу.

Не знаю, сколько я так проспал, но разбудил меня голос дантиста.

— Меткалф, проснитесь! — повторил он. — Там, в прихожей, сидит человек, которого если что и беспокоит, то уж никак не зубы.

Дантист повернулся и исчез, а мне пришлось вправлять челюсть после близкого знакомства с крышкой стола.

Глава 2

— Меня зовут Ортон Энгьюин.

Это был крупный парень, весьма напоминавший барана, и говорил он очень тихим голосом. Таким голосом меня не разбудить — меня обычно надо потрясти за плечо. Впрочем, это сделал для него дантист, и мне оставалось только протирать глаза и накапливать слюну, чтобы заговорить. Все это время он с глупым видом стоял рядом со мной. Я махнул, чтобы он сел, поскольку понял, что без приглашения он этого не сделает, и внимательно посмотрел на него.

Обычно я пытаюсь определить уровень кармы человека еще до того, как он начнет говорить, так что сразу понял — у парня с этим не важно. Ввалившиеся глаза, сбитая челка на потном лбу. Вряд ли ему больше двадцати пяти, — в любом случае он прожил достаточно, чтобы наделать дел, достойных сожаления. Ну и видок как будто он упал с самолета и развалился на части, а теперь его собрали заново — вот только душа куда-то делась. По моим прикидкам все это произошло максимум недели две назад.

— Меня зовут Ортон Энгьюин, — повторил он. Голос звучал так, словно его полоскали в слишком большом количестве хлорки.

— О’кей, — ответил я. — Меня зовут Конрад Меткалф, и я частный инквизитор. Вам это известно. Вы это где-то вычитали и начали питать надежды. Позвольте сразу же сказать, дальнейшее питание этих надежд обойдется вам в семьсот баксов в сутки. Вдобавок то, что вы получите за свои деньги, вовсе не обязательно будет вам приятно. Я имею обыкновение становиться занозой для тех, на кого работаю, в не меньшей степени, чем для тех, за кем слежу. Большинство уходит из моего кабинета, узнав о себе много такого, чего предпочитало бы не знать, — если, конечно, не уходят после первой же беседы. Дверь видите?

— Мне нужна ваша помощь, и я готов платить, — выдавил он, когда я замолчал. — Вы мой последний шанс.

— Это я и так знаю. Все видят во мне последний шанс. Сколько кармы у вас осталось?

— Простите…

Ответ не отличался оригинальностью. В мире, где невежливым считается спросить у соседа, который час, я мог служить олицетворением бестактности. Я привык вытряхивать людей из того состояния дискомфорта, к которому они привыкли. Собственно, этим я и жил. Возможно, до сих пор Энгьюину не приходилось отвечать на прямо поставленные вопросы — если не считать тех, что ему задавали в Отделе Инквизиции. На эти вопросы отвечают все.

— Давайте-ка разберемся, — сказал я. — Вы мне платите за то, что я задаю вопросы. В этом вся разница между нами: я задаю вопросы, а вы нет. И мне нужна ваша помощь. Вы можете мне врать — так поступают почти все, — а можете потом проклясть меня. Только не шарахайтесь от меня так. А теперь гоните карточку. Мне нужно знать уровень вашей кармы.

Он слишком отчаялся, чтобы устроить мне сцену. Он просто полез в карман за куском пластика и протянул его через стол, старательно избегая моего взгляда.

Я сунул карточку в карманный детектор. Никаких показаний. Магнитная лента на карточке чиста. Его уровень кармы равнялся нулю. Это означало, что он мало чем отличается от покойника. И насколько я понимаю, он знал это.

Если Отдел Инквизиции установит карточку на ноль, вы не сможете появиться ни в одном публичном заведении, не понизив тем самым уровень вашей кармы до отрицательной отметки. И стук захлопывающейся двери будет последним, что мир услышит о вас, — и очень надолго. Если не навсегда. Давненько мне не приходилось видеть карточку на нуле. Последний раз такую карточку держал трясущимися руками человек, окончательно тронувшийся рассудком.

Собственно, это уже пустая формальность: дело против вас завершено, и вам предоставляется последняя возможность еще денек-другой пошататься по улицам в качестве ходячей рекламы правосудия. Можно, конечно, попытаться повысить карму, помогая старым слепым козлихам переходить дорогу, а можно просто завалиться в бар и напиться вдрыбадан — это уже ничего не изменит. Между вами и вашей жизнью — стальная дверь, и вам остается только смотреть, как она медленно захлопывается.

Я вернул ему карточку.

— Да, это большая неприятность, — сказал я по возможности мягко. — Обычно в таких случаях от меня мало пользы. — По крайней мере я не кривил душой.

— Мне хотелось бы, чтобы вы попробовали, — произнес он с мольбой в глазах.

— Ну, если ничего другого не остается… — Ничего, кроме как принять деньги от ходячего трупа. — Но нам надо спешить. Я буду задавать вопросы — много вопросов, возможно, больше, чем вы слышали за всю вашу прошлую жизнь, — и мне нужен честный ответ на каждый. Так в чем вас обвиняют?

— Отдел Инквизиции утверждает, что я убил человека по имени Мейнард Стенхант.

Я чувствовал себя последним болваном. Мог бы ведь и догадаться, что Отдел уже нашел кого-то — правого или виноватого без разницы, главное — засунуть его в морозильник. И тем не менее я не узнал его, когда он приперся ко мне.

— Забудьте это, — произнес я. — Возьмите вот это и забудьте. — Я выдвинул ящик стола, вынул оттуда маленький конвертик и протянул ему. Это была моя собственная смесь, лучшее, что, на мой взгляд, могло помочь обреченному человеку. — Возьмите зелье и выматывайтесь. Что бы я ни сделал, вам это не поможет. Если я только попытаюсь вмешаться в дело Стенханта, это будет конец нам обоим. Пару недель назад я работал на Стенханта, так что мне и без вашего участия непросто будет отделаться от Инквизиции. — Я достал бритву и положил ее на стол рядом с конвертиком.

Энгьюин не взял конверт. Он просто сидел и смотрел на меня как ребенок. Я вяло махнул рукой и взял конвертик. Если он не хочет, мне самому пригодится.

Я высыпал содержимое на стол и порубил лезвием, не заботясь о том, что часть зелья останется в царапинах. Энгьюин встал и, пошатываясь, вышел. Я ожидал, что он хлопнет дверью, но он не стал. Может, он решил, что я не частный, а официальный инквизитор, и хлопанье дверями ему даром не пройдет. На такие штуки у него просто не осталось кармы.

Моя смесь в основном состояла из Принимателя плюс чуть-чуть Сострадателя для остроты и немного Усилителя. Обычно это помогало держаться даже в самые тяжелые минуты. Я втянул понюшку через трубочку, скатанную из стодолларовой бумажки, и очень скоро ощутил эффект. Это было хорошее зелье. Я искал нужные пропорции несколько лет, но раз найдя, сразу понял: это то, что мне нужно. От него я чувствовал себя именно так, как хотел, — лучше.