Я - истребитель. Я — истребляю - Владимир Поселягин

— Целые, — довольно сказал я.

— Больной как вы себя чувствуете?

— Да вроде нормально, пока не понял. Еще пить хочу, и… ф-у-у… помыться.

Выпив воды из чайника, носик которого поднесла к моим губам медсестра, я стал осматривать себя. Обе руки были целые. Левая только забинтованная по локоть.

Левая нога была полностью в гипсе от паха до кончиков пальцев. Грудь и живот тоже были все в бинтах. Короче я был в смятении. Куда же меня ранили? Тут мне на глаза попала медсестра.

— Извините, мы не представлены друг другу. Вячеслав Суворов, а вы…? — спросил я у медсестры, пока санитарка уносила утку.

— Медсестра Маша Дроздова.

— Маша? Машенька. Как вы прекрасны сегодня.

Осмотрев зардевшуюся от комплимента медсестру, примерно лет двадцати шести-двадцати семи, я добавил:

— Машенька, не томите меня, скажите, я серьезно ранен?

— Я сейчас позову вашего врача, она все и объяснит, — отказалась отвечать Маша. В это время в палату вошла санитарка, неся тазик с водой, и тряпкой. Чем медсестра и воспользовалась, выскользнув из палаты.

— Ну что больной, приступим? — громко спросила санитарка.

— Ага. У меня тут вопрос образовался, вы… ага, Марья Петровна, скажите, можете объяснить, что означают некоторые сны?

— А то ж…

Манная каша бала на удивление вкусной. Наворачивая ее, я услышал от дверей чей-то ошарашенный голос:

— М-да. Ну и кадр, нам попался?!

Обернувшись, я посмотрел на стоящих в дверях людей. Уже знакомая медсестра Маша привела еще двоих. Женщину во врачебном халате, и сержант в форме НКВД. Сто процентов местный особист.

— Здрасте, — поздоровался я, и подхватив остатки хлеба стал им вытирать тарелку.

В животе ощущалась приятная тяжесть.

— Здравствуйте больной, — сказала женщина.

Особист остался у двери, но смотрел и слушал внимательно.

— Я ваш врач, а также главврач этого госпиталя Елена Степановна, — сказала врач, и присев на стул рядом открыла папку, что держала в руках.

— Приятно познакомится, — ответил я.

— Давайте начнем осмотр…

— … в общем, все хорошо. Заживление идет даже лучше чем мы предполагали, это показывает, что ваш крепкий и молодой организм справляется с ранениями. Вы что-то хотите спросить?

— Хотел? Да я у вас уже раз пять спрашивал, что со мной?

— У вас Вячеслав, тяжелое ранение левой ноги, перебита малая берцовая кость. Мелкие осколки получили также левая сторона тела. Живот грудь, досталось также и левой руке.

— А-а-а. Ну да, у меня же на крыле пушечный снаряд разорвался. Помню-помню, а как же. Но вот посадку нет. Помнится, как на аэродром свой ястребок вел, и все, расплывчато как-то… Можно еще воды, а то горло пересохло?

— Да, конечно. Маша!

Снова попив воды из чайника, я поблагодарил с Машу и спросил:

— Так, когда я на ноги встану?

— У вас тяжелые ранения. Полгода в госпитале это минимум, что я могу вам обещать, и это если осложнений не будет. А пока отдыхайте. Помните что сон лучшее лекарство.

— Понятно. Да, кстати, а какое сегодня число и время?

— Второе сентября. Десять часов дня. Отдыхайте, — сказала Елена Степановна и, подхватив папку, в которую что-то записывала при обследовании, направилась к выходу, а вот сержант задержался. Выпроводив всех из палаты, он подошел к койке и присев на стул, сказал:

— Ну что Суворов, давай знакомиться?

— Давайте, — ответил я осторожно.

— Я в курсе, так что со мной можешь разговаривать спокойно.

— Вы это о чем? — разыграл я удивление.

— Дивизионного комиссара помнишь? Макарова?

— Помню, — кивнул я.

— Ну вот и хорошо. А теперь давай рассказывай все что произошло, начиная с вылета на сопровождение бомбардировщиков…

— Шредера? — изумленно воскликнул я.

— Именно.

— Да вы шутите!!! Его группа была специально подготовлена для борьбы с асами противника, — не унимался я.

— Да точно, это он. Я тебе позже газету принесу он там с одним из своих подчиненных, капитаном Кляузе.

— Вот это новость так новость. Сколько говорите я сбил?

— Семь, восьмой разбился при посадке. Геринг рвет и мечет.

— Весело. Вы не знаете, что было после моей посадки?

— Ну почему не знаю, разговаривал я с вашим полковым особистом. Никифоров кажется. Он довольно подробно все рассказал, специально вам передать просил…

«….Что-то прохрипев, Вячеслав замер.

— Остановка сердца! — выкрикнула Лютикова, и с не девичьей силой оттолкнула Никифорова в сторону стала делать реанимационные действия. Особист ни сказал ни сказал не слова, наблюдая как деловито работает Марина.

Стоявшие вокруг бойцы и командиры молча наблюдали как она делает непрямой массаж сердца, и искусственное дыхание. Врач из полка Запашного, военфельдшер Микоян, контролировал ее, проверяя у лейтенанта пульс.

— Отошли все! Нам нужен воздух и освещение! — рявкнул он.

— Есть пульс, — через секунду выкрикнул Микоян. Через полчаса Суворов уже лежал на операционном столе, под капельницей и плазмой.

— Кровь больше не требуется, — отгоняла сестра Галя, добровольных доноров, от санчасти.

Как только шумиха вокруг раненного улеглась, и все снова занялись своими делами, иногда замирая и глядя на санчасть, к Запашному подошел приехавший с Никифоровым сержант, и лихо кинув руку к пилотке, представился:

— Товарищ подполковник. Старший сержант Суворов, представляюсь по случаю назначения.

— Суворов? — удивленно спросил подполковник, изумленно разглядывая лицо новичка.

— Да. Алексей Николаевич, — подтвердил Алексей, уже устав объяснять попутчикам и незнакомым людям, что он не тот Суворов, который всем известен, хоть и похож.

— Похож, — как будто прочитав мысли Алексея, задумчиво сказал Запашный, — только цвет глаз другой, у Вячеслава они голубые, а у вас сержант, карие.

Вокруг новичка с таким знакомым и родным всем лицом стали собираться все, кто был рядом. Слышались удивленные ахи и охи.

— Так вы родственники? — спросил Никитин.

— Нет, товарищ подполковник. У меня уже интересовались два месяца назад товарищи из органов, но я сразу сказал им, что не знаю Вячеслава Суворова.

— Но ведь похож, — выкрикнул кто-то из толпы.

— А ну все разошлись! — рявкнул Запашный.

Бойцы как-то мгновенно испарились, вслед за ними потянулись летчики обоих полков, бросая на ходу любопытные взгляды на двойника всеми любимого летчика.

— Пойдемте в штаб там и поговорим! — приказал Запашный и командование обоих полков, включая сержанта, потянулись к штабу.

Пока начштаба изучал документы сержанта о переводе, комполка расспрашивал сержанта, одновременно приглядываясь к нему, и чем больше он наблюдал за ним, тем больше понимал, какая между ними разница.

Характеры у двойников были совершенно разными. Вячеславу достаточно просто поговорить с любым незнакомым человеком, рассказать пару анекдотов, как они уже неразлучные друзья, ну приятели в крайнем случае, настолько он был общителен, и интересен как собеседник. Алексей был другим, серьезен, не многословен, редко улыбчив. От Вячеслава, просто от общения с ним набираешься позитива, именно поэтому многие летчики так любили его вечерние посиделки, пока не начались концерты. Алексей же такого настроя не давал.

— Документы в порядке, — сказал начштаба.

— Ну что ж сержант. Назначаю вас во вторую эскадрилью. Какими машинами владеете?

— Перед самым выпуском одним из первых сдал на отлично пилотирование новейшим истребителем «ЛаГГ».

— О, как? Даже здесь похожи… Ладно сержант приступайте к службе…»

— И что сейчас этот двойник летает в моем полку? — спросил я задумчиво. Значит, мне не показалось, я и вправду видел прадеда. Не бред, как я думал.

— Да. Насколько я знаю да. Хотели его выдать за тебя, но после отказались от этой идеи. Приказ сверху пришел, так что он уже не двойник, а просто очень похожий на тебя летчик и однофамилец, уж не знаю как так получилось

— А Лютикова?

— Довезла тебя до операционной, тут в Москве, но после того как тебя приняли местные врачи, отбыла по месту службы.

— А мои вещи?

— Все у завсклада.

— Понятно. А награждение?

— Ну я уж думал ты не спросишь. Думаю скоро. Как только сообщу, что ты очнулся, будут решать.

— Понятно. И что теперь будет?

— Ты как себя чувствуешь?

— Спать хочу.

— Я не о том, разговор с корреспондентами выдержишь?

— Конечно.

— Ну тогда завтра-послезавтра жди. Ставкой решено осветить твой подвиг. Бой нашего аса против десяти немецких — это очень сильно. Так что готовь речь. Я завтра днем приду к тебе, обсудим ее.

— Хорошо, — сладко зевнув, ответил я.

Как только особист вышел я накрылся одеялом, стараясь не шевелиться, и вспомнил о прадеде. Мы действительно были очень похожи.