Формула Бельмондо - Дмитрий Щеглов

В обязанности Данилы входило кормить и поить этого урода с длинными ногами. Еще с первого дня между ними возникла взаимная неприязнь. Гостей Васька с удовольствием катал, а вот Данилу ни в какую не хотел. Меня он тоже через раз признавал. Так что удовольствие от прогулки на страусе было ниже среднего. Не знаешь, то ли клюнет, то ли сбросит, а то может еще и поддеть ногой. А это удар, пожалуй, сравнимый с ударом конским копытом. Понять Данилу можно. В отсутствие хозяйки он решил проучить наглеца, поставившего ему фингал под глазом.

Хотя, если честно сознаться, сам он виноват. Гости Капель обычно фотографировались на страусе, а не катались на нем, а вот мой дружок готов был заездить птицу до упаду. Кому такое понравиться? Вряд ли страус природой был предназначен для верховой езды. Не конь он четвероногий.

У страуса была своя выгороженная территория, в той стороне, где стоял небольшой домик на отшибе, по первоначальному плану предназначавшийся для обслуги-охраны. Но поскольку рядом с особняком Капель жили Данила с бабкой, вопрос об охране и обслуге отпал сам собой. Соседские услуги оказались и дешевле и сердитей.

Данилу его недруги дразнили лакеем. В спину можно было услышать, «о. о, вот Кащей-лакей пошел». И сколько Данила ни утверждал, что он мажордом, это непонятное иностранное словечко за ним не прижилось. Всем своим завистникам он хотел чем-нибудь сногсшибательным утереть нос. Придумал пока одно, проехаться верхом на Ваське через весь город. Вот и гонял птицу каждый день до упаду, тренировал, готовил к своему триумфальному выезду, пока сногсшибательный удар не получил.

Васька видно забыл вчерашнее недоразумение и доверчиво подошел к нам. А мой дружок кипел злостью и косил заплывшим глазом на ничего не подозревающую птицу. Из веревки Данила сделал петлю и расстелил ее на земле. Как только страус ступил в этот круг, мой дружок дернув за веревку и крепко затянул узел.

Пол дела сделано! – удовлетворенно заявил он и грозно спросил птицу: – Ну, что заморская скотина, будешь препятствия брать? Кого спрашиваю балбес?

Данила стал подтаскивать страуса к деревянным ступеням крыльца. Ваське это совершенно не понравилось, и он постарался клюнуть обидчика. Однако сопротивление птицы было бесполезным. Через пару минут она была привязана к резному столбу в двух местах, у ног и у шеи. Птица совсем не трепыхалась, и лишь удивленно косила на моего дружка зеленым глазом.

Данила взял в руки топор.

Я так до конца и не верил, что он всерьез собирается отмахнуть двуногому скакуну голову. Не совсем же мой приятель чокнутый, обратно ведь ее не пришьешь. Голова – не лапа, а он, не виртуоз хирург. Да и лапа у Шельмы наверно висела на лоскутке кожи. Привирает мой дружок.

Пока меня одолевали сомнения насчет вменяемости доморощенного эскулапа, он взмахнул топором и…

– Что ты делаешь?

Поздно! Топор сверкнул на солнце отточенным лезвием и опустился на голову страусу Ваське. Птица, почуяв смертельную опасность, в последний момент резко дернула головой, стараясь спрятать ее за столб. Успела. Лезвие лишь вскользь коснулось шеи и впилось в дерево. Хлынула кровь. К моей радости, голова осталась на месте. Страус со страху задергал ногами, будто ему на самом деле отрубили голову. Кое-как, с трудом я выдернул окровавленный топор из столба и отшвырнул его в сторону.

– Ты что совсем обалдел, башку Ваське рубить?

– Ничего, будет знать, как хвост на меня поднимать.

– Я думал ты шутишь.

– Делать мне больше нечего. – согласился Данила.

– Живой?

– Живой!

Мы нагнулись, чтобы лучше рассмотреть рану. С шеи страуса, шкуркой банана свисала стесанная топором кожа. Васька косил на нас испуганным взглядом. Мне показалось, что ничего страшного не случилось, просто надо приложить ее на старое место и перебинтовать шею птице. Заживет как на собаке. Я так и заявил моему дружку. А он хотел мне продемонстрировать свою ассистентскую ученость.

– Держи голову крепче, я ее сейчас иголкой пришью.

– Перевязать просто надо.

– Да держи ты ее, тут делов на две минуты. С кем споришь!

Данила цыганской иглой проткнул сначала висевшую кожу, а потом и шею страусу. Когда иголка вошла в живое мясо, страус дернулся изо всех сил.

– Держи крепче, я уже почти дошил! – заорал на меня Данила. Что он дошил, что он дошил, еще не сделал ни одного стежка. Он всего лишь подтянул кожицу на прежнее место и наживил ее.

– Заканчивай! – крикнул я на доморощенного эскулапа, считая, что иголке тут не место. – Бинтовать пора. Главное голова на месте.

– Да! Пора бинтовать, я ее уже пришил.

Не стал я с ним спорить. Пришил, так пришил. Многие любят приписать себе несуществующие заслуги. Не один такой мой дружок.

– Ну-ка пошевели Ваське голову! – приказал Данила. Я повернул голову страусу в одну и вторую сторону. Данила удовлетворенно заявил:

– Нормально шевелится голова. Будто под топором и не была.

Сзади мне послышался шорох. Я оглянулся назад и остолбенел. Во дворе рядом с Данилиной бабушкой Марфой Егоровной стояла наша общая знакомая, известная на весь город сплетница бабка Меланья.

– Вы чё тут делаете? – грозно спросила своего внука Марфа Егоровна. Она в ужасе смотрела на нас обоих, забрызганных кровью с ног до головы.

– Вот, голову Ваське обратно на место пришил! – Данила в качестве аргумента показал на иголку, свисающую с шеи страуса. Нить он еще не обрезал.

– Ты, что совсем сдурел? – набросилась на него бабка.

– А чё, а чё, сама же говоришь, чтобы я в медицинский поступал, должен же я и свою практику иметь! Сколько мне у Максимыча в ассистентах ходить?

Данилина бабка после того, как ее внук присутствовал на операции, на которой пришили лапу гончей Шельме, прожужжала уши всем своим товаркам, какой у нее внук талантливый. Все на лету схватывает, сам уже оперирует.

– Да будя тебе!

– Чего будя, чего будя, он у меня хошь сейчас у академика Павлова работать смог бы, кровя собакам пускать.

Про академика Павлова, каждый хоть раз в жизни хоть что-нибудь да слышал. И про собак слышал. А про Шельму, которой Максимыч лапу пришил весь город знал. Вполне возможно, что он не пришил, а лишь гипс на сломанную кость наложил, но молва народная, отмечая его божий дар хирурга, по истечении времени стала утверждать, что это была не лапа, а голова. А поскольку все знали, что при операции присутствовал внук Кащеихи, то и шли к ней за подтверждением. Марфа Егоровна многозначительно молчала и затем коротко изрекала:

– Как они ее собаке обратно пришили, не знаю, только мой Данила отрубленную голову курице только так приживляет, и ничего бегают, и даже яйца несут.

– Покажи!

– Что показать?

– Покажи курицу с отрубленной и обратно пришитой головой.

– Яйца от той курицы могу показать. А курица, кто ее знает, где она сейчас.

Данила пока отирался в больнице рядом с санитарами, нахватался поверхностных знаний и мог вполне авторитетно говорить на любые медицинские темы, а уж давление померить, это ему было раз плюнуть. И вот теперь одна из подруг Кащеихи, могла воочию убедиться, какой у нее талантливый внук. Топором оттяпал страусу голову и тут же пришил ее на место. Практикуется, руку набивает.

А ведь Кащеиха не тащила бабку Меланью за собой. Та сама набилась в гости, захотела посмотреть, как живут скороспелые богачи. Дом Капель решила оглядеть. И наткнулась на такую картину.

В стороне валяется окровавленный топор. Страус к рыльцу привязан. Сам достопочтенный хирург Данила и его ассистент, перемазаны кровью с ног до головы. А с окровавленной голой шеи птицы свисает нитка с иголкой. Как после всего увиденного не утверждать, что голова была сначала отрублена, а потом пришита. Тем более бабка Меланья ненароком слышала весь наш с Данилой разговор. «Ну-ка пошевели страусу голову. Будто под топором и не была». Она стояла открывши рот, и полными ужаса и восхищения глазами смотрела на моего дружка. А тот оказался лучше, чем я думал о нем. В кармане у него оказался индивидуальный пакет, ножницы, и зажим.

Дальше пошел натуральный цирк. Ножницами Данила аккуратно обрезал нитку. Окровавленную иглу воткнул в нагрудный карман. Затем, взяв зажим в руки, в верхней части ранки плотно прижал стесанную кожу к шее и, сказав: – держи так, – передал зажим мне. А сам начал бинтовать. Да так это у него профессионально получалось, особенно когда он мне приказывал:

– Зажим!

Затем:

– Зажим сними.

– Ножницы подай!

Но когда закончил бинтовать добил он свою бабку и бабку Меланью тем, что достал из своих необъемных карманов шприц, отбил у ампулы с прозрачной жидкостью верхушечную часть и сделал страусу укол.

– От столбняка! – пояснил он всем нам.

О…о, обе бабки смотрели на него как на небожителя. Даже Кащеиха поверила, что ее внук отрубил страусу голову и затем ее обратно пришил. Бабка Меланья вдруг заторопилась. Она быстро разнесла этот невероятный слух по городу. А когда над нею смеялись, клялась и божилась.