Закон моря - Виктор Федотов

    — Боцмана наверх! — И Бурову: — Подождите минутку.

    Буров стоял на пирсе и, отчего-то нервничая, курил сигарету. Он понимал: недовольство его — от назначения на катера. А тут ещё приходится ждать...

    Наконец из люка высунулась стриженая голова, потом показалась долговязая фигура боцмана.

    — Чего авралишь, Грачев? Дай, чёрт возьми, спокойно порубать!

    — Вон, лейтенант к нам, — кивнул вахтенный на пирс. — Новенький, видать.

    Последнее он сказал вполголоса. Но Буров расслышал и ещё больше обозлился.

    — Мне командир «шестёрки» нужен, — строго сказал Буров, — лейтенант Серов.

    — Я за командира пока, — простодушно ответил боцман. — А что случилось?

    — Мне нужен сам лейтенант Серов! — повторил Буров.

    — Но его нет на катере. А вы по какому вопросу? — спросил боцман. — Может, без него решим?

    — Вам этого вопроса не решить, главстаршина! — отрезал Буров.

    Ничего особенного вроде бы не произошло, но Буров почувствовал, как закипел в нём гнев. Да, он знал, что раздражение его родилось не здесь, а ещё в штабе флота, откуда направили его на эти ничтожные катера, но сдержать себя уже не мог. Ведь как-никак, а на нём всё же погоны офицера флота, и матросы должны, обязаны... «Ну, погодите!» Он резко швырнул в воду недркуренную сигарету и, чувствуя, что багровеет, повторил ещё раз настойчиво:

    — Мне нужен сам командир, лейтенант Серов! Где он?!

    Боцман очень вежливо ухмыльнулся и, уже спускаясь в люк, бросил:

    — Он часа через два будет. Ждите. У комдива Серов.

    А через неделю, приняв дела от лейтенанта Серова, ушедшего старпомом на тральщик, Буров стал командиром катера, на котором так «неласково» его приняли в первый раз. Больше других расстроился боцман Лопатин — не разгадал в нём тогда нового командира...

    Какие-то неопределённые, натянутые отношения сложились у Бурова с экипажем. Внешне всё вроде было нормальным: катер ничем не хуже других, команда несла как полагается службу, чётко выполняла задания. Но не было между командиром и экипажем чего-то общего, что сближало бы их, помогало до конца понять друг друга. Бурову было тяжело. Он сознавал свою беспомощность, не знал, как изменить эти отношения, и всё более склонялся к мысли, что самое верное для него — уйти с катеров, которые в общем-то и не считал за боевые корабли. Во многом Буров винил боцмана Лопатина. Порой ему даже казалось, что тот пытается настроить команду против него. Буров, краснея, старался отмахнуться от таких мыслей, но иногда, стыдясь самого себя, пытался всё же понаблюдать за ним. Изредка ему доводилось видеть, как боцман спокойно, но веско отчитывал кого-нибудь из матросов. И всякий раз, как замечал командир, это было по делу, без малейших придирок. И всё-таки Лопатин для него оставался загадкой. А ведь боцман на катере, где экипаж всего из пятнадцати человек, — фигура авторитетная...

    «Что случилось, боцман? — спрашивал в подобных случаях Буров. — Чего не поделили? Есть же уставы, приказы, наставления. Действуйте энергичнее!»

    «Так, по мелочи, товарищ командир, — всякий раз суховато отвечал тот и разводил своими длинными руками. — Обойдётся...»

  На фалах эсминца взлетел набор цветастых сигнальных флагов.

    — Начало учений, товарищ командир! — доложил рулевой-сигнальщик Грачев. Потом опустил бинокль и повернулся к Бурову: — Лодки погрузились, скоро должна быть атака. Четыре лодки, по две торпеды. Восемь штук нам придётся заарканить. Да-а-а...

    Буров, поправив штормовой шлем, перевёл рукоятки машинного телеграфа на средний ход.

    — Внимательней смотреть вперёд, Грачев! Держите на «Медузу», по ней стрелять будут. Главное, как можно раньше заметить след торпеды.

    — Есть, на «Медузу»!

    — На баке! Следить за поверхностью! Сектор обзора — сто восемьдесят!

    — Есть, следить за поверхностью!

    И вдруг из переговорной трубы взволнованный голос акустика:

    — Пеленг — девяносто! Слышу шум винтов подводной лодки! Дистанция — десять кабельтовых!

    — Боевая тревога! — Буров резко надавил на ревуны, стиснул рукоятки машинного телеграфа. — Право руль! Шар долой!

    На баке, возле передних кранцев, пробежал боцман, в правой руке он держал тонкий стальной трос. И в этот же момент раздался чей-то голос:

    — Слева тридцать! Вижу след торпеды!

    Буров почувствовал, как сразу вспотели ладони. На какой-то миг ему показалось, что и бешеная скорость катера, и чёткие доклады, и сам смысл этих докладов — всё это очень похоже на боевую обстановку, где он обязан быстро принимать решения, командовать, где он не имеет права ни медлить, ни ошибаться.

    И в этот миг он увидел тонкую белую дорожку, стремительно мчащуюся в сторону «Медузы». Сейчас, ещё через несколько секунд, торпеда поднырнет под плавбазу и — цель поражена! Он вдруг понял, почему рулевой Грачев так удивлённо, нетерпеливо глядит на него...

    — Лево руль! Держать за ней!

    Катер круто завалил влево и ринулся за торпедой. Несколько минут стремительной гонки, при которой задыхаешься от встречного ветра, при которой каленые брызги жёстко хлещут по лицу, и вот она совсем рядом — тупая сферическая головка. Выкрашенная в красный цвет, она угрожающе раскачивалась на волнах, готовая при малейшей оплошности командира или рулевого в один миг раздробить тяжёлым металлическим телом деревянный борт. Теперь надо резко застопорить машины, но так, Чтобы корпус не занесло на торпеду.

    А боцман с палубной командой уже распоряжался на баке. Кто-то из матросов удачно зацепил торпеду длинным отпорным крюком. Боцман тут же перемахнул через леера, ухватился левой рукой за стойку и, изловчившись, защёлкнул замок троса за её рым. Небольшая волна всё же успела стегануть его, но он тут же впрыгнул на палубу и стал заводить торпеду за корму.

    Буксировка и сдача её на «Медузу» отняли чуть больше пяти минут. Там, подхваченная талями, она скользнула вверх гигантской сигарой и опустилась на палубу.

    Катер лёг на обратный курс.

    Атака лодок продолжалась. Устилая поверхность моря пенистыми узкими дорожками, с различных румбов проносились торпеды. Катер с трудом поспевал отбуксировывать их на «Медузу».

    К вечеру, когда торпедные стрельбы уже подходили к концу, неожиданно налетел тугой нордовый ветер, взметнул на палубу хлесткие гребни, ошалело завыл в широких раструбах, с присвистом ухнул в покатый козырек рубки.

    В Беринговом море по осени шторм зачастую налетает внезапно, набирает силу в считанные минуты.

    Катер, зарываясь носом в волну, ощупывал прожектором гудящую темень. Где-то среди этих водяных глыб металась последняя, восьмая торпеда.

    Лейтенант Буров, продрогший, смертельно уставший, стоял на мостике и до рези в глазах вглядывался в ухабистую, ревущую поверхность. Катерники, удерживаясь за поручни рубки, напряжённо следили за скачущим по чёрным волнам лучом прожектора. Времени оставалось в обрез: после всплытия торпеда могла удержаться наверху не больше сорока минут...

    К последней торпеде катер подходил дважды, и дважды Буров не решался застопорить ход, проскакивал мимо. Торпеда то проваливалась вниз и исчезала из виду, то вдруг взметывалась на гребень волны и начинала хищно рыскать по сторонам оголённым наполовину, скользким, блестящим корпусом. Малейшая неточность при подходе к ней могла стать роковой.

    Буров ни на секунду не снимал окоченевших рук о машинного телеграфа, обозлённо глядел на торпеду, которая, словно разыгравшийся дельфин, металась в нескольких метрах от борта. Выхода, казалось, не было. Буров как-то сразу почувствовал себя слабым, неумелым человекам, которому по ошибке доверили непосильное дело. И ещё он почувствовал, что скисает, что наступает апатия. Это было опасно — он понимал. Озлобляя, лезли в голову слова комдива: «Я вижу... всё вам кажется скучным, будничным. Подавай вам такое, где бы можно было размахнуться во всю ширь на первом году службы: мол, не глядите, что только из училища...»

    «Проклятие! — выругался про себя Буров. — Неужели так вот, с первого раза, с первого настоящего дела такой позор? Держись тут эта дьявольская торпеда месяц, год — ни за что не ушёл бы, пока не взял. Но ведь через полчаса она нырнет на пятисотметровую глубину. Тогда конец!.. Значит, остаётся одно».

    Он перевёл рукоятки телеграфа на средний, чтобы развернуться и сделать новый заход. Бросил рулевому:

    — Подходите вплотную, Грачев! Слышите? У нас есть ещё полчаса. Мы возьмём её! Смелей, Грачев!

    — Разобьём катер! — крикнул сквозь ветер рулевой.

    — Мы должны взять её, слышите? Во что бы то ни стало! — Буровым уже не разум владел, а какая-то ярость нахлынула на него.