Дора Брюдер - Патрик Модиано

На Дворцовом бульваре я собрался было пройти через большие ворота и центральный двор, но охранник в форме послал меня к другому входу, чуть дальше, туда, где проходят в Сект Шапель.[1] Длинная очередь туристов томилась между ограждениями; я хотел пройти мимо них под арку, но другой охранник грубо отстранил меня и указал в конец очереди.

По здешним правилам, при выходе из вестибюля следовало вынуть из карманов все металлические предметы. У меня была только связка ключей. Надо было всего лишь положить ее на ленту транспортера и забрать по другую сторону стекла, но в тот момент я совершенно не понял, что от меня требуется. За свою бестолковость я получил нагоняй от еще одного охранника. Может быть, это был жандарм? Или полицейский? И я должен был, как при входе в тюрьму, отдать ему шнурки, ремень и бумажник?

Я пересек двор, вошел в какой-то коридор и вскоре оказался в громадном холле, по которому расхаживали мужчины и женщины с черными портфелями в руках; некоторые были в адвокатских мантиях. Я постеснялся спросить у них, как пройти к лестнице 5.

Дежурный за столиком махнул рукой куда-то в конец холла. Я вошел в пустой зал; сероватый свет лился в эркерные окна. Я долго бродил по этому залу и никак не мог найти лестницу 5. Мне вдруг стало страшно, до дурноты, как бывает в кошмарных снах, когда никак не можешь добраться до вокзала и знаешь, что времени почти не осталось и твой поезд вот-вот уйдет.

Нечто подобное уже было со мной однажды, двадцать лет тому назад. Я тогда узнал, что мой отец лежит в больнице Питье-Сальпетриер. Я не виделся с ним, с тех пор как вышел из детского возраста. И вот решил навестить его, сделать сюрприз.

Помню, как я много часов блуждал по огромной территории больницы в поисках отца. Заходил в ее старые корпуса, заглядывал в общие палаты с рядами коек, спрашивал медсестер, и все указывали мне в разные стороны. Под конец я даже усомнился, что мой отец существует на свете, в сотый раз обходя величественную часовню и все эти корпуса, тоже какие-то нереальные, не изменившие своего облика с XVIII века и напоминавшие о Манон Леско и временах, когда это место под зловещим названием Главный приют служило тюрьмой для девушек легкого поведения, ожидавших высылки в Луизиану. Я бродил по вымощенным булыжником дворам, пока не стемнело. И не смог отыскать отца. Я так никогда его больше и не увидел.

emp

Но лестницу 5 я все же нашел. Поднялся на шестой этаж. Длинный коридор, череда дверей. Мне показали ту, что мне была нужна, под номером 501. Коротко стриженная женщина с равнодушным видом спросила, что мне угодно.

Затем она сухо объяснила мне: для того чтобы получить выписку из свидетельства о рождении, следует письменно обратиться к прокурору Республики, в парижскую Генеральную прокуратуру, по адресу: набережная Орфевр, 14, 3-й отдел Б.

Через три недели я получил ответ.

«Двадцать пятого февраля тысяча девятьсот двадцать шестого года, и двадцать один час десять минут, по адресу: улица Сантер, 15 родился младенец, Дора, женского пола, от родителей Эрнеста Брюдера, род. в Вене (Австрия) двадцать первого мая тысяча восемьсот девяносто девятого года, чернорабочий, и Сесиль Брюдер, его супруги, род. в Будапеште (Венгрия) седьмого апреля тысяча девятьсот седьмого года, профессии не имеет, проживающих в Севране (Сена-и-Уаза), авеню Льежар, 2. Составлено двадцать седьмого февраля тысяча девятьсот двадцать шестого года, в пятнадцать часов тридцать минут, согласно заявлению Гаспара Мейеpa, шестидесяти трех лет, служащего и проживающего по адресу: улица Пикпюс, 76, присутствовавшего при рождении, в чем и расписался по зачтении документа вместе с Огюстом-Гийомом Рози, заместителем мэра двенадцатого округа Парижа».

emp

Улица Сантер, 15 — это адрес больницы Ротшильда. Много детей из бедных еврейских семей, перебравшихся во Францию, появилось на свет одновременно с Дорой в родильном отделении этой больницы. Наверно, Эрнест Брюдер не мог отлучиться с работы в тог день, 25 февраля, чтобы самому заявил, о рождении дочери в мэрию XII округа. Может быть, в каких-нибудь архивах найдется и имя Гаспара Мейера, подписавшегося под свидетельством о рождении. В доме 76 по улице Пикпюс, где он «служил и проживал», находился приют, созданный Ротшильдом для стариков и неимущих.

Следы Доры Брюдер и ее родителей теряются той зимой 1926 года в северо-восточном предместье, на берегах Уркского канала. Когда-нибудь я съезжу в Севран, но боюсь, что дома и улицы там теперь совсем другие, как и во всех предместьях. Вот некоторые названия заведений на улице Льежар и некоторые имена ее жителей того времени. В доме 24 помещался «Трианон де Френвиль». Что это было — кафе? А может, кинотеатр? В тридцать первом здесь находились «Погреба Иль-де-Франса». В доме 9 жил доктор Жоран, аптекарь Платель — в тридцатом.

Улица Льежар, где жили родители Доры, была частью большого жилого района, который, разрастаясь, захватил коммуны Севран, Ливри-Гарган и Ольне-ле-Буа; назывался он Френвиль. Район начал расти вокруг завода тормозов Вестингауза, построенного здесь в начале века. Рабочий район. В тридцатых годах он добивался статуса коммуны, но не получил его. Так и продолжал зависеть от трех соседних коммун. Хотя у него была даже своя железнодорожная станция — Френвиль.

Эрнест Брюдер, отец Доры, наверняка работал той зимой 1926 года на заводе тормозов Вестингауза.

emp

Эрнест Брюдер. Родился в Вене, в Австрии, 21 мая 1899 года. Детство его прошло, наверно, в Леопольдштадте, еврейском квартале австрийской столицы. Его родители были, скорее всего, уроженцами Галиции, Богемии или Моравии, как и большинство венских евреев, перебравшихся из восточных провинций империи.

В 1965 году я отпраздновал в Вене свое двадцатилетие, в том же самом году, когда я бывал на бульваре Орнано. Я жил на Таубштумменгассе, за церковью Святого Карла. Провел несколько ночей в какой-то сомнительной гостинице близ Западного вокзала. Я помню летние вечера в Зиферинге и в Гринцинге, в парсах, где играли оркестры. И домик-беседку в каком-то саду, в рабочем квартале неподалеку от Хайлигенштадта. Тогда, в июле, по субботам и воскресеньям все было закрыто, даже кафе «Гавелка». Город пустел. Под ярким солнцем катил по рельсам трамвай через северо-западные кварталы до самого парка Поцлайнсдорф.

Когда-нибудь я вернусь и в Вену, где не был уже больше тридцати лет. И возможно, пишу[2] запись о рождении Эрнеста Брюдера в архивах венской еврейской общины. Я узнаю имя, фамилию, профессию и место рождения его отца, имя и девичью фамилию матери. Узнаю, где они жили, где-то в черте второго округа, между Северным вокзалом, парком Пратер и Дунаем. Ребенком и подростком он знал главную аллею Пратера, ее многочисленные кафе, театр, где играли будапештцы. И Шведский мост. И двор Торговой биржи близ Таборштрассе. И Рынок кармелиток.

В Вене в 1919 году ему, в его двадцать лет, приходилось куда тяжелев, чем мне в мои. После первых же поражений австрийских войск хлынули десятки тысяч беженцев из Галиции, Буковины, с Украины, они все прибывали и прибывали, заполонив трущобы вокруг Северного вокзала. Целый город, ничей, отрезанный от империи, которой больше не было. Наверно, и Эрнест Брюдер ничем не отличался от всех этих безработных, что скитались по улицам cpeди закрытых магазинов.

Но может быть, он жил не в такой нищете, как беженцы с Востока? Может, он сын лавочника с Таборштрассе? Как знать?

emp

На маленькой карточке среди тысяч других таких же, заполненных двадцатью годами позже, во время оккупации, когда проводили облавы, карточки эти по сей день пылятся в Министерстве ветеранов войны, — указано, что Эрнест Брюдер — «французский легионер 2-го класса». Очевидно, он завербовался в Иностранный Легион, только я не смог выяснить когда. В 1919 году? Или 1920-м?

Вербовались туда на пять лет. Для этого, даже необязательно было ехать во Францию, достаточно явиться во французское консульство в любой стране. А Эрнест Брюдер — завербовался ли он в Австрии? Или к тому времени уже жил во Франции? Как бы то ни было, скорее всего, его вместе с другими такими же немцами и австрийцами отправили в казармы Бельфора и Нанси, где с ними особо не церемонились. Потом — Марсель и форт Сен-Жан, там прием тоже был не самый теплый. Затем — Средиземное море: маршалу Лиотэ тогда потребовались тридцать тысяч солдат в Марокко.

Я пытаюсь проследить путь. Эрнеста Брюдера. В Сиди-Бель-Аббесе легионеры получают премиальные. Большинство — немцы, австрийцы, русские, румыны, болгары — находятся в таком бедственном положении, что не верят своему счастью: премиальные, им? Они просто ошеломлены. Быстро запихивают деньги поглубже в карманы, словно их могут отнять. Потом — учения, бег по барханам в полной выкладке, бесконечные марш-броски под злым алжирским солнцем.