Последний корабль - Сергей Казменко

...Когда мой флаер вдруг потерял управление, я не успел даже понять, что именно произошло. Руки действовали автоматически и действовали безошибочно - программа контроля не допустила бы ошибки - но аппарат как будто наткнулся в воздухе на невидимую упругую преграду, прорвал ее и стал, беспорядочно кувыркаясь, падать вниз. И отказал механизм катапультирования, который в такой ситуации должен был сработать автоматически. И отказал механизм выброса аварийных парашютов, рассчитанный именно на такие нелепые аварии. И последним, что я увидел в жизни, было кочковатое болото, стремительно падавшее на меня сверху...

Потери - вещь привычная. Редкий год обходится без потерь, без табличек из черного мрамора с золотыми буквами в Галактическом Центре. Это даже хорошо, если человек гибнет у всех на глазах. Честно и окончательно, так, что не остается никаких сомнений. Таркон летел в нескольких километрах сзади, падая я слышал его голос, и потому знал наверняка, что все видят и смогут не раз еще увидеть запись того, как я погиб. Это лучше, чем пропасть без вести, лучше, чем тихо исчезнуть и оставить какую-то надежду, какое-то сомнение в том, что же в действительности с тобой приключилось. Это честнее.

И тебя будут вспоминать. Твои друзья и знакомые. Те, кто любил тебя, и те, кто был к тебе равнодушен. Многим будет больно, многие - к чему теперь излишняя скромность - будут тосковать по тебе. Ведь ты всегда был хорошим парнем. Ты был честен и перед собой, и перед другими, ты ни разу никого не предал, ты не шел вперед по головам других и всегда - почти всегда, если уж быть честным до конца - был готов помочь. А недостатки - у кого же их нет? Тебя будут вспоминать, и у многих на душе станет пусто и горько, когда они узнают, что тебя больше нет.

Но все это неизбежно, так и должно быть. Потому что ты не имеешь права сделать теперь даже один-единственный шаг вперед. Потому что этот шаг был бы жестоким и подлым, и он перечеркнул бы все хорошее, что можно сказать о тебе.

Ты не пойдешь дальше. Ты останешься здесь, в этом проклятом зловонном болоте, останешься навечно, и сегодня вечером, когда твой последний корабль поднимется над этой плоской равниной и, проткнув это вечно серое, унылое небо, растворится в нем без следа, ты вожмешься в трясину, чтобы не дай бог не засекли тебя недремлющие мониторы внешнего обзора, чтобы ни у кого и никогда не возникло и тени подозрения в том, что они оставили, бросили тебя одного в этом проклятом болоте этого проклятого мира Тэсхо-иии.

Потому что ты уже умер. И ты прекрасно знаешь это. Тебя нет. Тебя давно уже не существует на свете. А то существо, что ползло все эти несчетные дни к кораблю - это не ты.

У него твои руки, у него твое тело, оно смотрит на мир твоими глазами и слышит звуки твоими ушами. Даже мысли этого существа - твои собственные мысли. Будто и не было той непонятной катастрофы, наверняка оставившей на болоте взрывной кратер диаметром в добрую сотню метров, заполненный мутной, ржавой водой. Будто бы совершенно неожиданно ты сумел уцелеть и выбраться абсолютно невредимым - если не считать нескольких царапин - из пекла после взрыва реактора твоего флаера, вынырнул из бездонной топи и отправился - куда бы вы думали? - прямиком в сторону корабля, в ту единственную на планете точку, где ждет тебя человеческий приют.

Но это существо - не ты. Ты мертв.

Я мертв...

Я понял это не сразу. Наверное, лишь через несколько дней своего нового существования. Осознание происшедшего по частям выплывало из окутавшего мой мозг тумана и складывалось в единую картину. Наверное, если верить доставшейся нам от прошлого литературе, так чувствовали себя люди, выздоравливающие после тяжелой болезни.

Но я вовсе болен. Тело мое, как и всегда прежде, здорово и послушно, я полон сил и энергии, и только в мыслях поначалу царил какой-то туман. Я полз по болоту, но полз вовсе не потому, что не было сил идти - нет, просто здесь это единственно удобный способ передвижения. Идти здесь совершенно невозможно, ноги не находят опоры, и тело сразу же проваливается по пояс в трясину, ползти же оказалось легко и даже удобно, и, несмотря на всю необычность для человека такого способа передвижения, мне он поначалу казался вполне естественным, как будто с самого детства был я приучен ползать на четвереньках через топи.

Ночами я спал, лежа на спине, спал спокойно и без сновидений. А днем неспешно двигался в сторону корабля - я откуда-то знал наверняка, в какой именно стороне находится мой корабль, хотя все стороны на этой серой равнине под вечно серым небом совершенно равноправны. Я не ощущал ни холода, ни неудобства, и довольно долго до меня не доходила вся нелепость моего положения. Наверное, потому, что поначалу я ни о чем не вспоминал и ни о чем не думал.

Иногда я чувствовал голод и утолял его, находя съедобные коренья и листья, совершенно при этом не задумываясь о том, почему я их считаю съедобными. Иногда чувствовал жажду и пил дождевую воду из широких трубчатых листьев какого-то растения. Никаких особенных неудобств или мучений я не испытывал, и одинаковые дни без мыслей сменялись одинаковыми ночами без сновидений, и я не помню, сколько все это продолжалось, пока однажды вдруг не пришло озарение.

И в свете этого озарения я внезапно увидел себя со стороны - жалким актером, начисто забывшим свою роль, который ползет по нелепой сцене среди нелепых декораций, руководствуясь лишь подсказками невидимого суфлера, начисто забыв обо всем, что было прежде, и не думая о том, что случится в будущем. Я вдруг вспомнил свое падение, вспомнил и снова ощутил тот миг, когда мой флаер врезался в чавкающую болотную грязь, которая оказалась для него тверже гранита. Я вспомнил, что я мертв, мертв окончательно и бесповоротно.

И тогда пришел страх.

Я спросил себя: что же это за существо, которое ползет по болоту в сторону корабля? Существо, у которого и тело мое, и мысли мои, и даже сомнения и страдания - тоже мои. Что нужно там, на корабле, этому существу? Зачем оно стремится туда?

Пустынный и унылый мир - Тэсхо-иии. Болота и чахлые заболоченные леса почти по всей планете. Ни морей, ни рек, ни гор. Пустые недра. Нищая жизнь. Ничего интересного. Ничего примечательного. Ничего опасного. И вдруг "ТРА-19" - самая безопасная, самая надежная модель флаера натыкается в воздухе на невидимую и необнаружимую преграду и начинает, кувыркаясь, лететь к земле. И вдруг отказывает механизм катапультирования, механизм, который никогда прежде и ни при каких условиях не отказывал. И руки мои вместе с автоматами пытаются выправить полет, но сила, ставящая на пути флаера преграды, оказывается быстрее и ловчее. А со стороны, наверное, кажется, что я уже просто не способен в эти мгновения управлять флаером, и в итоге все свалят на автоматику, которая все-таки иногда отказывает, и выпустят новую модель флаера, еще более надежную и безопасную. А видеозапись того, как мой флаер, кувыркаясь, летел к земле, будут еще не одно столетие демонстрировать будущим конструкторам и пилотам как свидетельство того, что никакая автоматика не гарантирует от аварий. Все увидят, как мой флаер врезался в топь и взорвался. И все будут уверены, что я в одно мгновение сгорел в огне взрыва. После таких взрывов обычно не остается ничего.