Моя защита. Роман-пьеса - Гульнара Ахметзянова

Брат. Так тебе в деревне жить надо, раз так хорошо тебе там. Только Верка не отдаст, так и знай.

Толик. Так я ж и не претендую на постоянно, я бы только летом, ну весной и осенью еще, все бы там делал, а вы бы отдыхать приезжали на выходные, ну или когда захотите.

Брат. Ну, ты же Верку не первый день знаешь. (Раздумывает.) Вот если бы ты хотя бы половину суммы за дом заплатил, то и живи ты там, обустраивай сколько влезет.

Толик. Откуда у меня деньги?

Брат. А зачем тебе квартира, если ты в доме хочешь жить? Продал бы и в доме бы жил, и на жизнь бы хватало. Остатки можно же в банк под проценты. И живи себе припеваючи.

Толик. Дом — развалюха.

Брат. А ты хочешь, чтобы со всех сторон было прекрасно? (Смеется.)

Толик. Нет, я так не согласен. Дом полугнилой, зимой промерзнет насквозь, да и дорог там нет зимой, сугробы по шею, по тропинке ненароком шаг влево, шаг вправо — и трындец, по горло в снегу увязнешь. Нет, сами живите.

Брат. Нет так нет.

Толик. Ты что, против, что я туда езжу?

Брат. Мне-то чего, да скандалить неохота. Надоело. (Молчит.) Мы в Египет собираемся. Верка хочет, насели на меня с мелкой.

Толик. Вы же недавно из Хорватии вернулись.

Брат. Ну, так. Кстати, презент тебе небольшой от нас.

Я весь в ожидании, хотя ничего хорошего не жду, но все-таки надеюсь. Брат лезет в тумбочку, вытаскивает небольшую коробку и торжественно вручает ее мне. У меня захватывает дух, как у ребенка. После прошлого комплекта носовых платочков из Турции стильная коробка предвещает что-то более внушительное. Я нетерпеливо открываю ее, так что склеенный край картона рвется, но представшую перед моими глазами статуэтку я все же удерживаю. Лучше бы она упала и разбилась. Я вот прямо чувствую, как мое лицо вытягивается, окозляется, но я беру себя в руки и улыбаюсь. Статуэтка-пепельница — сидячий горец с огромным орлиным носом, с трубкой во рту, коричневого цвета, непропорционально огромной рукой он держит блюдце, которое и служит пепельницей. Переворачиваю эту хрень и стучу по ней кулаком. Блин, а я еще когда-то был недоволен носовыми платками.

Толик. Гипс?

Брат. Наверно.

Толик (усмехаясь). Представляет собой историческую ценность? (Развязно садится в кресло.)

Брат. Конечно. Ее прямо при нас слепили, максимум минут пятнадцать. Вот это я понимаю, умельцы. Не то что некоторые, всю жизнь сопли жуют. (Пауза.) Пойду помоюсь.

Толик. Мне бы денег немного взаймы.

Брат. Фоток куча, посмотри, я быстро. (Включает компьютер.) Папка Хорватия на рабочем столе. (Уходит.)

Пока брателло возится в ванной, я по привычке, оставшейся с детства, ковыряюсь в носу и смачно мажу под кресло. Да где только я уже здесь не мазал? Я, вообще, везде мажу. Я мечу территорию, как кобель. Так, приступим к фото. Вот они загорают. Народа, что яблочку некуда упасть, точь-в-точь морские слоны, лежащие впритык друг к другу. Верка с мелкой, Верка в купальнике, складки жира вываливаются из трусов, повыше такая же хрень, явный эффект гусеницы. Мелкая тоже еще тот кабанчик. О! Вот и брателло, дохлый как глиста, белый, как будто только-только из заточения, урод. И зачем фоткаться? Фото на память. Красивыми не были, так хоть молодыми были. Грустно на все это смотреть. Надо тоже купить фотик и самому себя, что ли, пофоткать. Буду привыкать к себе на снимках. Это ведь как? Вот увидишь в первый раз страшного человека, ужаснешься, а как привыкнешь к нему, он уже кажется даже ничего себе, даже симпатичным. Так что дело привычки. (Пауза.) Всей семьей возле какого-то озера ярко-бирюзового. Они же на фоне непонятного грота. Верка с мелкой притулились к памятнику. В жопу фотки, вот если бы одни пейзажи, тогда еще куда ни шло.

Входит брат в том же самом халате, вытирает голову полотенцем.

Брат. Красота, да? (Пауза.) Вот живут же там люди, повезло же им.

А Чехия? Ты же видел фотки с Чехии? Там так вообще! А пиво у них какое! У нас моча по сравнению с их пивом.

Толик. При желании и ты, наверно, мог бы уехать туда.

Брат. Не могу. Вот именно что не могу. Чехия — это тебе не Россия! Там кого попало к себе не принимают. Там думают о своих жителях, создают им условия для жизни, не раскидываются рабочими местами. А у нас что ни дворник, так таджик, что ни уборщица — опять таджичка. А они свою работу ни за что гастарбайтеру не отдадут, дудки!

Толик. Так ты же и не поедешь уборщиком работать.

Брат. У меня, в отличие от тебя, высшее образование.

Толик. Знаешь, сколько теперь с высшим образованием? И никто убирать не собирается, голодать будут, но убирать — ни за что.

Брат. Убирали бы, вылизывали бы все, если бы нормально платили. А нормально платить будут только тогда, когда этих не будет. Гнать надо их всех в шею.

Толик. А если тебе хорошо будут платить, будешь убирать?

Брат. Мне и здесь хорошо платят. Я специалист. Меня, между прочим, очень ценят и уважают.

Толик. Будешь или нет?

Брат. Да что ты ко мне прикопался. Буду, не буду — какое твое дело?

Толик. Просто интересно стало.

Брат. Вечно ты придешь, настроение все испортишь. (Пауза.) Вот почему тебе постоянно денег не хватает? Машины у тебя нет, спиногрызов нет, за границу не ездишь. Куда деньги уходят, ты их жрешь, что ли? Постоянно их тебе не хватает, только отдашь — снова занимаешь. Да черт тебя побери!

Толик. Не истери, больше не приду.

Брат. Да кто истерит?! Это же ты — будешь, не будешь! А я, может, не за себя беспокоюсь. (Пауза.) Вот если бы их не было, тебе бы нормально платили, и хватало бы тебе вполне, мог бы хоть каждый день своей Тане развлечения устраивать.

Толик. Не собираюсь я всю жизнь грузчиком работать. Я учиться пойду.

Брат. В тридцать два?

Толик. И в сорок учатся.

Брат. Это те, кому только корочки нужны. Устройся хотя бы охранником, не позорься.

Толик. Ничего-ничего, я тебе еще нос утру.

Брат. Идешь ты знаешь куда! А она знает, кем ты работаешь? Что ты скачешь с одного места на другое? Что у тебя ни гроша за душой?

Толик. Какое твое дело?

Брат. А что ты обижаешься? И вообще, возьмем в пример меня. Я хорошо зарабатываю, но не вожу Верку каждый раз по ресторанам.

Толик. Мы по ресторанам не ходим. (Выходит из комнаты, обувается.)

Брат (выскакивает за ним с пакетиком). Ну куда-то же вы ходите? Пусть по барам. Все равно. (Пауза.) Где это видано, чтобы за несколько дней всю зарплату проматывать и зубы на полку ставить. Что это за принцесса такая у тебя? (Пауза.) Ну, ты чё, на самом деле. Ты же вроде за деньгами пришел? Да погоди ты. (Трясет пакетом.) Возьми хоть подарок.

Толик уходит, хлопнув дверью. Брат со стуком ставит пакет на тумбочку, достает статуэтку, вернее, одного горца, потом — пепельницу.

Таня открывает дверь, нарядная и очень красивая. Наскоро сняв ботинки, чмокнув Таню в щеку, Толик проходит за ней в зал. В зале накрыт стол. Навстречу Толику с кресла поднимается мужчина, на вид ему около тридцати пяти, все еще подтянутый, но уже с небольшим брюшком и лысеющий. Он стремительно подходит, крепко жмет руку Толика.

Вася. Василий. А ты, стало быть, Анатолий.

Таня. Толя, это мой брат.

Толик. Очень рад.

Вася. Удивлен? Вижу-вижу, что удивлен. А ты присаживайся. Ничего, что на «ты»? Я, так сказать, по-свойски. (Тане.) Ну что, хозяйка, теперь-то можно за стол?

Вася садится за стол. Толик. выдвигает стул, дождавшись, пока усядется Таня, садится рядом с ней, напротив Васи.

Вася. О как! Вы как в ресторане прямо. (Пауза.) Нехорошо опаздывать, а то мы ждем, ждем, кушать хотим.

Толик. Извиняюсь. Дела неотложные были.

Вася. Дела у прокурора.

Толик. Ну смотря какие.

Вася. А что, Таня не рассказывает о своих родственниках?

Толик. Да как-то…

Таня. Я думаю, это не срочно.

Вася. Она тебя и с мамой не познакомила?

Толик. Успеется.

Вася. Спешить, конечно, некуда. У вас вся жизнь впереди, но мама-то не вечная.

Толик. Она что, болеет?

Вася. Типун тебе на язык!