День ВМФ - Владислав Март
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Смирно! Это не дождь, разве это дождь, Михайлов? Морская пыль! Мы прибыли в славный город Калининград, где вы наконец-то поймёте, чему вас учили на кафедре всё это время. Вы отвечаете за себя, своё здоровье и за здоровье товарища. Сейчас мы будем прощаться с домашней одеждой, с пирогами и бабушкиными сказками, начинается ваша практика. Не опозорьте Смоленск и ваших преподавателей. А кто опозорит – потом пожалеет. Садимся на трамвай и едем на склад за формой. Вольно».
Склад действительно оказался таковым. Ворота, охрана, бесконечные ангары и площадки, заваленные разным барахлом. Наш ангар был открыт настежь и охраны не имел. Внутри до железного неба, высотой в три этажа лежала гора одежды тёмно-синего цвета. Это были рубашки с длинным рукавом, одевавшиеся через голову и штаны с ширинкой на пуговицах. Чуть поодаль меньшими горками разбросаны по полу пилотки и прямоугольные воротнички-гюйсы с тремя белыми полосками, которые до этого я видел только на парадах по телевизору. Полковники скомандовали лезть на кучу и выбрать себе лучшее и по размеру. Внизу не подбирать, всё свежее сверху. Несколько студентов буквально взошли на вершину по штанам и стали кидать оттуда вниз то, что не имело дыр, не было выцветшим или приглянулось им по иным критериям. Я остался у подножия и выбрал себе пилотку из небольшой, всего по колено кучи несортированной одежды. Все превратились в бродяг и стали раздеваться, облачаясь по пять раз в разные наборы. Роба одевалась через голову и предварительно прикинуть твоё-не твоё не получалось. Перемеряли десятки штук. Затем вставала проблема штанов без пуговиц или несовпадение синего оттенка у робы со штанами. Иногда форма была заношена до голубого цвета или имела пятна. Гюйсы все были одинаково сине-белые и мятые. С ними проблемы не было. Тельняшки оказались сложены в отдельном сарайчике на школьных партах высокими стопками, вероятно, по размеру. Их особое положение – не на полу и не в горе б/у одежды – сразу выделило тельняшки как важнейший атрибут флота. Недалеко от них стоял какой-то курящий человек, то ли охранял, то ли ждал пока мы уйдём чтобы самому взять. Я подошёл к стопкам и выбрал примерно из середины. При близком рассмотрении тельняшки тоже оказались ношенными. Моя, наугад вытащенная, была довольно новой на вид. Уже ничего не смущаясь после дырявых штанов, я натянул тельняшку на свой голый торс. Широкое горло, плотная, толстая, совсем не летняя ткань, длинные рукава и длинная основная часть для заправки в штаны. Тельняшка села на мне как влития с первой секунды. На ком-то как на скоморохе болтались рукава, другие рассматривали зашитые дыры и пятна. Все жаловались на «зимний» вариант. Но я в тельняшке чувствовал себя хорошо. С ней перестали быть неудобными и рваными штаны и роба, с ней пилотка казалась настоящей важной шапочкой. Стас и Аркадий, мои друзья, были крупными во все стороны и очень высокими, их мучения по подбору шмоток трудно описать словами. Однако наш гардероб прервали какие-то люди извне, да и полковники стали торопить. Видать вышло время выбирать, пора брать всё подряд. Взять второй комплект не разрешили. Студенты спустились из-под крыши за гюйсами в углу и мы построились на площадке перед ангаром доодеваясь на бегу. Кому-то поправили, кому-то матюкнули, через пару минут пилотки были у всех по центру, а гюйсы застёгнуты на пуговицу. Мы стали похожи на команду матросов, переживших шторм, матч «Спартак-Зенит» и толкучку смоленского колхозного рынка последовательно. Помятость и разноцветность в пределах синего была страшной. Пакеты со своими вещами в руках намекали, что мы побираемся по городу, собираем бутылки или медный провод. Я представить не мог как мы в этом будем лечить пациентов. Аркадий уже разодрал на могучей спине робу и пытался стоя последним вытащить из кучи ещё что-нибудь на замену. У кого-то были белые кроссовки, которые подходили к форме как красная звезда Микки Маусу. Насмеявшись, нам вдруг стало не смешно. Нас предупредили, что всё нужно вернуть после практики в пригодном виде, особенно отметили, что нельзя не вернуть тельняшку. Отдельные трюкачи отдирали что-то на память от чужой формы, набили карманы какими-то значками и бантиками. Мои карманы были дырявыми, я стоял и ждал продолжения.
К вечеру наш студенческий отряд оказался в безымянном посёлке за бетонным забором поверх которого была беспорядочно густо намотана колючая проволока. Я уже знал, что она не для тех, кто хочет проникнуть внутрь. Она для тех, кто хочет выйти наружу. Военная часть представляла собой пионерлагерьподобное место. Двухэтажные корпуса видавшие виды, дорожки с кирпичом-бордюром, памятный гипсовый знак. Множество неухоженных клумб и деревьев. Первая же сцена, увиденная нашим строем, шедшим парами, напомнила о дне отъезда. Посредине газона был пень, а на пне стоял небольшой табурет. На этом троне сидел матрос в тельняшке. Вокруг него стоял и ходил другой худой матрос с механической древней машинкой для стрижки волос, точно как в фильмах про войну. Парикмахер аккуратно стриг сидящего под ноль. Сидящий очень внимательно смотрел на наш полустрой-полутолпу, особенно всматриваясь конкретно в Аркадия, Стаса и меня. Он даже что-то сказал за спину стоящим поодаль матросам, что-то со словом «команда». Я захотел спросить Врангеля, что за шоу мы наблюдаем, но меня опередили ребята в первой паре.
– Это старослужащий, – отвечал Врангель, – думает, что вы новенькие на подготовку. Лысыми обычно ходят или те, кто только с военкомата или те, кто уже ждёт дорогу домой. У старослужащих – особый статус. Вот стригут такого. Типа это престижно.
– Не по лысине судят о человеке, – встрял Стас.
– А вы, молодцы хорошие, вот и думайте, как на вас смотрят, как на щеглов-новеньких или как на старослужащих, – ухмыльнулся подполковник, – вот узнаете.
Мне стало как-то не по себе со своей лысиной, а Аркадий напротив весь распрямился и будто стал выше ростом.
– Ты иди ещё с ним подружись, – сказал я, – узнаешь может ещё какой мужской обычай.
Мы прошагали мимо, физически ощущая, как парень на пне терпит откусывание волос механической ручной машинкой. Хруст волос или хруст ножей был похож на звук ломающихся костей. Тот эмоций не показывал и следил за нашими тремя головами-шарами.
Всё вокруг в этой части-лагере было неуютным. Кормёжка в столовой по команде «сесть-есть-встать», запрет на выход из корпуса, туалет, открывающийся только
