Луна в тумане (Жуткие японские рассказы) - Уэда Акинари
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Уэда Акинари еще не мог преодолеть влияние Кисэки в своих первых сборниках новелл: «Бывалая обезьяна, не пропускающая ничего мимо своих ушей» (1766) и «Нравы бывалых содержанок» (1767).
Он сам писал об этих своих книгах: «С манерой Кисэки трудно расстаться… Иногда попадаются радующие душу места, по – увы! увы! – и они тоже не более чем отстой на дне бочки «Хатимондзия». (Из предисловия к «Нравам бывалых содержанок».)
Несмотря на это горькое признание, сделанное, вероятно, не из одной скромности, надо сказать, что уже в первых своих книгах Уэда Акинари показал себя мастером короткого рассказа. Творческая активность его, однажды проснувшись, была очень велика. За три года он создал три сборника новелл, не считая незавершенных замыслов. Писатель был требователен к себе; он публиковал далеко не все, что писал.
И самое любопытное: едва закончив свою вторую книгу «Нравы бывалых содержанок», написанную в традиционном духе, Уэда Акинари создал знаменитый сборник фантастических новелл «Угэцу моногатари» (1768). В творчестве его совершился резкий поворот. Писатель искал себя и нашел в больших исторических темах; он прикоснулся к родникам народного творчества. В своей новой книге Уэда Акинари смог рассказать своим современникам о ценности и свободе личности в условиях феодального общества, о сущности феодальной морали, о подлинном и мнимом долге человека.
3
Уэда Акинари говорит в предисловии к «Угэцу моногатари»:
«Настоящее можно узреть в глубокой древности. Я тоже знаю несколько столь же легкомысленных историй, и мне удалось кое-как изложить их[4]. Одни из них печальны, словно крик бесприютного птенца, другие ужасны, словно битва драконов, и бывало так, что сам я, сжимая в пальцах кисть, не мог совладать с печалью и страхом».
Сборник «Угэцу моногатари» появился ровно за столетие до буржуазной революции Мэдзи 1868 года, но с самых его первых страниц уже чувствуется, что он родился в предгрозовой атмосфере. Его герои не только вспоминают о старых мятежах, но и предрекают новые. Фантастический сюжет давал возможность говорить иносказательно.
Во второй половине XVIII века третьему сословию в Японии было так же тесно в рамках феодального общества, как растущему не по дням, а по часам молодому Гвидону внутри заколоченной наглухо бочки. Пора было выбить дно и выйти на свободу.
Страной правили феодалы, во главе которых стоял княжеский дом Токугава. Верховный правитель носил титул сёгуна. Императоры старой династии были фактически отстранены от власти и жили в почетном заточении. В первой половине XVII века Япония была с охранительной целью «закрыта» для внешних сношений, а японские купцы лишены права свободно торговать с другими странами. Суда их могли плавать только вдоль берегов собственной страны. Был запрещен ввоз европейских книг. Изоляция от внешнего мира была настолько полной, что рыбаков, случайно унесенных бурей к чужим берегам, не принимали обратно на родину. Система сыска и надзора превратила Японию в большую тюрьму. Но никакие самые строгие меры правительства не могли предотвратить крах феодализма и подавить растущую оппозицию.
Распадалось натуральное хозяйство, которое официально считалось основой экономики страны. Феодалы получали доходы в виде риса и продавали его через посредников, обращая в деньги.
Одна из новелл в сборнике «Угэцу моногатари» называется «Рассуждение о бедности и богатстве». Она стоит особняком от остальных. В ней появляется Дух золота и беседует с самураем-скрягой, осознавшим силу денег: «…даже самым лучшим мечом не отбиться от тысячи врагов, а силой золота можно покорить весь мир… Воин должен постоянно копить золото». Этот самурай по существу к по духу был уже настоящим представителем торгово-ростовщической буржуазии. Такая трансформация бывших самураев была типическим явлением в эпоху Уэда Акинари. Знаменательно и то, что писатель в своей книге задумывается о силе денег в современном обществе.
Крепнущая буржуазия все яснее осознавала несоответствие между политическим устройством Японии и подлинной расстановкой сил в стране. Началось брожение умов.
Городские низы и крестьяне часто переходили от слов к делу. В разных концах страны вспыхивали беспорядки и восстания. Правительство не скупилось на репрессии: за подачу петиции о снижении податей деревенского старосту Сакура Согоро распяли па кресте, а его детей казнили у него на глазах. Народная мечта о справедливости породила легенду о том, что призрак распятого Сакура Согоро преследует его мучителей.
Токугавские правители провозгласили официальной доктриной неоконфуцианство, то есть учение великого китайского ученого древности Конфуция (551–479 гг. до п. э.), специально препарированное поздними комментаторами. Конфуцианство в таком виде служило тормозом свободной мысли и прогресса, проповедуя «сыновнее почтение», то есть безусловное повиновение старшему: отцу – в семье, правителю – в стране. Для пропаганды конфуцианского учения правительство содержало штат ученых – «знатоков китайского учения».
Оппозиционно настроенные ученые обратились к изучению литературы, религии, истории и языка древней Японии. Они внесли большой вклад в японское литературоведение, заново прочитав и объяснив забытые памятники VIII века: «Запись древних дел» («Кодзики») и поэтическую антологию «Манъёсю». К таким ученым принадлежал и Уэда Акинари. В новеллах «Угэцу моногатари» не раз встречаются поэтические образы и стилистические приемы, заимствованные из древних японских литературных памятников.
Уэда Акинари был в раннем детстве усыновлен состоятельным купцом города Осака. Мальчик перенес тяжелую болезнь, и, вместо того чтобы проходить обычный курс наук, пристрастился к чтению. Круг интересов будущего писателя был очень широк. Он изучал не только отечественных, но и китайских классиков, был знатоком поэзии разных жанров. И, кроме того, читал во множестве современные романы, японские и китайские, – занятие, которым правоверные ученые того времени пренебрегали, считая, что такие романы могут читать только малообразованные люди.
Уэда Акинари было уже больше тридцати лет, когда он вступил на поприще писателя, выпустив в свет свои первые два сборника бытовых рассказов, но, как уже указывалось, остался недоволен их мелкотемьем. Узкие рамки бытовой повести стесняли его воображение.
В конце сороковых годов в Осака, родном городе писателя,
