Бега (пер. Л.Стоцкая) - Irena-Barbara-Ioanna Chmielewska

Тут же я отказалась и от того, чтобы молчать как рыба. Мне пришло в голову, что Дерчика в конце концов найдет кто-нибудь другой, немедленно разразится скандал и о моем пребывании за фонтаном станет всем известно. Я там столько травы потоптала, что никто не поверит, будто я могла упустить из виду такую все ж таки крупную деталь пейзажа, и на меня падут Бог знает какие подозрения. Нет, слишком уж много риска.

Я решила устроить все как-нибудь потихоньку, камерно и тактично. Врач на месте, полиция, если и приедет, к себе внимания привлекать не станет, поскольку взывание по мегафону некогда к милиции, а теперь к полиции происходит в наши дни так часто, что всем уже на это плевать. Может быть, сенсации и удастся избежать…

– Что такое? Гоморек? – сказал вдруг кто-то за моей спиной с большим интересом. – А не Дерчик? Это меняет положение вещей…

– Дерчик не едет? – оживился кто-то другой. – Но это значит, что у этой лошади появился шанс?…

Все это время, стоя под вывешенным на стене списком жокеев, я раздумывала. Приняв решение, я покинула списки и отправилась на поиски директора. От пани Зоси я узнала, что директора пока нет, он приедет попозже. Заместителя тоже нет, его сегодня вообще не будет. Складывалось все из рук вон плохо, я подумала было о руководителе бегов, заглянула наугад в несколько комнат, и мне сообщили, что руководитель бегов пошел в расчетный отдел. Расчетный отдел находился далеко. Остался еще один разумный человек – судья на старте, – который мог взять дело в свои руки и расправиться с ним по-умному. Лошади бродили по паддоку, а я оставила павильон дирекции и отправилась в контору.

Никто из праздношатающихся в проходах между зданиями не смог ответить мне на вопрос, пришел ли Еремиаш. Меня это не удивило, я спрашивала без особой надежды. Начиналась игра, игроков Еремиаш не интересовал, он никогда в жизни не выдал даже крохи сведений о том, в какой форме лошади и какие у них шансы, о пари, заговорах и интригах; сам он не играл, игрой совершенно не интересовался, чем и славился много лет. Никого не касалось, тут Еремиаш или нет.

Я добралась почти до дверей конторы, когда из них выбежал маленький мальчугашка. Должно быть, местный. Я его поймала.

– Слушай, не знаешь, где пан Еремиаш?

– Нет, – ответил мальчуган. – Ну да. Не знаю. Был и ушел куда-то.

Он тяжело дышал, дрожал и бросал во все стороны перепуганные взгляды. Я с удивлением сообразила, что этот ребенок смертельно испугался чего-то. Он оглянулся на двери здания, вырвался у меня из рук и удрал. Помчался он в сторону лошадиных боксов. Я неуверенно заглянула в двери, все еще думая, что же он там мог увидеть такого страшного, но увидела только двух выходящих оттуда мужиков. Одного из них я знала.

– Скажите, Панове, вы, случаем, Еремиаша не видали? – спросила я безнадежно.

– Еремиаша? Да ведь вроде как он только что был, а? – ответил тот, кого я знала.

– Был да сплыл, – поправил его второй. – Кажется, он на конюшнях.

Я вперлась еще в весовую, куда посторонним лицам вход был воспрещен, и убедилась, что Еремиаша и там нет. Времени искать его на конюшнях у меня не было, поскольку конюшни занимают площадь свыше ста гектаров. Жокеи выходили с седлами, двое на минутку остановились, я оказалась у них за спиной и услышала всего три слова:

– Почему? – спросил один с явным удивлением.

– Василь велел, – буркнул второй.

Жокеев я видела со спины, поэтому узнала их больше по цветам камзола, чем по фигуре. Сарновский и Бялас. Едут прямо сейчас в первом заезде.

Директоров не было. Еремиаша не было. Руководитель бегов блуждал где-то в голубой дали. В конце концов меня это рассердило, нет так нет, у меня и так много дел, а тут бегай за административными работниками! Могу и подождать, вместо того чтобы заниматься оповещением кого следует. Я посмотрела на фонтан – там не было ни живой души, царило полное спокойствие. И я переключилась на лошадей.

Плохо, видимо, переключилась, потому что забыла про эту чертову Эйфорию. Может быть, еще продолжала рассеянно следить, не появится ли директор, а того все не было. Я окончательно сформулировала мнение о себе самой, поднялась, проверила, не появился ли директор, и с мрачной решимостью принялась использовать в собственных интересах то, что знала о Дерчике, в той мере, какая была мне доступна.

Флориан, на котором должен был ехать Дерчик, а поедет старший ученик Гоморек, носил номер четыре и выглядел замечательно. Я решила играть его с тремя другими лошадьми, триплета я изменить уже не могла, первый номер мне испакостила Эйфория, но последовательностями я еще могла исправить ошибку. Фавориткой во втором заезде была Целия, первый номер, из конюшен расползся слушок, и вся общественность рванулась ставить на Целию. Чихать я хотела на Целию, она мне никогда не нравилась, а ко всяким сплетням у меня испокон веку иммунитет. Я упрямо поставила на то, что хотела, и наконец смогла спокойно усесться, поглядывая одним глазом в сторону директорских кресел.

Пан Эдя, добродушный тяжеловес, исповедовался, что единственный раз в жизни оказался в выигрыше на бегах. Это получилось исключительно благодаря тому, что он выиграл в начале сезона и половину денег одолжил знакомому. Вторую половину он за остаток сезона дочиста проиграл, но то, что одолжил, уцелело, таким образом, он оказался с положительным сальдо.

– А так я всегда в минусе, но не то чтобы очень сильно, – закончил он кротко. – Сейчас играю один-пять за двести.

– Первый заезд, – состроил гримасу полковник на пенсии в штатском. – Так все последовательности можно нарушить.

– Первый не первый, самое главное, что все придут как надо. Целия, почитай, уже за ленточкой!

– Фиг-два за ленточкой! – буркнула я под нос. Юрек живо обернулся ко мне:

– А ты на нее не ставишь?

– Не ставлю. Помешались на Глебовском…

Бабахнул стартовый пистолет, все стали таращиться на противоположную сторону беговой дорожки, где в стартовые машины как раз входили молодые арабские лошади. Две не желали входить, одна удрала назад, и за ней гнался молодой конмальчик. Те, кто не взял бинокль, терзали тех, что с биноклями:

– Это который, панове? Что там сбежало?

– Четверка, Флориан…

– Да какая там четверка, четверка красная! Фиолетовое что-то удрало!

– Стшегом!

– Не Стшегом, а Двуйницкий!

– Но там еще что-то не желает влезать! Тоже красное. Что там у нас красное?

– Это Видзув, единичка. Единичка и семерка. Тшаска уже вошла!

– Какая это лошадь, Тшаска? – услышала я за спиной отчаянный шепот.

Я оглянулась. Позади меня сидела очень красивая девушка, совершенно незнакомая, наверное, она была тут в первый раз. Рядом с ней сидел один из игроков, который так засмотрелся на старт, что не слышал вопроса.

– Тшаска – это не лошадь, – сердобольно объяснила ей я. – Это тренерша.

– Замечек снова сбежал! – крикнул кто-то с биноклем.

– О Боже милосердный, я совершенно ничего не понимаю, – беспомощно сказала девушка сзади. – Замечек?

Пока лошади толпились на старте перед машинами, я могла объяснять ей все, что угодно.

– Замечек – это тоже не лошадь. Это жокей. Лошадь зовут Мимоза. И сидит на ней вовсе не Замечек, а жокей-любитель Брысь.

– Так почему они?…

– А коней узнают по цветам. У каждой конюшни свой цвет, так одеты жокеи. Они привыкли к Замечеку на Двуйницком ипподроме, а говорят все вместе и суматошно: фамилии тренеров, жокеев, названия конюшен, номера и реже всего клички лошадей. Уж не знаю почему. Да у вас все в программке записано.

– Ну надо же! Чтобы Дерчик так красиво вошел! – удивился Вальдемар.

– Какой там Дерчик? Это Гоморек! Гоморек едет!

– Это как?… Вот чертова холера, изменения в заезде! Я и не заметил…

– Дерчик и Гоморек – это жокеи? – нервно уточнила девушка.

Я кивнула. Ее спутник не обращал на нее никакого внимания. Его интересовали исключительно лошади. Брысь развернул Мимозу, конмальчик привел Саронга, Целия сдалась, прекратила сопротивление и позволила впихнуть себя в бокс. Я перестала слушать расспросы девушки.

– Поехали! – заорал Юрек.

– Заезд начался, – объявил громкоговоритель бесстрастным дамским голосом. – Ведет Целия, на втором месте Флориан, третья Щпротинка. На третье место переходит Саронг. Целия, Флориан, Саронг…

– Целия уже за ленточкой! – громко объявил пан Эдя.

– Флориан отпадет, – решительно объявил полковник.

Все галдели одновременно. Я не высказала вслух того, что думаю о полковнике. Не пристало мне выражаться. Флориан – это мой личный фаворит, конь по наследству от Дерчика. Я ставила на него с тремя другими лошадьми, и отпасть должна Целия.

На кресло возле меня плюхнулась задыхавшаяся от спешки Мария, моя подруга, и перегнулась пополам, вглядываясь в смотровое стекло.

– Кто пришел в первом? – спросила она напряженно.