Как я не хотела спасать мир - Юлия Владимировна Славачевская

Для этого в первую очередь были нужны силы. А сил не было. Не было сил смотреть на то, что осталось от достаточно миленького личика. Один жуткий рубец пересекал висок, затрагивая уголок глаза и краешек губ, отчего лицо стало похоже на карикатурную маску Пьеро. Еще один пересекал переносицу уже горбатого носа. Причем этот орган осязания еще был и свернут на сторону, как у старого опытного борца или боксера.

- У вас делают эвтаназию? – это все, на что меня хватило. А зря. Потому что меня тут же спровадили к психиатру, где выяснились мои суицидальные наклонности во всей красе, и мне выписали горсть ежедневных лекарств, которые я благополучно смывала в туалет.

Потом я простыла на каком-то из сквозняков, гуляющих по коридорам городской больницы. И умудрилась получить не много ни мало - воспаление легких. И меня уже перевели в обычную палату.

- Где ж мне взять такие деньжищи-то? – плакала Мария Ивановна, одна их моих соседок по палате. Вообще-то ей полагалась лежать в кардиологии, но там, как всегда, не было мест даже в коридоре. – Откуда у меня на пенсии такие деньги? Да и зачем мне новое сердце?

- Ну, может кто откажется? – успокаивали ее товарки, совсем не веря в свои слова. – Ну бывает же такое? И бесплатно… Ты, главное, на очередь встань, а там уж видно будет…

И я задумалась. Возможно, хоть что-то от моей жизни останется хорошее. Дождавшись поздней ночи, я тихо подошла к постели Марии Ивановны и тронула ее за плечо.

- Что такое? – приподняла голову женщина. – Что случилось?

- Возьмите мое сердце, - присела я на краешек ее кровати. – У меня только лицо уродливое, а сердце должно быть крепким. Я согласна вам его отдать.

- Да что ж ты такое говоришь? – всплеснула руками соседка, оглядываясь на спящих. – Ты ж молоденькая совсем! Тебе еще жить и жить!

- Жить? – хрипло засмеялась я впервые после того, как очнулась. – С таким лицом? Без близких и родных, одна-одинешенька? Да кому я нужна? А если и нужна, то не в этом мире… - И уставилась на приятную женщину, совсем не выглядевшую на пенсионный возраст: - Так что? Возьмете, чтоб не пропало?

- Да что ты говоришь, милая, одумайся! - распахнула та не по-старчески яркие глаза золотистого цвета. – Кто ж нам позволит такое, даже если бы я и согласилась? Ты молодая, тебе жить и жить – я старая, и мне прямая дорога на тот свет! Это ж натуральное убийство! Не вздумай, грех это!

- А то с таким лицом жить – это не убийство и не грех, - не отвела я свой взгляд. – Соглашайтесь, я не передумаю и подпишу все, что нужно. Чем мыкаться, лучше хорошему человеку помочь. У вас, наверное, родные есть. Переживать будут…

- Есть родные, - согласилась женщина, потирая пальцами подбородок. На одном из пальцев блеснуло кольцо странной формы, закрученное спиралью. – Ты давай, девочка, поспи, а утром поговорим…

И мне вправду захотелось спать. А во сне мне мерещились золотистые глаза, в которых кружились спирали, и слышался тихий голос, напевавший на незнакомом языке.

- Ну и сколько ты собираешься дрыхнуть, а? – визжали надо мной фрезеровочной пилой. И при этом на моем лице ощущалась что-то мохнатое, мокрое. На груди… топтались? Массаж, что ли, делали? А зачем?

- А руки брить не пробовали? - Я с превеликим трудом разлепила глаза и…

- Мама! – подбросило меня от страха и вжало в противоположный угол. Угол чего?

Господи! Где ж я нахожусь-то? Чего мне в вечерний компот подлили, что меня так плющит, я ж все таблетки скормила «белому другу»?

Если вкратце и по существу, то сидела я на деревенской печи, накрытая лоскутным потертым одеялом. Вокруг антураж, как на картинках в любимых книгах: деревенский, опять же, стиль вперемешку с ведьминским декором. Ну, в общем, небольшая комната, большей частью занятая печью, где я ловила свои глюки. У одной стены узкая лежанка. Посередине громадный закопченный котел. Над ним в художественном беспорядке развешаны пучки трав, сушеные (я на это надеялась) мыши, чьи-то хвосты и метла.

- Насмотрелась? – раздалось рядом со мной.

Я перевела ошарашенный взгляд и узрела громадного черного кота, который не мигая уставился на меня разноцветными глазами: один - небесно-голубой, второй – золотистый.

- Что? – вырвалось у меня, пока я натягивала на голову одеяло. Вдруг там нормальная палата завалялась? Согласна даже на оббитые ватином стены, лишь бы в нормальном месте.

- Что «что»? – натурально нахмурился кошак, стягивая с меня укрытие от действительности. – Прекрати прятать голову! И чего ты там не видела? Ту странную тряпочку, которая ничего не прикрывает?

- Это самая обычная больничная ночная рубашка, - почему-то обиделась я на едкое замечание. Но голову прятать перестала, хотя глаза закрыла.

- Если все совместить, - не отставало от меня настырное животное (и это я еще не начала понимать, почему он разговаривает!), - то ты больная на голову и хочешь держать больное место в тепле. Вопрос только один: как долго?

- А каким образом, - размышляла я вслух, - надо мной издевается блохастое чудовище? И делает это человеческим языком?

- А каким языком я это должен делать? – неподдельно изумился кот. – У тебя что, другой язык? Раздвоенный?

- Нет! – сразу отказалась я, обхватывая руками начинающую пульсировать голову. – Но у котов нет речевого аппарата, способного воспроизводить речь! Я это учила в школе.

- Плохо учила, - сообщил мне этот неправильный кот. Он сел и стал методично вылизываться, спросив между делом: – А что тебя не устраивает?

- Все! – тут же поведала я свое мироощущение. – Если бы ты говорил со мной мысленно, я бы еще как-то поняла и списала это на лекарства…

- Что я - дурной в твою голову лезть?! – возмутился посланец из моего персонального ада (там, видимо, давали отгулы). – Еще такого узнаешь, что полиняешь раньше времени!

- Все равно, - упрямо сказала я, - это неправильно. Я не понимаю, почему мне все это грезится, и что нужно сделать, чтобы проснуться и…

- Тебе не грезится, - то ли утешил, то ли напугал меня собеседник. – И вообще, совершенно нормальная обстановка