Судьба Жана Морена - Жюль Верн

— Значит, когда кто-то пытается бежать, — спросил марселец сдавленным голосом, — ему продлевают срок?

— Не только! Еще избивают и заковывают в двойные кандалы.

— Избивают?..

— Ну да, лупят по лопаткам — пятьдесят или шестьдесят ударов канатом, пропитанным гудроном;[5] в зависимости от тяжести проступка.

— После такой экзекуции бежать уже невозможно? Да еще в двойных кандалах!

— Практически невозможно, — согласился унтер. — Каторжников приковывают к ножкам скамеек, и они уже никогда не покидают барак.

— Выходит, легче всего бежать во время работ?

— Ну да. Ведь работать приходится попарно и, хотя за каждой парой следит надзиратель, некоторая свобода передвижения все-таки есть. Но какая у этих парней сноровка! Представьте: за считанные минуты они способны разорвать самую прочную цепь. Если натяжной клин в подвижном болте припаян намертво» кольцо не трогают, а рвут первое звено в цепи. Многие, работающие в слесарных, без труда находят нужный инструмент, например, железную пластинку, на которой выбит их номер. А уж ежели удается раздобыть пружину от часов, то жди выстрела сигнальной пушки! Да что там говорить: есть тысяча способов бежать, и ни один заключенный никому не продаст свой секрет.

— Но где им удается все это прятать?

— Везде и нигде. В складках рубища, под мышками. Особенно ловко припрятывают у нас маленькие стальные пластины. Совсем недавно у одного отобрали корзину, так что бы вы думали, — в ней оказались лезвия и пилки. Ах, сударь, нет ничего невозможного для тех, кто мечтает вновь обрести свободу.

Раздался бой часов: полдень. Унтер-офицер отдал гостю честь и возвратился на пост. Каторжане выходили из тюрьмы: некоторые — по одному, другие — скованные попарно. Надзиратели не спускали с них глаз. Вскоре порт заполнился шумом голосов, лязгом железа и грубой бранью стражников.

Марселец меж тем внимательно читал вывешенный в артиллерийском парке перечень наказаний:

«Приговаривается к смертной казни всякий осужденный, ударивший надзирателя или убивший товарища, а также участвовавший в бунте или являвшийся зачинщиком такового. К трем годам двойной цепи приговаривается осужденный пожизненно за попытку к бегству. К трем годам, дополнительно к основному сроку, приговаривается временно осужденный, совершивший аналогичное преступление. К дополнительному сроку заключения, определяемому трибуналом, приговаривается всякий, укравший сумму свыше пяти франков.

Подвергается телесным наказаниям осужденный, сумевший освободиться от цепей или использовавший какие-либо иные средства с целью побега, переодевшийся в гражданское платье, употребивший спиртное, игравший в азартные игры, куривший на территории порта, продавший или снявший с себя свое платье, писавший без разрешения, а также тот, у кого найдена сумма свыше десяти франков, кто ударит товарища, откажется от работ или проявит неповиновение».

Да, тут было над чем подумать… Тем временем порт пришел в движение — распределяли работы. То тут, то там раздавались грубые окрики мастеров:

— Десять пар па Сен-Мандрие!

— Пятнадцать «носков» на канаты!

— Двадцать пар на рангоут!

— Еще пять «красных» в док!

Каторжники отправлялись по рабочим местам, подгоняемые бранью и страхом перед палочными ударами унтеров. Судовладелец внимательно приглядывался к проходившим мимо. Одни впряглись в тяжело груженные повозки; другие переносили на спине доски, складывая их штабелями; третьи тянули на канатах корабли.

Все были одеты в красные куртки, того же цвета фуфайки и штаны из грубой серой ткани. Осужденные пожизненно носили зеленые шерстяные колпаки. Этих несчастных, даже совсем слабых, определяли на самые изнурительные работы. Заключенным, находившимся под подозрением, — за порочные наклонности или за то, что пытались бежать, — полагались зеленые колпаки с красной полосой. А временно осужденным — колпаки красного цвета с собственными номерами на жестяных бирках. Вот эти самые бирки и разглядывал господин Бернардон. Бирки и цепи.

Некоторые каторжане были попарно скованы цепями от восьми до двадцати двух фунтов весом. Цепь, начинавшаяся от ноги заключенного, крепилась у него на поясе и затем — на поясе и ноге другого. Этих несчастных в шутку называли «кавалерами гирлянды». Некоторые носили по кольцу и по половине цепи в девять-десять фунтов или только одно кольцо под названием «носок», весившее от двух до четырех фунтов. Кое-кто, признанный особо опасным, таскал на ноге железную «плетку» треугольного плетения; углы ее, запаянные намертво, распилить было невозможно.

Опрашивая каторжников и надзирателей, судовладелец сумел осмотреть все участки в порту. Перед ним предстала картина, способная растрогать даже каменное сердце. Однако наш филантроп ничего не замечал вокруг, кроме каторжников в красных колпаках. Его пытливый взгляд устремлялся то в одну сторону, то в другую; он всматривался в каждого, пытаясь выискать в толпе того единственного, который никак не ждал посещения. Поиски казались тщетными.

Но вдруг марселец, уже потеряв надежду, буквально застыл на месте — его взгляд остановился на заключенном, тащившем в упряжке с другими бушприт.[6] Номер каторжника — две тысячи двести двадцать четыре — был виден отлично. Этот человек оказался тем самым, которого искал господин Бернардон.

III

Носивший номер две тысячи двести двадцать четыре был крепкий мужчина, лет тридцати пяти, отличного сложения. Глаза его горели жизненной энергией и решительностью, открытое лицо выражало ум и смирение, но не покорность скотины, а разумное подчинение человека роковому стечению обстоятельств.

Скованный цепью с каким-то жестоким и злобным стариком, номер 2224 резко от него отличался, ибо был благороден, если можно так сказать о каторжанине.

Шла сборка мачты на недавно построенном корабле. В такт движениям хриплые голоса выкрикивали песню о «вдовушке»-гильотине[7] — вдовы для тех, с чьих плеч она сносила головы:

Ох! Ох! Ох! Жан-Пьер, ох!Наряжайся поскорей!Вон! Вон! Брадобрей! Ох!Ох! Ох! Ох! Жан-Пьер, ох!Вон стоит колымага!А! А! А!Полетит твоя голова!

Господин Бернардон терпеливо дождался перерыва. Интересовавшая его пара воспользовалась передышкой, чтобы немного передохнуть. Старик растянулся прямо на земле, а молодой мужчина продолжал стоять, опершись на лапы якоря.

Марселец подошел ближе.

— Друг мой, — молвил он, — мне бы хотелось поговорить с вами.

Пытаясь приблизиться к собеседнику, номер 2224 натянул цепь, что сразу вывело старика из дремы.

— Эй, ты! — крикнул он. — Не можешь постоять спокойно? Или вздумал якшаться со стукачом?

— Брось, Ромен! Нам нужно поговорить. Потрави цепь со своего конца.

— Еще чего! Это моя половина.

— Ромен!.. Ромен!.. — негодующе повторил номер 2224.

— Ну ладно! Давай разыграем, — буркнул старик и достал из кармана замусоленную колоду карт.

— Идет, — ответил молодой.

Цепь, которой они были скованы, состояла из восемнадцати звеньев по шесть дюймов в диаметре. На каждого, таким образом, приходилось по девять дюймов, что предоставляло беднягам строго ограниченную свободу передвижения.

Господин Бернардон шагнул к Ромену.

— Я покупаю вашу половину цепи, — сказал он.

— Сколько дадите?

Торговец достал из кошелька пять франков.

— Целых пять франков!.. — восхитился старик. — По рукам!

Схватив деньги и тут же куда-то их спрятав, Ромен потравил свою половину цепи и улегся на прежнее место, подставив спину солнцу.

— Что вам нужно? — спросил номер 2224.

Марселец, пристально взглянув на него, произнес:

— Если не ошибаюсь, Жан Морена, приговоренный к двадцати годам каторги за убийство и кражу. Половину срока вы уже отбыли.

— Все верно.

— Вы сын Жанны Морена из деревни Сент-Мари-де-Мор.

— О, моя бедная матушка! — печально вздохнул заключенный. — Что с ней? Она умерла?

— Девять лет назад.

— Правда? Но, сударь, откуда такая осведомленность?

— Какое это имеет значение? — уклонился от разъяснений господин Бернардон. — Главное сейчас — то, что я хочу спасти вас. Слушайте и не перебивайте. Через два дня будьте готовы к побегу. От моего имени заплатите вашему напарнику за молчание. Когда приготовитесь, я скажу, что делать дальше. До встречи!

Оставив заключенного в полном недоумении, марселец продолжал спокойно осматривать порт. Он еще немного прошелся по территории, заглянул в мастерские, а через некоторое время уже сидел в экипаже, и лошади рысью уносили его прочь.

IV

За пятнадцать лет до того дня, когда между господином Бернардоном и заключенным под номером 2224 состоялась короткая беседа на тулонской каторге, семья Морена, вдова и двое ее сыновей — Пьер, которому в ту пору исполнилось двадцать пять лет, и Жан, пятью годами моложе, счастливо жили в деревне Сент-Мари-де-Мор.