Голос ангела - Юлия Добровольская

Женя хороша. И голос — ничего. Но не тот. Не тот… Елки–палки, надо же было мне забыть в халате эту бумажку, а потом не туда запихнуть палец!..

— Ну что, мужик, как тебе наша Женя?

Они курили в кухне с Бобом. Наверняка сейчас Наташка, жена Боба, задает тот же вопрос своей племяшке, затащив ее в детскую.

— Представляешь, Боб, случилось непоправимое.

— Что?! Ты?.. Ты вляпался?!

— Вляпался. Только не туда, куда ты подумал.

И Глеб рассказал свою историю.

Они с Бобом — друзья с колясок и песочницы: родители соседями были. Разметало их, только когда каждый свой институт выбрал. Но это — лишь в пространстве. Дружба осталась. Они знали друг о друге все. Без преувеличения.

— Глебушка, ты сбрендил!

— Называй как хочешь.

— Да брось! Завтра все пройдет. А Женя, по–моему, на тебя смотрит…

— Надеюсь, она не ждет, что я ее сразу к себе поведу?

— Это уж вы сами разбирайтесь.

Появилась Наташка и сказала:

— Марш отсюда! Вторая перемена блюд.

Глебу нравилась Наташка. В смысле — замечательная жена лучшего друга. Все у них было хорошо и всегда весело. И дети — плоды любви. Может, потому и ангелы?.. Хотя правило ли это? Если да, то что ж тогда, все остальные — не в любви зачаты?.. А как?

Птички–бабочки, как называл Юльку и Анютку Глеб, были у бабушки с дедушкой. Поэтому хочешь — танцуй, хочешь — пой. И временем не ограничены. Домой можно и под утро, с первым транспортом.

Но Глеба тянуло уйти. Скорей сесть за аппарат и начать поиски. Четырнадцать комбинаций — это не много. Но всякие накладки типа занято, или не отвечают, или не тот подошел…

Женя явно положила на Глеба глаз. Эх, если бы не эта его оплошность!.. Теперь придется хорошую девушку обижать.

С мамой бы поговорить. Но не отсюда же!..

Он решил все же позвонить, чтобы напроситься на поздний разговор — мама полуночница, но кто знает, какие планы у нее на сегодня?

— Ма, привет… Я от Боба, новоселье празднуем. Где папа?.. Привет ему. Поболтать хочу. Нет, не сейчас… Ничего не случилось… Ну правда, все в порядке. Ты сегодня поздно?.. К вам с ночевкой? Классная идея! Хотя нет, мне завтра рано на работу, а от вас далеко. Я позвоню, как приеду. Целую. Пока.

Он откланялся в одиннадцать. Предлог более чем уважительный — завтра утреннее дежурство в стационаре, а значит, в семь тридцать он должен быть на месте и в халате.

Наташка, которой Боб наверняка успел рассказать о несчастье, постигшем их друга, смотрела на Глеба, как на больного.

— А что Женя?.. — спросила тихо она.

— Замечательная девушка. Ее будет кому проводить?

— Ее–то проводят, — вмешался Боб, — а вот ты не пожалел бы.

Дома Глеб был около полуночи. Искать Голос было поздно. Он набрал родителей. Трубку взял папа, рассказал Глебу про статью в «Огоньке» на тему последних достижений в области медицины и сказал, что отложит ему почитать, очень полезная информация.

Потом Глеб выложил маме все как есть. И про Женю тоже. Мама сказала:

— Я тебя понимаю.

Потому Глеб и звонил ей. Он не ждал советов в чистом виде. Ему нужно было мнение человека, которому он безоговорочно доверял. И понимание — именно такое. Мама даже предложила помочь ему в поисках.

— Ведь ты на работе, — сказала она.

— А как же ты ее узнаешь? — спросил Глеб.

Мама засмеялась:

— Уж будь спокоен, в этих вещах я разбираюсь, не мой ли ты сын?

— И вправду, — сказал Глеб. — А Боб решил, что я сбрендил.

— Его проблема, — сказала мама.

— Но ты ведь так не думаешь?

— Конечно нет, сынок. Подожди–ка минутку… — В трубке сначала затрещало, потом зашуршало. Потом мама зашелестела страницами и сказала: — Слушай.

И она прочла Глебу стихотворение Роберта Рождественского про объявление в аэропорту Орли.

Глеб стонал и рычал.

— Отпечатай мне, ладно? — сказал он. — Я Бобу в нос суну.

Засыпая, Глеб все старался представить себе Лицо того Голоса. Чего он только не рисовал в своем богатом воображении!

Потом он погрустил о своей первой большой любви. Было это… на четвертом курсе, когда он подрабатывал медбратом в детской поликлинике.

В пустом коридоре плакал мальчик лет трех. Плакал очень тихо, но так горько, что Глеб понял: это не капризы. Он разбирался в детских плачах — то был плач смертельного отчаяния.

На вопрос, где мама, мальчик показывал пальчиком в конец коридора и принимался плакать еще горше.

Глеб сперва решил: подкидыш. Приемы все окончены, даже полы в коридорах вымыты, а сам он собирал карточки по опустевшим кабинетам.

Потом подумал: а вдруг с мамой что–нибудь случилось, в туалете, например, упала, потеряла сознание, ее унесли, и никто не знает, что в коридоре поликлиники остался сын.

Он попытался взять мальчика на руки и спуститься с ним вниз. Но тот мотал головой и хлопал ладошкой по скамейке, на которой сидел. И всхлипывал так, что сердце Глеба разрывалось на части.

Появилась заплаканная мама мальчика. Глеб пошел провожать их и узнал печальную историю о неудачном замужестве, скандалах в семье и вытекающих из всего этого последствиях.

Как Робин Гуд, доблестный рыцарь Айвенго, Дон Кихот и прочие образы воплощенного благородства, вместе взятые, Глеб решил спасать мальчика, которого звали Митя, и его маму, которую звали Лена.

Мама Глеба поддерживала его как и чем могла и спустя несколько месяцев, была согласна принять их в свой дом — как семью сына. Папа не был в восторге, но не сопротивлялся, уважая чувства своих слегка не от мира сего ближайших родственников.

Почему его возлюбленная не хотела официального развода, Глеб узнал гораздо позже. Как, впрочем, и многое другое, что повергло его сначала в шок, а потом в долгую депрессию. Любовь продлилась около года, но оправлялся он от нее больше двух лет. У него и по сей день сжимается сердце, когда он вспоминает Митьку, которого полюбил, как родного, и с которым подружился, как редкий папаша способен дружить со своим сыном. Лену он тоже любил — ведь она была мамой Мити. Одно утешение, что все они уехали вместе с неудачным мужем и отцом далеко и навсегда — иначе не отсох бы Глеб.

Первый вечер не дал результатов. Голос не объявился.

Зато позвонил Боб и сказал, что Женя спрашивала о Глебе: подробности его жизни, интересы и так далее.

— Ну что, мужик, будешь гоняться за синей птицей или на землю спустишься?

— Можешь издеваться сколько влезет.

— Ладно, подождем, когда пройдет блажь. А Жене скажу — заболел.

— А Жене скажи, что в степи замерз. Лучше всю правду и сразу.

Прошло две недели. Мама начала отговаривать Глеба продолжать поиски.

— Ты допускаешь, что мог вставить палец не в соседнюю цифру, а через одну? Подсчитай тогда, сколько комбинаций получается в этом случае. И еще: ты подумал, что у нее может быть семья… что она может оказаться просто невесть кем… Ты же не скажешь: я хочу связать жизнь с вашим голосом! Подумай, малыш.

Еще месяц Голос не обнаруживался. Но и ни один номер нельзя было исключить.

Басовитый дядька стал подозревать свою жену: вероятно, Глеб замучил его звонками с последующим отключением. Однажды тот взял трубку и, не рявкнув свое обычное «слушаю», сказал: «Иди, хахаль твой опять ломится». Глеб замер. На другом конце провода раздалось еще более прокуренное и пропитое «алле». Но у них, возможно, есть дочь, соседка… да кто угодно. Не мог он снять этот номер с дистанции.

Он испытывал муки совести оттого, что, вероятно, вносит разлад в дома своими звонками. Но найти Голос Глеб был готов любой ценой.

Два номера хронически не отвечали. На них возлагались особые надежды: хозяйка уехала, дома никого не осталось, значит, она одинокая. О том, что она могла уехать с мужем и пятерыми детьми, он старался не думать.

Два раза он встречался с Женей. По ее инициативе. Они сходили в кино, поужинали в ресторане, погуляли.

Когда Глеб в первый раз проводил ее до| дому, она сказала, что пригласить его на чашечку чая не может. Он сказал, что при всем желании не согласился бы: его рано утром ждут страждущие дети.

Во второй раз Женя спросила: не хочет ли он пригласить ее. Но у него был трудный день, а завтра — снова ранняя работа…

Боб сказал, что Женю Глеб теряет, пусть опомнится, пока не поздно, лучше пары он не найдет, что он псих и не лечится, и добавил пару непечатных выражений, что было великой редкостью для их отношений.

Пришла весна. Впереди маячил отпуск и двадцать девятый день рождения.

Женя больше не домогалась Глеба.

А он никак не мог забыть этот дивный тембр и невероятные модуляции: «Да?..» — и все, и нет Глебушки. И продолжал обзванивать всех своих абонентов, изредка допуская какую–нибудь случайную комбинацию из посторонних цифр. Если бы теория вероятности имела для него хоть малейший авторитет, он давно бы бросил это занятие. Вот и мама советует…