День рождения - Лидия Некрасова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну… что же ты стоишь? — Узел опять зашевелился и тихонечко запищал. Мама засмеялась. Тогда Мака расхрабрилась и подошла к узлу. Она увидала два больших серых глаза, круглых и блестящих. Мокрые, слипшиеся ресницы торчали вокруг них. А больше ничего не было видно. Все остальное было упаковано в большой теплый клетчатый платок. Мокрые серые глаза жалобно смотрели на Маку.
— Ты кто? — спросила Мака.
Глаза раскрылись еще шире, и откуда-то из-под мягкого платка раздался тихий тонкий голос:
— Я Павлик… Я устал…
Вдруг серые глаза улыбнулись, и Павлик из узла весело сказал:
— Мне пять лет. А тебе сколько?
— Мне шесть, — ответила Мака. — Мама! — закричала Мака, подпрыгнув. — Это не узел. Это Павлик. Он маленький и плачет…
Она обернулась и увидела, что мама уже разговаривает с высокой женщиной.
— Кто эта тетя? — тихонько спросила Мака у Павлика.
— Это моя мама… — ответил он и хлопнул мокрыми ресницами.
— Вот там, — сказала женщина и показала рукой на маленький красный дом. — Вот там мы живем. Видите, окошко рядом с дверью — наше окошко.
Оказалось, что они живут совсем близко друг от друга. Нужно было выйти из Макиного дома, перейти через улицу, и тут же рядом стоял маленький Павликин дом. Павлик забыл, что он устал, и потихоньку вместе с Макой зашагал вслед за мамами. Они дошли до Макиного дома.
Женщина нагнулась к Маке и, улыбаясь, положила ей руку на плечо. У нее были такие же серые глаза, как у Павлика. Только ресницы не были мокрые.
— Ну, Мака… меня зовут тетя Катя… Приходи к нам в гости. Будешь играть с Павликом. — И женщина повернулась к маме. — Так завтра же непременно приведите к нам девочку. Я жду!
Глава III. Новые знакомые
Тетя Катя с утра уже сидела перед окном за маленьким столом, быстро шевеля ногой, и из-под рук ее выползали белые рукава, белые воротники. Швейная машинка стрекотала и жужжала под тети Катиными руками. Потом рукава и воротники прирастали к большим белым кускам. На столе появлялись рубашки. За день они ложились горой одна на другую, белые и аккуратные. Тетя Катя приглаживала их своими большими руками.
Все тетя Катя делала быстро и ловко, как волшебница. Ослепительно загоралась перед ней тихая, старая керосинка. В кастрюльках что-то ворчало, как живое… А тетя Катя, оставив ненадолго свои рубашки, подвязав передник, размахивала ложками. В облаках пара, над огнем, она стряпала что-нибудь для Маки и для Павлика.
Иногда они с тетей Катей ходили гулять. Павлик опять превращался в узел, и Мака держала его за угол платка.
— Около этой булочной сегодня совсем маленькая очередь — давайте встанем, постоим… — сказала однажды тетя Катя, остановившись напротив какой-то лавки.
— А откуда вы знаете, что это булочная? — удивилась Мака. — Тут нигде не нарисован кренделек. Нигде не нарисованы булки. И в окно ничего не видно.
— Тут зато написано: «Булочная», — сказала тетя Катя и засмеялась. — Видишь, вот желтой краской над дверями написаны буквы. Хотите учиться читать? Мы придем домой и будем играть в школу.
Дома тетя Катя стала учительницей. Она постучала карандашом по столу. Ученики тихо сели за стол. Ученица Мака и ученик Павлик… Они не шумели.
— Вот видите? — сказала тетя Катя. — Это буква «А».
На листке белой бумаги аккуратно были нарисованы две палочки. Они стояли, макушками прислонясь друг к другу, и легкая перекладинка лежала между ними.
А через минуту Мака узнала кренделек — букву «В» — и бараночку — букву «О». Потом она познакомилась с «человечком ручки в бочки». Его звали буква «Ф». Потом Мака научилась делать столик из буквы «Т» и проходить в воротца буквы «П».
Павлику быстро надоело играть в школу. Он забрался под стол и стал играть в поезд.
— Ду-ду! — громко гудел он оттуда. — А Мака весь день просидела над листками бумаги. Карандаш, уткнувшись острым носом в белый лист, старательно выписывал палочки и буквы. Но палочки получались кривыми, а буквы — непонятными. Карандаш не слушался Маку. Она крепко зажимала его в кулак, но тогда получалось еще хуже.
Тетя Катя в двадцатый раз терпеливо складывала Макины пальцы.
— Старайся не давить, а то смотри, какой у тебя горбатый палец получается.
— Он уже болит! — сказала Мака.
— Ну так пожалей его! Не нажимай так сильно! Вот так веди, вот так, ровненько…
Низко нагнувшись над бумагой, Мака старалась приручить непослушный карандаш. Он все еще пытался выскочить из ее пальцев, но буквы уже делались похожими на те, которые нарисовала тетя Катя. Карандаш уже начинал слушаться Маку, и буквы строились одна около другой, одна под другой, палочки, лесенки, крендельки, кружочки…
— Смотрите-ка! — сказала маме тетя Кати, когда вечером мама зашла за Макой. — А мы тут грамоте учимся! Вон сколько бумаги исписали!
Мака с мамой вышли на улицу. Как чудесно все изменилось кругом! Как будто бы все было такое же, как раньше: и темные дома и снег на тротуаре. Но теперь, прямо перед Макой, освещенные электрическим светом, по стенам домов, по стеклам витрин бежали новые знакомые буквы. И от этого улица, знакомая улица, стала совсем другой.
Никогда раньше Мака не замечала красивых букв, веселых завитушек над дверями и над окнами. А теперь как будто бы волшебница тетя Катя сняла с них шапку-невидимку.
«Смотри, Мака, — сказала она. — Видишь, вот это буквы!» И теперь Мака видела их, замечала и хотела понять все, что ей могли сказать большие надписи.
На синей длинной вывеске, чуть-чуть навалившись друг на друга, желтели круглые буквы: «Булочная». Прямо на стене дома, над маленькой лавочкой, красовалась надпись: «Чай». Мама помогла Маке прочитать эти слова.
А на углу, над стеклом, за которым сидели старые Макины знакомые — разноцветные пузатые шары, были нарисованы на белой доске ровные четырехугольные буквы: «Аптека».
— Вот видишь, как хорошо! — сказала мама. — Ты до сих пор, как все неграмотные люди, аптеку узнавала по разноцветным шарам, а теперь прочитать можешь!
И Мака весело бежала по улице, крепко держась за мамину руку, задрав голову вверх, и старалась прочитать все, что написано было на давно знакомой улице.
Глава IV. Упавшие птицы
Хлеб — это самая обыкновенная вещь. Его ешь и даже не думаешь о том, какой он на вкус. И вдруг совершенно неожиданно оказывается, что хлеб — это прекрасная вещь!
Мака узнала это в тот день, когда тетя Катя с утра до вечера вместе с Павликом и с Макой простояла в очереди. Только в сумерках они получили маленькую краюшку черного, плохо пропеченного хлеба. Но Маке показалось, что такого вкусного хлеба она не ела еще никогда в жизни.
Февральские короткие дни бежали быстро. Теперь почему-то все время хотелось есть. Иногда мама, идя на работу, ставила Маку в очередь за хлебом. Маку толкали и жали чужие сердитые женщины до тех пор, пока тетя Катя не отыскивала Макину голову среди чьих-то животов, корзинок и сумок.
— Мака, беги скорее греться, — говорила тетя Катя. — Дверь отперта. Беги скорее.
И Мака бежала через улицу к низенькому красному дому. На подоконнике сидел Павлик, прижавшись носом к стеклу, и смотрел на улицу. Около дверей завивался хвост еще одной длинной очереди.
— Не привезли хлеба, — говорили женщины. — Опять до вечера простоим…
— Вчера в эту лавку привезли, — говорил кто-то. — Только лавочники держат, чтобы потом подороже продать.
— Они наживаются, а мы голодаем!
Мака проталкивалась между злыми замерзшими людьми и открывала тяжелую дверь.
Очередь шумела под окнами. Женщины топали по тротуару ногами, стараясь согреться. Белый морозный пар поднимался над ними.
Потом вдруг толпа начинала двигаться и шуметь. Все начинали шевелиться.
Громкие и пронзительные доносились крики:
— Дайте хлеба!.. Кончайте войну!..
Тогда в круглых шапках, с шашками на боку, со свистками на длинных шнурах приходила нарекая стража — городовые и жандармы. Они толкали женщин и свистели. Они разгоняли очередь. И здесь, около дома, и ту очередь, которая тихо стояла на той стороне. Тетя Катя с мокрым и огорченным лицом, с пустыми руками возвращалась домой.
— Дайте хлеба… Дайте муки!.. — кричали на улице женщины.
И вдруг мука появилась. Белая мука. С треском вылетели стекла в доме, на котором было написано «Полицейское управление». Вылетели деревянные рамы. Из окон полетели стулья, бумаги, толстые папки, перевязанные тесемками. И густым белым облаком посыпалась мука.
Из дверей дома бежали обсыпанные мукой толстые городовые. Они бежали, придерживая шашки, разметая по улице муку.
За ними бежали люди, мужчины и женщины, бежали с громкими криками, размахивая руками.
— Воры! — кричали они.
