Развеянные чары - Элизабет Вернер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Приехал и Альмбах по окончании спектакля; он был совершенно одинок в этом незнакомом ему обществе и, по-видимому, решил сохранить это одиночество, несмотря на тщетные попытки хозяина ближе познакомить его с некоторыми из гостей. Попытки эти разбивались частью о мрачную молчаливость молодого человека, частью о реакцию тех лиц, кому его представляли, – биржевых тузов и финансистов, находивших, что не стоит церемониться с представителем незначительной фирмы. Альмбах одиноко стоял в углу зала и равнодушно смотрел на блестящую толпу, но его взор то и дело останавливался все на той же точке, которая, словно магнит, привлекала к себе мужчин.
– Что же вы, господин Альмбах, даже не делаете попытки приблизиться к светилу этой гостиной? – сказал, подходя к нему, Вельдинг. – Прикажете представить вас?
Легкий румянец смущения выступил на лице Альмбаха, критик угадал его заветное желание.
– Синьора Бьянкона так окружена, что я не посмел утруждать ее еще своей особой.
Вельдинг рассмеялся:
– Да, эти господа, видимо, присоединяются к вашему критическому методу и «безусловно восхищаются гением». Конечно, искусство имеет свои преимущества, оно воодушевляет всех и каждого. Пойдемте! Я представлю вас очаровательной синьоре.
Они направились в противоположную сторону зала, где расположилась молодая итальянка, но им стоило немалого труда пробраться сквозь толпу поклонников, окружавших героиню вечера. Доктор назвал своего спутника, сказав, что тот сегодня только впервые имел счастье восторгаться синьорой на сцене, и затем предоставил ему устраиваться, как умеет, в этом «солнечном кругу». Определение было подобрано вполне удачно: взор, обращенный теперь на Альмбаха, действительно как будто излучал зной полуденного солнца.
– Значит, вы тоже были в театре? – непринужденно спросила певица.
– Да, синьора! – ответил Альмбах.
Ответ прозвучал кратко и угрюмо. Ни слова больше, ни одного из тех комплиментов, которых так много пришлось сегодня выслушать артистке. Но взгляд молодого человека дополнил его сухой ответ: хотя он только на мгновение встретился со взором синьоры Бьянконы, но то, что сверкнуло в нем, было замечено и понято ею, так как говорило бесконечно больше всех лестных комплиментов.
Мужчины, окружавшие артистку, совершенно игнорировали вновь прибывшего, не сумевшего даже сказать любезность хорошенькой женщине. Разговор, к которому вскоре присоединился и сам консул, сделался общим; заговорили о музыке, об одном известном композиторе и его произведении, которое, по мнению многих, совершило переворот в современной музыке и в оценке которого синьора Бьянкона и Вельдинг совершенно разошлись. Артистка восторгалась этим произведением, а критик не признавал его выдающегося значения. Певица защищала свою точку зрения со всей страстностью южного темперамента, и ее поддерживали все мужчины, сразу принявшие ее сторону, но критик хладнокровно стоял на своем. Спор разгорался, пока наконец певица с недовольным и даже несколько раздраженным видом не отвернулась от своего противника.
– Весьма сожалею, что наш пианист не мог воспользоваться приглашением на сегодняшний вечер, – заметила она. – Как раз это самое произведение он играет особенно блестяще, и, по-моему, только его исполнение может дать возможность присутствующим судить о том, кто из нас прав.
Все согласились с мнением синьоры Бьянконы и очень сожалели об отсутствии пианиста, но никто не вызвался заменить его: по-видимому, несмотря на выставляемое напоказ увлечение музыкой, ни у кого не было желания серьезно заниматься ею.
Тут Альмбах выступил вперед и спокойно сказал:
– К вашим услугам, синьора.
Артистка быстро и с видимым удовольствием обернулась к нему:
– Вы музицируете, синьор?
– Если вы и все присутствующие будете снисходительны к пробе сил дилетанта…
И Альмбах вопросительно взглянул на хозяина дома. Увидев его одобрительный жест, он подошел к роялю.
Произведение, о котором шла речь, было в полном смысле слова блестящей фортепианной пьесой и пользовалось всеобщей любовью не столько благодаря своему внутреннему содержанию, которого, впрочем, в нем практически не было, сколько из-за необыкновенной трудности исполнения. Для того чтобы просто сыграть его, требовалось мастерски владеть инструментом. Общество, собравшееся у Эрлау, привыкло слышать это произведение в исполнении лучших пианистов и удивленно, несколько насмешливо смотрело на молодого человека, так смело вызвавшегося сыграть его. Правда, он заранее извинился своим дилетантством, но ведь во всяком случае было дерзостью выступать в гостиной консула, где те же слушатели восторгались игрой стольких знаменитостей-виртуозов.
Зато как же были они изумлены, когда Альмбах, не имея даже нот перед собой, преодолел все трудности пьесы с легкостью и уверенностью, которые сделали бы честь любому профессиональному пианисту. При этом он внес в свое исполнение столько огня, что увлек самых взыскательных из слушателей. Пьеса под его пальцами совершенно преобразилась, он придал ей смысл, которого до сих пор никто – и даже сам автор – не вкладывал в нее; в особенности исполненный в бурном темпе финал вызвал шумные аплодисменты.
– Браво, брависсимо! – воскликнул Эрлау, первым подходя к молодому человеку и пожимая его руку. – Мы, право, должны быть благодарны синьоре Бьянконе и господину Вельдингу за то, что их музыкальный спор способствовал открытию такого таланта. Вы скромно говорите о «пробе сил дилетанта» и обнаруживаете исполнение, которого не постыдился бы истинный виртуоз. Вы помогли синьоре одержать блестящую победу; она права, безусловно права, и господин Вельдинг со своим мнением остается решительно в меньшинстве.
Бьянкона тоже подошла к роялю.
– Я также благодарна вам за то, что вы так рыцарски пришли мне на помощь, – улыбаясь, сказала она и прибавила пониженным до шепота голосом: – Но берегитесь, боюсь, мой строгий критик еще посчитается с вами за то, что вы поддержали мой взгляд. Вполне ли правильно было исполнение пьесы, в особенности ее финала?
Предательский румянец залил лицо молодого человека, но он тоже улыбнулся:
– Оно соответствовало вашему пониманию и вызвало ваше одобрение – этого для меня вполне достаточно, синьора.
– Мы еще поговорим об этом, – быстро шепнула артистка, так как в эту минуту сама хозяйка дома подошла к ним, чтобы любезно похвалить игру молодого человека.
Ее примеру последовала значительная часть общества.
Целый поток любезностей и комплиментов излился теперь на Альмбаха, восторгались его игрой и толкованием пьесы, спрашивали, где он учился музыке. Если вначале на него не обращали ни малейшего внимания, то сейчас он привлек все взоры своим внезапным успехом. Скромность молодого человека, едва позволявшая ему отвечать на предлагаемые вопросы, заставила почти каждого из гостей вдруг почувствовать себя чем-то вроде мецената, готового оказать покровительство молодому таланту.
Но точно ли только скромность сковывала уста Альмбаха? В его взоре то и дело сверкал насмешливый огонек, в то время как он выслушивал все новые и новые похвалы своему виртуозному исполнению и уверения, что эту пьесу никому не доводилось слышать в столь совершенном воспроизведении. Он воспользовался первой же возможностью, чтобы ускользнуть от всеобщего внимания, но его сейчас же поймал Вельдинг.
– Наконец-то мне удалось добраться до вас! – воскликнул он. – На вас обрушилась настоящая буря восторженных комплиментов. На два слова, господин Альмбах! Войдемте сюда!
Вельдинг указал на соседнюю комнату.
Альмбах последовал приглашению. Едва они вошли туда, как доктор довольно резко заговорил:
– Синьора Бьянкона оказалась правой, но только благодаря вашему исполнению. Мои нападки были направлены против пьесы в том именно виде, в каком она написана в оригинале. Позвольте мне полюбопытствовать, где вы нашли эту своеобразную ее обработку? Она мне совершенно не известна.
– Что, собственно, вы хотите этим сказать, доктор? – холодно возразил Альмбах. – Я знаю пьесу только в таком виде.
Вельдинг смерил его взглядом с головы до ног; сердитая гримаса на его лице сменилась выражением нескрываемого интереса, когда он ответил:
– Вы, по-видимому, верно оценили музыкальное образование своих слушателей, сыграв пьесу таким образом. Они слышат знакомую тему и премного довольны, но ведь бывают и исключения. Мне, например, было весьма интересно узнать, кому принадлежат некоторые вариации, совершенно меняющие характер целого, и в особенности финал… Или, может быть, смелая импровизация тоже является «пробой сил дилетанта»?
Альмбах задорно откинул голову:
– А если бы и так, что сказали бы вы по этому поводу?
– Сказал бы, что со стороны ваших родных было большой ошибкой сделать из вас… купца.