Бокал вина - Алан Милн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«…Доставили бутылку с трогательной наклейкой „Яд — не вручать до рождества“…» — продолжил я, ибо его самодовольный тон стал меня раздражать.
«Не старайтесь казаться большим остолопом, чем вы есть в действительности, — резко перебил меня Тотмен, — и не наглейте, иначе схлопочете неприятности».
Я смиренно извинился и заверил его, что мне «очень приятно с ним работать». Он простил меня, и мы снова стали друзьями. Похлопывая меня по плечу, он мягко сказал:
«Поезжайте в деревню, где жил Мертон, и составьте для меня толковый отчет о той бутылке — как она проделала путь от его жилища до Брук-стрит и кто доставил ее Хедингему. Я же собираюсь в Лезерхед. Дайте знать о себе в пятницу утром, и мы посмотрим, что у нас получилось. У меня ведь день рождения, и я чувствую, мне должно повезти».
Лезерхед — это то место, где Мертон совершил преступление. А насчет своего злополучного дня рождения Тотмен говорил мне уже третий раз.
Я поехал автобусом в Хемпстедскую пустошь. Обошел раз двадцать вокруг Овечьего пруда, и с каждым кругом теория Тотмена казалась мне все глупее и глупее. Я все больше убеждался, что преступник заставил нас втиснуться в узкие рамки тонко и ловко навязанной им версии. Это звучит фантастично, понимаю, но я почти физически ощущал, что убийца подталкивает нас в спину, направляя по угодной ему дорожке.
Я присел на скамью, набил трубку и сказал себе: «Ладно! Преступник хотел, чтобы я поверил в то, во что я действительно поверил, значит, он вёл игру не так просто, а намного сложнее. Это означает: истинно именно то, что лежит на поверхности, а не то, в чем преступник хотел нас убедить. Теперь, Фред, ты начнешь все сначала, и отныне ты не будешь идти у него на поводу».
И конечно, самое первое, что пришло мне в голову теперь, было то, что преступник хотел убить именно дворецкого!
Мне уже казалось невероятным, как могли мы раньше не подумать об этом. Какой дворецкий не устоял бы перед соблазном и не отведал бы стаканчик, переливая хозяйское вино в графин? Значит, можно было не сомневаться, что Перкинс станет первой жертвой отравленного вина.
«Однако — стоп. Не спеши, Фред», — прервал я сам себя. Возможны возражения. Первое:
Перлине мог быть исключением и вовсе не был любителем попробовать хозяйские вина. Второе: даже если Перкинс и был таким «любителем», он мог в тот вечер, скажем, неважно себя чувствовать и припрятать стаканчик, чтобы выпить его позже. Не слишком ли рискованно было для убийцы — ведь он хотел отравить только Перкинса и ничего не замышлял против семьи лорда Хедингема — всецело зависеть от того, выпьет дворецкий первым или нет?
Внезапно я увидел решение, которое все объяснило. Это вовсе не было бы рискованно, если бы: а) убийца наверняка бы знал о привычках дворецкого; б) мог бы в случае необходимости предостеречь семейство лорда. Иначе говоря, если бы он был другом семьи, присутствовал на ужине и, не вызывая подозрения, мог вовремя предотвратить опасность.
В таком случае это мог быть только сэр Вильям Келсо. Потому что сэр Вильям Келсо был единственным человеком в мире, который мог сказать: «Не пейте это вино. Я не посылал вам его. Это мистификация… если не больше…»
Почему мы не подозревали его с самого начала? Одна из причин, конечно, заключалась в нашем предположении, что жертвой был намечен кто-то из Хедингемов, а в преданности сэра Вильяма этой семье никто никогда не сомневался. Но главной причиной было наше допущение, что наиболее невероятным поступком со стороны преступника было бы приложить к отравленной бутылке свою визитную карточку. Мы заблуждались, забывая, что НАИБОЛЕЕ НЕВЕРОЯТНЫЙ поступок со стороны преступника может быть НАИБОЛЕЕ ВЕРОЯТНЫМ поступком, если преступник по-настоящему умен.
Чтобы окончательно убедиться в правильности своей версии, мне оставалось установить мотивы преступления… И вот я решил доставить себе удовольствие послеполуденного чаепития с экономкой лорда Хедингема. Мы переглядывались с ней еще раньше, во время моих посещений этого дома, а в те годы я пользовался успехом у женщин. Когда я ушел от нее, то знал две вещи — Перкинса не любили не только внизу, но и наверху.
«Удивительно, как они терпели его. А ее светлость совсем изменилась в последнее время».
«Как изменилась?» — спросил я.
«Сразу как-то помолодела, если вы понимаете меня, сержант Мортимер. Снова стала как девушка, благослови ее господь!»
Я понимал, о чем шла речь. Догадка моя подтверждалась. Шантаж.
Что предпринять дальше? Чего стоили мои «драгоценные» выводы? Да ровным счетом ничего. Прямых доказательств у меня не было. Если бы Келсо оставил хоть одну прямую улику, тогда моя версия почти наверняка убедила бы присяжных. Впрочем… улика была: визитная карточка! Но эта единственная улика одновременно доказывала его полную невиновность. Тотмен просто посмеется надо мной. Я задумался, а не удастся ли мне самому посмеяться над ним…
Я сел в автобус и отправился в Реджент-Парк, чтобы детально обдумать там сложившуюся ситуацию. И тут, очутившись у Ганноверской террасы, я увидел Робертса.
«Хелло, молодой человек! Каким ветром вас сюда занесло?»
«Хелло, мой сержант, — усмехнулся он. — Я только что беседовал со своим однокашником — камердинером сэра Вильяма Келсо. По мнению Тотмена, он должен был хорошо знать Мертона. Как говорится, между ними, камердинерами…»
«Вернулся ли инспектор Тотмен?» — спросил я.
Роберте вытянулся в струну и ответил:
«Никак нет, сержант Мортимер, возвращение инспектора Тотмена из Лезерхеда, графство Суррей, ожидается не ранее чем сегодня к ночи».
Вряд ли можно было сердиться на мальчишку. Он никого не уважал, но был славным парнем. И глаз у него был острый, как у ястреба. Он видел все и не забывал ничего… Я сказал:
«Вот уж не знал, что сэр Вильям проживает где-то поблизости».
Роберте показал через дорогу:
«Видите пышный особняк? Пять минут тому назад вы бы застали меня на кухне за беседой с прислугой, по мнению которой Мертон — это городишко в Суррее. Да так оно и есть, впрочем».
У меня внезапно возникла сумасшедшая идея.
«Так вот, теперь мы отправимся туда вместе, — сказал я. — Я собираюсь нанести визит сэру Вильяму и хочу, чтобы вы были под рукой. Впустят ли они вас на кухню снова или вы им надоели?»
«Мой сержант, там все без ума от меня. Когда я уходил, они хором вздыхали: „Неужели вы должны уже нас покинуть?“»
Мы говорили в Ярде: «Убивший однажды навсегда остается убийцей». Возможно, именно поэтому у меня возникло желание, чтобы молодой Роберте находился в пределах досягаемости. Ведь я собирался выложить сэру Вильяму Келсо все начистоту. Я видел его только раз, но у меня сложилось впечатление, что он относится к тому типу людей, которые вполне способны убить, но вряд ли способны лгать…
Подойдя к калитке, я стал рыться в бумажнике, ища визитную карточку. К счастью, одна отыскалась. На ней было несколько чернильных пятен. Робертс, который ничего не пропускал мимо, заметил:
«Лично я всегда пользуюсь промокательной бумагой».
И, посвистывая, пошел дальше. Я вручил служанке мою карточку и спросил, сможет ли сэр Вильям принять меня. В этот же момент Робертс подмигнул ей и указал на боковую дверь. Ему она кивнула, а меня пригласила войти. Робертс сошел вниз, на кухню. Так я чувствовал себя в большей безопасности.
Сэр Вильям был крупный мужчина, примерно такой, как я. Вертя в пальцах мою карточку, он сказал:
«Итак, сержант, чем могу быть полезен? — Он говорил вполне дружелюбно. — Садитесь, пожалуйста».
«Пожалуй, я постою, сэр Вильям… — ответил я. — Мне хочется задать вам всего лишь один вопрос, если разрешите».
«Бога ради», — ответил он, не проявляя особого интереса.
«Когда вам стало известно, что Перкинс шантажирует леди Хедингем?»
Он стоял перед огромным письменным столом, а я — напротив. Перестав вертеть мою карточку, он замер, наступила неловкая тишина…
«Это ваш единственный вопрос?» — наконец спросил он.
Что меня удивило, так это его голос — такой же спокойный, как прежде.
«Пожалуй, еще один… Есть ли у вас дома пишущая машинка?»
Сэр Вильям глубоко вздохнул, бросил мою визитную карточку в корзину для бумаг и отошел к окну. Он стоял спиной ко мне, погруженный в раздумья. Затем он резко повернулся, и, к моему удивлению, я увидел на его лице дружелюбную улыбку.
«Я думаю, нам лучше присесть», — сказал он.
Так мы и сделали.
«У меня есть пишущая машинка, которой я иногда пользуюсь, — начал он. — Смею думать, что и вы тоже пользуетесь машинкой».
«Да», — ответил я.
«И еще тысячи других людей — включая, быть может, убийцу, которого вы разыскиваете», — продолжал он.
«Тысячи людей, включая убийцу», — согласился я.
