Офицерская баллада - Тимур Максютов

– Ничего не понимаю, – растерянно сказал гость, – прорицатель и о наших проблемах знал? Рассказывал о Чойре? О нашем ближайшем будущем?

– Когда же ты поймешь, что обо всем, что произойдет в мире, давно сказано. Надо лишь уметь слушать шепот звезд и журчание Млечного Пути.

Окончательно сбитый с толку чойренец почесал тонкую переносицу. Все-таки набрался смелости и спросил:

– А вот про морского посла я не понял… У нас же в Монголии моря нет! Откуда он возьмется?

– Я сказал «Посланник Океана»! – раздраженно рявкнул учитель, – Что непонятно?!

– Если честно – все, – тихо сказал гость.

– Значит, не пришло твое время понять, – внезапно успокоился старик. – Ладно, покумекай, набросай программу своих действий. Не забудь, что в трех экземплярах.

– А еще два экземпляра кому? – почему-то шепотом спросил гость.

– Туда, – старик потыкал пальцем в потолок. – И туда, – показал им же в пол.

Чойренец почувствовал, как ужас ледяным скорпионом карабкается по позвоночнику.

Лейтенант Тагиров протомился у окошка вокзальной кассы добрый час. Дождался жующую кассиршу и получил билет в третий плацкартный вагон.

Вдоль перрона метались толпы местных с мешками. Они бегали от вагона к вагону и что-то вопили. Солидные проводники, сплошь мужчины за сорок в белых нитяных перчатках, игнорировали вопросы соплеменников, напоминая гордым окаменевшим видом памятники партийным деятелям.

Марат подивился экзотическому способу посадки и пошел искать свой плацкарт. И уже через пять минут очень захотел присоединиться к растерянной толпе.

После второго вагона шел сразу седьмой. Потом четвертый, потом три подряд без номеров. Окончательно добил лейтенанта вагон под номером «ноль».

По платформе важно прогуливался железнодорожный начальник в сияющем нашивками и значками мундире. Он сквозь зубы что-то приказывал проводникам, и те меняли таблички с номерами вагонов на другие – такие же нелогичные… Все это походило на игру, имеющую целью свести с ума несчастных пассажиров.

– Что, новенький, обалдеваешь потихоньку?

Сзади подошли два капитана-летчика в выгоревшей форме. Марат обрадовался землякам.

– Да вот, не могу свой вагон найти, номер «три».

– Подумаешь, задача! Отсчитывай от паровоза третий и садись.

– Так там номер «семь» висит!

– Фигня, поменяют! Нам тоже туда – пошли.

Капитаны оказались отличными ребятами. Угостили разведенным спиртом и терпеливо разъяснили Тагирову накопившиеся вопросы.

– Я не понимаю: зачем эта путаница с номерами вагонов?

– Да плюнь, местная специфика! Тутошний любой начальник, даже самый маленький, – это «дарга». Царь и Бог. Ему надо свою власть показать. Думается, что этой инфекцией монголы и нашу страну заразили во времена ига.

– А питаться тут где? Я в вокзальном буфете чуть не наблевал на пирожки или как их там…

– Ты чего, самоубийца? Есть можно только в нашем общепите, армейском. И вообще, поосторожней будь, контактируй с кампанами поменьше. Тут дизентерию или холеру поймать – легко. А уж желтуха – как насморк. Мы оба в Афгане отпахали – так там и то попроще с этим делом было.

За окном тащились пыльные однообразные пейзажи, по трансляции тянулась соответствующая им заунывная песня. Капитаны поучали:

– Из Союза надо везти рубли в крупных купюрах. Так-то больше тридцати рублей червонцами нельзя, а если сможешь через таможню протащить «четвертаки», «полтинники» или «сотки» – монголы с руками оторвут, возьмут по курсу один к шести. Еще они любую бытовую технику берут с удовольствием – холодильники, утюги. Любую кожу, мех можно домой везти. Контрабандный китайский речной жемчуг – он дорогой, а спрятать легко, мало места занимает. Но вообще, конечно, опасное дело. Поймают наши таможенники – и песец: в двадцать четыре часа выкинут в Союз дослуживать, в дыру какую-нибудь.

Марат не выдержал:

– Мужики! Ну как так можно! Вы же офицеры, а разговариваете, как торгаши-кооператоры, честное слово! А как же это… Офицерская честь! Разве же мы Родину защищаем ради денег?

Капитаны переглянулись, расхохотались.

– Ну ты зеленый, как пенис лягушки! Мы же не предлагаем китайцам военные секреты продавать. Хотя они и так все про нас знают. Ладно, семью заведешь – сам поймешь, что крутиться надо. На, выпей лучше. Тимуровец, ешкин кот.

Тагиров растерянно стоял на перроне под черным монгольским небом, украшенным огромными звездами. Куда идти, как до гарнизона доехать?

Потом увидел качающуюся под единственным фонарем фигуру в офицерской фуражке и потащился с чемоданом к ней.

– Товарищ капитан! Как тут до рембазы добраться?

Небритый офицер с трудом сфокусировал взгляд на Марате.

– А! Ик… Летёха, ты кому заменщик?

– Я? Капитану Миронову вроде бы.

– Ик! Сука! Как долго я тебя ждал! Две тыщи дней и около того ночей! Я – Миронов! Неужто не видно?

Капитан вытащил из-за пазухи сигнальную ракету, с третьей попытки нащупал шнурок. Обалдевший Марат еле успел отшатнуться – чуть не опалив ему лицо, в небо с визгом унесся красный огненный шар.

– Пошли, салага. Я дежурную машину пригнал. В гарнизон поедем, отмечать будем, ик!

Ветру в монгольской степи привольно. Одетый в пыль, несется он над ровным столом Гоби, облизывает невысокие холмы, силится оторвать от земли камни. Он тут хозяин! И все здесь – его собственность: от ловящего восходящий поток орла до послушно кланяющейся ему пересохшей травы. Летит он, подгоняя толстую коричневую саранчу, летит… И разбивается о бетонный забор очередного советского гарнизона.

Ветер раздраженно перепрыгивает через препятствие и бежит пересчитывать пятиэтажки домов офицерского состава. В Чойре их – два десятка. И столько же старых одноэтажных бараков. Обособленно стоит офицерская гостиница, где есть даже генеральский люкс, весь в полированном дереве и красных коврах. Есть еще храм культуры – Дом офицеров; школа, детсад, магазины и столовая; какие-то нужные будки с гудящими в темноте трансформаторами или запасами кумачовых плакатов к празднику…

Туземцам сюда вход строго воспрещен! Исключение делается лишь для официально приглашенных делегаций аймачного партийного руководства. Еще право свободного круглосуточного входа на территорию городка имеет местный милицейский «дарга» – капитан Доржи. У Доржи темное обветренное лицо, тонкий нос с горбинкой и всегда сжатые синеватые губы. Он гордо игнорирует магазины и столовую, весь этот мещанский тлен. Приезжает по делу – к гарнизонному военному прокурору, майору Пименову. Или в комендатуру – забирать очередного пойманного патрулем земляка.

Местные, несмотря на все запреты и на строгого капитана Доржи, постоянно ищут и находят прорехи в бетонном периметре. Шустрят на помойках, собирают по офицерским квартирам пустые бутылки. Выносят поломанную мебель и брошенные ржавые железяки… Барыжат дефицитной монгольской водкой фабричного разлива. Продают самопальные меховые шапки и криво пошитые куртки из плохо выделанных, вонючих, гремящих мездрой шкур волков, корсаков и тарбаганов. И если не поймает патруль – топают, счастливые, десять километров по степи домой, до городка Сумбэр, столицы Чойренского аймака. Монгольская жизнь даже на фоне военного быта советского гарнизона – беспросветная нищета…

С высоты орлиного полета Сумбэр выглядит, как неаккуратная кучка засохших овечьих катышков. Грязные двухэтажные дома чередуются с юртами. Наши военные здесь не редкость – забредают от скуки, пока ждут поезда. Никто не обращает на них внимания, кроме любопытных местных мальчишек. Чумазые, одетые в перешитое и рваное, обутые в жуткую дрянь, они бегут на безопасном расстоянии и кричат в спину советским солдатам что-то обидное. Лучше никак не реагировать, а то могут и камнем засветить. Камнями пацаны умеют кидаться виртуозно.

Но на этот раз монгольских гаврошей не наблюдалось, и человек в советской форме проскочил в двухэтажку под номером три незамеченным. Без стука толкнул покосившуюся дверь, вошел в квартиру. Поморщился от запаха кипящего молока и прогорклого жира.

– Я пришел, кампан. – сказал негромко, вглядываясь в полумрак.

Монгол выглянул из комнаты, кивнул. Сказал по-русски чисто, практически без акцента:

– Проходи, располагайся. Я сейчас.

Гость скептически поглядел на вытертый диван: вместо одной ножки были подложены обломки кирпичей. Решил не рисковать и осторожно присел на табуретку.

Хозяин ушел в соседнюю комнату, что-то сказал – ему ответил женский голос. Минуты через три он вернулся и сел напротив, достал из кармана синих «треников» пачку тугриков. Начал пересчитывать, шевеля губами.

Гость молчал, брезгливо разглядывая грязную растянутую майку на безволосой груди монгола. Тот заканчивал подсчет:

– Ее зуун, мянга. Все, тысяча. Забирай.