Песня синей птицы - Барбара Картленд

Кроме того, маркиз почувствовал, что многие считают, что брак между ним и Леоной не только положит конец ее чересчур вольным проделкам, но и будет выгоден им обоим.

Леоне пора было остепениться, пора было выходить замуж. И мало того, что, став маркизой Алтон, она становилась бы обладательницей высокого титула и немалого состояния, но ей льстило и то, что она заполучила бы при этом самого завидного жениха во всей Англии.

С точки зрения маркиза дело было еще проще. Он без излишней серьезности относился к браку. Его родня столько твердила ему об этом, что он начал ее избегать: тема эта вызывала у него зевоту. Но когда об этом же заговорил и мистер Питт, маркиз был поражен.

— Чего вам не хватает, Алтон, — почти агрессивно сказал ему бывший премьер-министр, — так это жены.

— Жены? — изумился маркиз.

— Да, жены, — повторил мистер Питт. — Прошел уже месяц с тех пор, как я, вернувшись в Палату общин, попросил вас поискать среди нас шпионов Наполеона — ив особенности одного из них. Но вы не продвинулись ни на шаг в поисках этого предателя. А женщинам в постели всегда выбалтывают секреты, которые они на следующее утро передают своим лучшим подругам.

— Уверяю вас, сэр, — сказал маркиз, чуть кривя губы, — я слышу немало женской болтовни.

— Охотно этому верю, — признал мистер Питт, — но все же мне кажется, что вы узнавали бы больше, если бы подле вас всегда находилась жена. Она, наверное, не тратила бы столько времени на разговоры о любви, как это делают ваши теперешние прелестницы.

Откинув назад голову, маркиз расхохотался, но потом совершенно серьезно сказал:

— Сударь, я готов ради вас пожертвовать своим временем, своими деньгами и всем, чего бы вы ни попросили, ради попытки помочь вам, но даже ради моего отечества я не согласен повесить себе на шею какую-нибудь пустоголовую болтушку, чью трескотню мне придется выносить потом, когда война окончится, до конца моих дней.

Мистер Питт, улыбнувшись, сказал:

— Я прекрасно понимаю вашу привязанность к холостяцкой жизни, но в то же время, Алтон, это чертовски серьезно. Я совершенно уверен, что шпион — человек, близкий к правительству, и находится в одном из наших важнейших министерств. Но одному Богу известно, где он — в Адмиралтействе, Военной коллегии или в Министерстве иностранных дел.

— Так вы все же признаете, что дали мне трудное задание, — улыбнулся маркиз.

— И не знаю никого, кто мог бы лучше с ним справиться, — объявил Питт. — Но все же я уверен, что жена была бы вам полезна.

Слова мистера Питта еще звучали у него в ушах, когда маркиз смотрел на сидящую подле него Леону. Ее темные манящие глаза были полузакрыты, но в них читалась глубокая страсть, которая, как он знал, не была полностью наигранной. Он прекрасно видел, что Леона использует все доступные ей женские уловки, чтобы заставить его сделать ей предложение.

— Ах, Юстин, — мягко проговорила она, — вы же знаете, что мы будем прекрасно ладить. В Лондоне мы будем давать роскошные вечера и сможем принимать гостей в Алтон-Парке. Не хочу, чтобы это прозвучало слишком самонадеянно, но мы будем самой красивой парой в светском обществе. Кроме того, я питаю к вам явную склонность, и вы прекрасно это знаете.

В ее манерах была какая-то кошачья чувственность, и чуть раскосые глаза Леоны смотрели из-под длинных ресниц по-кошачьи. В слегка надутых алых губках, обращенных к нему, читался откровенный призыв.

— Вы очень хороши, Леона, — хрипло сказал маркиз и протянул руку, прикоснувшись к округлой белизне ее изящной шеи.

Невозможно было сказать, кто из них сделал первое движение, но маркиз обнаружил, что целует ее — страстно и с какой-то жестокостью, которую непонятно почему пробудила в нем ее податливость.

Это был поцелуй двух опытных людей, в которых легко просыпается страсть, и, прижимая все крепче к себе Леону, маркиз невольно подумал: сколько же мужчин так целовали ее прежде, сколько мужчин держали в объятиях ее теплое, нежное, манящее тело и чувствовали, как дыхание их ускоряется при ощущении огненной страсти ее губ.

Руки Леоны обвивали его шею, и в порыве обуревавшего его желания он с такой силой сжал ее, что у нее почти прервалось дыхание. В эту минуту он мог бы произнести слова, которые она мечтала услышать от него — если бы им не помешали.

В холле, куда выходил салон, послышался шум, и мужской голос спросил:

— Леона, где ты?

Это ее брат, виконт Тэтфорд, возвратился домой с пирушки. Леона неохотно высвободилась из объятий маркиза.

— Это Перегрин, — произнесла она с ноткой раздражения в голосе.

Секундой позже, когда ее брат уже входил в комнату, она прошептала так тихо, что ее мог услышать один только маркиз:

— Приходите поговорить с отцом завтра утром — я буду вас ждать.

Именно эта фраза и была причиной того, что в мрачном расположении духа маркиз отправился в свое загородное поместье. Слишком хорошо все было спланировано, откровенно до цинизма. Он чувствовал, что попал в ловушку, что его принуждают сделать предложение прежде, чем он сам примет такое решение.

Да, конечно, он целовал Леону, но она намеренно обольщала его. Она выманила у него эти поцелуи, а потом сочла само собой разумеющимся, что он скажет слова, которых не говорил еще ни одной женщине.

Возвратись в свой дом на Беркли-стрит, маркиз приказал заложить свой самый быстрый фаэтон, переоделся и отправился в Алтон-Парк.

Ему внезапно захотелось уехать из Лондона, забыть о раздушенном атласе женской кожи, вдохнуть свежий воздух сельской местности, ощутить нежный аромат цветов, зная, что он один, — один, и не нуждается ни в чьем обществе.

К моменту своего приезда в Алтей-Парк он был слишком разгневан, чтобы получить удовольствие от того, в чем надеялся найти успокоение. Его мысли начали проясняться, и он понял, что это вино усыпило его здравый смысл. Все эти чертовы тосты, при которых нельзя было не пить: «За победу!», «За уничтожение наших врагов!», «Да падет Наполеон!», «За наш флот!», «За армию!», «За волонтеров!»… Их были многие десятки, и поскольку каждый провозглашался самим принцем, никто из гостей не мог не осушить своей рюмки.

Здоровье у маркиза было отменное, и наутро, когда он проснулся, голова у него не болела, но все равно его угнетала мысль, что Леона ждет его в Лондоне и что ее отец, граф Арлингтон, уже прикидывает, какую сумму маркиз закрепит за своей будущей женой. Еще противнее было представлять себе знакомых, их глубокомысленные улыбки и намеки на то, что они не сомневались в этом с самого начала…

— Будь проклят этот Уильям Питт! Это все он виноват! — пытался убедить себя маркиз, выходя из спальни и медленно спускаясь по великолепной лестнице с резными перилами, на каждом повороте которой, как стражи, были помещены геральдические изображения.