Ленин в 17-м - Олег Лукошин

Ленин: Подожди, он не попадается на допинге. Пусть он вовсе будет не из России! Это фильм совсем о другом… Спортсмен не просто участвует в Олимпийских играх, он считается в них главным фаворитом на победу! Вот объявляется забег на пять тысяч метров, наш герой в нём. Флажок, выстрел, атлеты бегут по дорожкам. Наш парень сразу же выбивается в лидеры. Тысяча метров позади, две, три, четыре… Наш стайер бежит в гордом одиночестве впереди. И вот когда до финиша остаётся сто метров, или пусть даже десять, он вдруг останавливается и пропускает всех соперников вперёд. Они финишируют один за другим, а он стоит и не двигается с места. Трибуны свистят, зрители крутят пальцем у виска, а наш герой сходит с дистанции и удаляется в раздевалку. В гордом одиночестве. Потому что на самом деле победил именно он. Потому что сумел отказаться от всех этих буржуазных иллюзий – от богатства, славы, сомнительных возможностей – и остался в душе чистым человеком. И, покинув стадион, он уходит работать на завод – простым токарем, или даже дворником в жилищно-коммунальную контору. По-моему, это в высшей степени коммунистический и даже, хоть я и не люблю религиозные аллюзии, христианский сюжет.

Крупская: Володя, должна тебя разочаровать, такой фильм уже существует.

Ленин: Вот как!

Крупская: Да, он называется «Одиночество бегуна на длинную дистанцию» и снят в Великобритании.

Ленин: Вот ведь оказия! Так, может, я и смотрел его! Просто позабыл.

Крупская: Очень вероятно!

Ленин: Одиночество бегуна на длинную дистанцию… Какое замечательное название! Буквально про меня! Тут ведь что самое главное? Понять, что наша дистанция, дистанция всего человечества – не сто лет, и даже не тысячу. А намного-намного больше. И пусть кому-то кажется сейчас, что победители уже определены, что они – все эти лощёные толстосумы, владельцы миллиардов долларов и вершители судеб, что у них не может быть конкурентов. Но это иллюзия, обман! Потому что дистанция длиннее! Потому что в конечном итоге победителем выйдет не тот, кто наворовал больше денег, а тот, кто одержит верх в идейной битве. Тот, чей путь покажется человечеству наиболее достойным.

Крупская: У миллиардеров есть миллиард способов внушить человечеству превосходство собственных идей.

Ленин: Нет, Надюша, нет! Дистанция длиннее! Гораздо длиннее! На неё не хватит никаких миллиардов долларов и тонн лжи. Зерно истины всё равно пробьётся из-под навозной кучи, какой бы огромной она ни была! Правда победит! Справедливость восторжествует! У этого мира нет другого варианта, кроме как создать гармоничное общество. Рано или поздно оно будет построено! Иного не дано!

Крупская: Извини меня, но твой коммунистическо-христианский сюжет и слова про «рано или поздно» несколько настораживают. Их можно трактовать как отказ от борьбы. Зачем сражаться здесь и сейчас, если есть «рано или поздно»?

Ленин: А вот это ошибочное измышление! Только сражаясь здесь и сейчас, ни на минуту не отклоняясь от борьбы, мы в состоянии приблизить это «рано или поздно». Никогда нельзя сдаваться на волю обстоятельств и навязанного извне смирения. Только в непримиримой борьбе обретём мы счастье!

Во входную дверь стучатся. Стук особый, конспиративный: один удар, потом два, затем ещё два.

Ленин: Кто-то из наших.

Крупская: Я посмотрю.

Надежда Константиновна встаёт с тахты, приближается к входной двери и смотрит в глазок.

Крупская: Вы из страхового общества?

Слышен ответ: Нет, я из туристического агентства.

Крупская открывает дверь. В квартиру заходит усатый и долговязый Горький в длинном, почти до пят, пальто. Он без шляпы, волосы взъерошены. Горький держится за нос, из которого сочится кровь, на лице ссадина.

Ленин: Алексей Максимович, друг! Какими судьбами?

Горький, не отрывая руки от носа, целует Крупской руку, затем обнимается с Лениным.

Горький (снимая пальто): Да вот так, занесло ветрами судьбы, Владимир Ильич. Узнал, что вы в городе и не смог отказать себе в удовольствии повидаться с вами.

Ленин: Вот и замечательно! Просто даже очень замечательно! Какой неожиданный и приятный сюрприз! Только что с вами, Алексей Максимович? На вас напали?

Горький: Совершенно верно. Буквально сто метров не дошёл до вашего дома, как встретила меня компания развесёлых личностей. То ли гопники, то ли революционеры – так и не понял. Хотели снять пальто, но я не дался. Зато шляпу потерял.

Крупская: Ваша стильная широкополая шляпа!? Какая досада! Ну да хорошо, что сами живы остались.

Ленин: Чудовищно, просто чудовищно! Неужели они не поняли, кто перед ними?

Горький передаёт пальто Крупской, та вешает их на крючки у двери.

Горький: К сожалению, Владимир Ильич, а быть может и к счастью, никакого пиетета перед писателями народ не испытывает. И это правильно. Время от времени получать по морде полезно. Сразу же опускаешься с заоблачных высот на грешную землю.

Ленин: Нет, всё же это решительно недопустимо! Давайте вызовем милицию! Или как она там сейчас называется?..

Горький: Помилуйте, Владимир Ильич, какая милиция? Их уже и след простыл.

Крупская: Так может «скорую»?

Горький: И «скорую» не надо. Я в порядке. Первый раз что ли?..

Крупская: Присаживайтесь, Алексей Максимович! Я сейчас что-нибудь организую. Держите голову запрокинутой.

Крупская и Ленин усаживают Горького на тахту. Крупская торопливо уходит в соседнюю комнату. Ленин неторопливо прохаживается по комнате.

Горький: Шляпу не жалко. Рыбу жалко. Вёз вам здоровенную сардину с острова Капри. Подарок итальянских рыбаков. Нет, отобрали вместе со шляпой… Что за люди в России!

Ленин: Бросьте, Алексей Максимович, пустое! Живы – уже хорошо!

Горький: Эх, было бы их хотя бы двое… Ну трое на худой конец. Я бы показал им нижегородскую удаль! Как-никак приходилось на кулачках биться. Но так их же пятеро!

Ленин: Это гопники. Определённо гопники.

Горький: Не революционеры?

Ленин: Нет-нет. По крайней мере, пока.

Крупская возвращается с компрессом из вафельного полотенца.

Крупская: Подержите, Алексей Максимович! Там лёд.

Горький: Спасибо, Надежда Константиновна! Право же, не стоит.

Крупская: Держите, держите! Кровь надо остановить.

Горький прикладывает компресс из полотенца на нос.

Ленин: Как бы то ни было, я страшно рад видеть вас, дорогой Алексей Максимович! Ваши проникновенные замечания о современности всегда вдохновляли меня.

Горький: Да какие уж замечания, Владимир Ильич!? Всё затмевает злость и депрессия.

Ленин: Да что вы! Ай-яй-яй! Нельзя терять жизненный стержень!

Горький: Стараюсь, Владимир Ильич, но тяжело. Вокруг абсурд и коррупция. Иной раз кажется, что общество наше утратило самые элементарные очертания человеколюбия. Ради чего живём, к чему стремимся – всё погребено ворохом тщетных амбиций и алчных устремлений. Как древний Диоген, взяв фонарь, хочется бродить по улицам городов и деревень и восклицать в недоумении: «Человек! Куда же ты подевался?» И самое печальное, что никакого ответа на этот вопрос ждать не приходится. Исчез человек, растворился за экранами жидкокристаллических телевизоров и бортами разноцветных автомобилей. Погряз в ежесекундной борьбе за пропитание, в битве за материальные блага. Впору писать не романы и пьесы, а короткую эпитафию человеку.

Ленин: Так уж прямо и исчез?

Горький: Ну, если не совсем, то близок к тому. Не вижу я в современных людях того задора и желания жизни, какие были раньше. Плывут люди, словно дохлые рыбины, по течению жизни и даже не сопротивляются ему. Только и осталось веры в такие светильники разума, как вы, Владимир Ильич! Хорошо, что вы есть и светом своих идей согреваете окоченевшие чресла.

Крупская вновь уходит в соседнюю комнату.

Ленин: Как вам пишется, Алексей Максимович, что в ближайшее время выйдет?

Горький: Пишется неплохо, спасибо. Когда вокруг омертвение и вакуум, только в творчестве и находишь отдушину. А вот что касается новых книг, то в ближайшее время ничего ждать не приходится.

Ленин: Что так?

Горький: Да ведь не печатают меня больше!

Ленин: Быть того не может!

Горький: Ещё как может! Не вписываюсь в рыночные требования, знаете ли.