Осколки невозможного - Дино Буццати

Предвижу возражения: собака — животное великодушное, она без колебаний бросается в огонь, спасая хозяина; если бы она была в состоянии понять, как важны для нас полеты в стратосферу, она сама бы принялась жалобно скулить, требуя, чтобы ее отправили в какую-нибудь далекую галактику.

Да, возможно. Если бы она была в состоянии понять. Но ведь она не понимает. При всем своем природном оптимизме собака никак не может надеяться, что наверху, среди планет, висят, допустим, гроздья сосисок. Собаке невдомек, что ее вынужденный подвиг позволит человеку раздвинуть границы своего горделивого владычества. Стиснутая скафандром, запертая в тесной кабине, запущенная к зениту, словно пушечное ядро, а потом провалившаяся в пустоту, силой тяжести увлекаемая в пропасть, вися на шелковом зонтике над необъятной бездной, несчастная собака не испытает ничего, кроме ужаса, и все эти непостижимые трюки для нее будут означать только одно: совсем немного, еще мгновение — и ты умрешь. В то время как там, внизу, ученые с довольной улыбкой следят за ходом эксперимента, представляя, как их имена появятся в сообщении ТАСС, предвкушая почести и награды, сердце несчастного пса чуть не разрывается от невыразимой муки, тем более ужасной, что, с точки зрения собак, ей нет ни малейшего житейского объяснения.

Вот и снова человек воспользовался превосходством, в котором нет его заслуги и которое заключается в том, что его черепная коробка непропорционально, чудовищно развита по сравнению с остальным телом; он заставляет других, менее хитрых и проницательных существ выполнять свои дьявольские капризы. Но пусть бы он хоть признал это. Согласился с тем, что поступает безнравственно. Повинился в своем коварстве. Выступил бы с официальным заявлением: «Собака Мир, двух лет, неизвестной породы, видимо, помесь таксы и овчарки, вчера, на борту ракеты класса Икс, побила абсолютный рекорд скорости и так далее, и тому подобное…» Куда там. Бедных тварей даже не называют по именам, как будто они просто вещи. Ни слова похвалы или благодарности. Хоть бы угостили во искупление вины каким-нибудь деликатесным супом или вкусной косточкой.

А что, если бы люди, высадившись, к примеру, на Марсе, вдруг обнаружили там высокоразвитую собачью цивилизацию? И породу людей, которые, как низшие существа, были бы в рабстве у собак? И если бы собаки использовали этих своих рабов как подопытный материал для экспериментов в стратосфере? И если бы собачье верховное командование вдруг объявило, что «несколько людей», запущенных в ракетах на немыслимую высоту и сброшенных оттуда на парашютах, приземлились или, вернее, примарсились в «удовлетворительном состоянии»? Разве это не привело бы нас в сильное замешательство?

Такая возможность не исключена, и мы, боясь насмешек, не станем — хотя искушение велико — обращаться в ООН, требуя запретить использование собак как подопытных кроликов для космических полетов. Выскажем только одно скромное пожелание: когда поставят первый памятник первому человеку, высадившемуся на Луне, пусть рядом с фигурой первопроходца будет изваяна фигурка собаки, сидящей у его ног, или по крайней мере — надеюсь, хоть в этом нам не откажут — на постаменте, среди подходящих к случаю барельефов будет изображен песик, который испуганно смотрит вверх, словно желая сказать: и все же, великий герой космоса, если ты достиг цели, в этом есть и моя заслуга.

Наивные мечтания: в грядущую эпоху памятники, скорее всего, выйдут из моды, и если их еще и будут заказывать, то исключительно ультра-абстракционистам. И первооткрывателя Луны изобразят в виде какой-нибудь трости, а собаку, конечно, если о ней вспомнят, в виде маленькой тросточки; во всяком случае, в ее облике уже не будет ничего собачьего. Живые собаки, проходя мимо, не смогут узнать себя в ней, а потому, бедняжки, не испытают ни малейшего чувства удовлетворения.

1957 г.

Вы, слишком усталые или разочарованные: «Зачем это нужно? Неужели мы станем счастливее, если высадимся на Луне?»

Вы, возмущенные: «Ну разве это не бред — тратить столько трудов и столько миллиардов на дело, которое не принесет никакой реальной пользы, в то время как больше половины человечества страдает от голода?»

Вы, кто уже пресытился бурными и невероятными событиями нашего века, кто, равнодушно глянув на ракету и заголовок на первой полосе, сразу утыкается в биржевые котировки, спортивную хронику, сводку происшествий и некрологи.

Вы, молодые люди, не воспринимающие Луну как желанную цель, потому что сама идея полететь туда — это часть системы, которую вы хотите разрушить.

Вы, другие молодые люди, не видящие славы в таком полете, потому что отвага аргонавтов, исследователей и первооткрывателей — типично буржуазная отвага.

А также вы, старики, в глубине души желавшие, чтобы ничего не случилось: горько быть свидетелем того, как приоткрываются звездные врата, и сознавать, что покорение звезд свершится без тебя.

Вам уже не перечеркнуть то, что произошло вчера. Все ваши доводы стали праздной болтовней.

А в основе происшедшего — вечный, неодолимый импульс, на пользу или во вред нам, добровольно или против нашей воли побуждающий нас как можно больше увидеть, как можно больше узнать, как можно больше подчинить себе природу. Это жажда жизни в самом возвышенном и дерзновенном своем проявлении противостоит сглаживающей, расслабляющей энтропии. Это свободное дыхание человечества.

Рано или поздно человек должен был отправиться в «головокружительный полет». Когда Земля была изучена полностью, все ледники исследованы, все вершины покорены, привычный дом стал тюрьмой, а попытка к бегству — неизбежностью. Если бы не существовало теперешнего проекта лунной экспедиции, завтра появился бы другой, быть может совершенно противоположный по замыслу. Если бы Лоуэлл, Андерс и Борман потерпели неудачу, через три месяца или через три года по их стопам пошли бы другие. Если бы Америка решила вдруг все бросить, за дело взялась бы Россия, или Англия, или Китай, или Франция, или Израиль, а в отдаленном будущем, допустим, и Италия. Теперь, когда мы знаем, что легендарный рубеж может быть преодолен, пусть даже ценой огромных затрат, усилий и испытаний, бросить все означало бы пойти против собственной природы. Человек сделал первый шаг на пути, к которому готовился долгие столетия, и остановиться или повернуть назад уже нельзя.

Мы — свидетели самого грандиозного, самого славного и опасного приключения, на какое когда-либо отваживался род людской. Так трудно найти слова, достойные этого события, даже самые правильные и красноречивые кажутся вялыми и жалкими. Царь природы вышел из своего вековечного убежища, и сказка скоро станет былью. Подвиги Тесея, Улисса, викингов, Христофора Колумба и других величайших героев прошлого по сравнению с этим кажутся детским лепетом. Даже самый прожженный скептик не может не испытать изумленного восхищения перед мужеством этих троих.