Южный Луг - Астрид Линдгрен

— Да уж, хозяин Трудолюбивого Муравья позаботился о том, чтобы моё бедное тельце смогло прошмыгнуть куда угодно, — согласилась с ним Анна.

Наконец ущелье кончилось.

— Вот мы и перебрались через горы! — воскликнула Анна. — А где моя птица?

Маттиас неподвижно стоял в зимнем лесу и прислушивался.

— Она здесь, за стеной, — сказал он. — Слышишь, как она поёт?

В самом деле, перед ними стояла высокая каменная стена, а в стене — ворота. Ворота были слегка приоткрыты, словно кто-то только что вошёл в них и забыл за собой закрыть.

Зимний день выдался холодный и морозный, перед каменной стеной возвышались огромные сугробы, а из-за стены весенняя вишня протягивала детям свои ветви, усыпанные белыми цветами.

— Дома, на хуторе Южный Луг, у нас тоже росли вишни, — сказала Анна, — но даже там они не цвели зимой.

Маттиас взял Анну за руку, и они вошли в ворота.

И тут дети увидели красную птицу, её первую увидели они за воротами. Птица сидела на берёзе, а берёза была покрыта маленькими зелёными курчавыми листочками, потому что по эту сторону каменной стены звенела светозарная весна. Сердца Маттиаса и Анны тотчас переполнились весенней отрадой. На деревьях ликующе распевали тысячи маленьких птичек, повсюду журчали весенние ручьи, куда ни глянь — полыхали яркие весенние цветы, а на лугу, зелёном, как в раю, играли дети. Да, здесь было множество детей, они играли, вырезали из древесной коры кораблики и пускали их в ручьях и канавах. Они выстругивали себе деревянные свистульки и насвистывали на них веселые мелодии, казалось даже, что это поют настоящие скворцы. Все дети были одеты в нарядные разноцветные платья и костюмчики: красные, голубые, белые. Мальчики и девочки походили на чудесные весенние цветы, блистающие яркостью красок на фоне зелёной травы.

— Они даже не знают, что на свете есть серые полевые мыши, — печально сказала Анна.

И в тот же миг заметила, что они с Маттиасом стали совсем не похожи на полевых мышей: Маттиас неожиданно оказался в ярком красном костюмчике, а она сама — в ярко-красном платье.

— За всю мою детскую жизнь со мной ни разу не случалось ничего более удивительного! — воскликнула Анна. — Но куда же мы всё-таки попали?

— Вы попали на Южный Луг, — ответили им ребята, игравшие поблизости у ручья.

— На Южный Луг? Но ведь мы жили там раньше, пока не переехали на хутор Трудолюбивый Муравей и не превратились там в серых полевых мышей. И всё-таки тот Южный Луг был не такой, как этот.

Дети рассмеялись.

— То был совсем другой Южный Луг, — сказали они.

И позвали Маттиаса и Анну играть вместе со всеми.

Маттиас вырезал из коры дерева кораблик, а Анна воткнула в него вместо паруса красное пёрышко, которое обронила в ущелье их замечательная птица.

А потом они спустили кораблик на воду, и он стремительно помчался вперёд по журчащему ручью под своим красным парусом — самый весёлый из всех самодельных кораблей.

А ещё они построили водяное колесо, которое тут же завертелось в ярком солнечном свете, и залезли в ручей, шлёпая голыми ногами по мягкому песчаному дну.

— Ах, до чего же мои ноги любят мягкий песок и нежную зелёную траву! — сказала Анна.

И вдруг чей-то голос позвал:

— Дети, идите скорее сюда!

Маттиас и Анна остановились как вкопанные возле своего колеса.

— Чей это голос? — спросила Анна.

— Это наша мама зовёт нас, — ответили дети.

— А-а, но ведь нас с Анной она не звала, — сказал Маттиас.

— Как не звала? — возразили дети. — Она всех звала.

— Но ведь это ваша мама, — сказала Анна.

— Наша, — ответили дети. — Но не только. Это мама всех детей.

И тогда Маттиас и Анна вместе со всеми детьми побежали через луг к маленькому домику, где их ждала Мама. Было сразу видно, что это Мама, у неё были Мамины глаза, которые ласкали взглядом каждого ребёнка, и Мамины руки, которые тянулись ко всем детям, толпившимся вокруг неё. Она испекла для них блины и свежий хлеб, сбила масло и приготовила сыр. Дети могли есть всё это сколько хотели, сидя прямо на траве.

— За всю свою детскую жизнь я не ела ничего более вкусного! — радостно воскликнула Анна.

А Маттиас вдруг побледнел и сокрушённо сказал:

— Но упаси нас Боже опоздать к вечерней дойке.

Маттиас и Анна поспешно вскочили и заторопились в обратный путь, они только сейчас сообразили, что им давно пора быть на хуторе. Они поблагодарили Маму за еду, а Мама нежно погладила каждого из них по щеке и сказала:

— Возвращайтесь к нам поскорее!

— Возвращайтесь скорее! — повторили за ней все остальные дети.

Они проводили Маттиаса и Анну до ворот. Ворота всё ещё были приоткрыты, и по ту сторону стены, как и прежде, стояли высокие сугробы.

— Почему ворота не закрыты? — спросила Анна. — Ведь сюда может намести снега.

— Если ворота закрыть, они уже никогда больше не откроются, — объяснили дети.

— Неужели никогда? — удивился Маттиас.

— Никогда. Ни-ког-да! — сказали дети.

Красная птица всё ещё сидела на той самой берёзе с курчавыми зелёными листочками, которые пахли так здорово, как только могут пахнуть весной берёзовые листья. За воротами земля была по-прежнему покрыта толстой снежной пеленой, а в вечерних сумерках высился всё тот же лес, холодный и суровый.

Маттиас взял Анну за руку, и они выбежали за ворота. И сразу же ледяная стужа пронизала их до костей, а животы подвело от голода, словно дети не ели только что никаких блинов, словно они и не пробовали вовсе свежеиспечённого хлеба.

Красная птица летела впереди, показывая им дорогу, но в хмурых зимних сумерках она не светилась больше, как красный огонёк. И одежда на детях тоже не была больше красной, она стала прежней, серой: и шаль на плечах у Анны, и старая грубошёрстная куртка Маттиаса, которую, износив, отдал ему хозяин Трудолюбивого Муравья.

Наконец они примчались на хутор и побежали на скотный двор доить коров и чистить бычьи стойла. А когда вечером они вошли в кухню, хозяин Трудолюбивого Муравья сказал:

— Это ещё хорошо, что занятия в школе не идут целую вечность.

А Маттиас и Анна забились в уголок темной кухни и долго вспоминали Южный Луг.

На скотном дворе, в грязном хуторском хлеву продолжалась серая жизнь двух маленьких полевых мышек.

Они каждый день ходили в школу, и каждый день у лесной дороги на снегу их поджидала красная птица и провожала на Южный Луг. А там они пускали кораблики, вырезали себе свистульки, строили шалаши на склонах холмов и каждый день ели, сколько душе угодно, всё, что готовила им Мать.

— Если бы не Южный Луг, я бы и гроша ломаного не дала за свою жизнь в Трудолюбивом Муравье, — говорила Анна.

А их хозяин всякий раз, когда они по вечерам приходили в кухню, твердил:

— Хорошо ещё, что занятия в школе не идут целую вечность. И наступит день, когда дети останутся дома, на скотном дворе.

И всякий раз Маттиас и Анна переглядывались и бледнели.

И вот этот день наступил. В последний раз Маттиас и Анна должны были идти в школу, и в последний раз могли они увидеть свой Южный Луг.

— Упаси вас Боже опоздать к вечерней дойке, — в последний раз пробурчал им вслед хозяин Трудолюбивого Муравья, как бурчал каждый день, провожая их в школу.

В последний раз сидели они у горячего школьного очага и составляли из букв слова. В последний раз ели на перемене холодную картошку в мундире и даже слегка улыбнулись, когда Юэль в последний раз окликнул их: «Эй, голодранцы! Вы что — ни разу жратвы не видали?» А улыбнулись они потому, что вспомнили про Южный Луг, где вскоре их сытно накормят.

В последний раз бежали они из школы на свой хутор по длинной лесной дороге, как две серые полевые мышки. День выдался такой морозный, какой только можно себе представить. Изо рта от дыхания валил густой пар, а ногти на руках и ногах полопались от нещадного холода. Анна как можно плотнее закуталась в свою серую шаль и сказала:

— Ну вот, замёрзнуть — я замёрзла, проголодаться — проголодалась, и ещё ни разу в жизни мне не было так плохо.

Стоял такой жгучий мороз, и дети так мечтали снова увидеть красную птицу, которая покажет им дорогу на Южный Луг! Птица ждала их на том же самом месте, она казалась просто неслыханно красной на ослепительно белом снегу. Увидав её, Анна засмеялась от радости.

— И всё-таки я попаду в последний раз на Южный Луг! — весело сказала она.

Короткий зимний день уже клонился к вечеру, наступали сумерки, а там недалеко и до ночи. Но птица мелькала среди елей ярко-красным огоньком и так звонко пела, что тысячи снежных звёзд медленно падали на землю в студёной лесной тиши. В лесу стоял такой леденящий холод, что даже сосны прервали свою шумливую песню, задохнувшись от мороза. Лишь звонкий голос красной птицы нарушал морозное безмолвие леса.