Русская Океания - Александр Белаш

На Макуне-котане навстречь мне из юрты, крытой сеном, выбегла женщина не здешнего обличия со словами: Сеньор офицер, ради Пресвятой Девы, увезите меня отсюда! Это оказалась филиппинка Корасон Лирия из челяди вдовы Ровельяс, плывшей на галеоне «Нуэстра Сеньора де Ковадонга». Судно везло в Акапулько шелка, специи, наряды и благовония. Всё досталось голландским пиратам, поджидавшим галеон за Переливом у острова Оруторо. Ряпунцы им пособничали.

Лейтенант встал перед выбором: возвращаться ли в Петропавловск — благо, ветер попутный, — или зимовать на Макутане, посвятив время ремонту корабля, а затем продолжить путешествие на юг?

После смерти Петра I мизерный русский флот (в основном — гребной!) стухся на ноль и крейсировал не дальше Ревеля, редко высовываясь из Балтики. Куда им было, на галерах-то… Проще сказать — полный дестрой. Суда клепали абы как, чтоб только на воде держались.

Пакетбот «Святой Андрей», построенный в Охотске, был того же типа «Господи, помилуй!» — сколочен из сырого леса на гвоздях и деревянных нагелях, доски расходятся, обшивка протекает. При спуске это горе так углубилось, что пришлось снимать часть пушек, иначе в штиль утонет. При шторме пакетбот рисковал лечь на бок, а тогда — руби мачты.

Лотарев решил остаться, кренговать и чинить судно, а заодно построить избы и блокгауз. На месте зимовки экспедиции теперь стоит посёлок Нитумский.

Осмелимся предположить, что одной из причин, побудившей лейтенанта провести полгода на юге Лотаревских островов, были прекрасные очи Корасон Лирии. Он не сообщает, каким образом филиппинка переместилась из юрты «князька» в его избу, а говорит об этом, как о свершившемся факте.

Сердечко привела с собою жить сына Косямаина пяти лет и дочь Маци трёх лет, которых я прозвал Козьмой и Марьею. Она знатно сведала о языке ряпунском и переводила на гишпанский, толкуя мне всё неясное.

Здесь в обычае многомужество и многожонство, и куру, сиречь мужи, имеют на других островах пон моци, верных полюбовниц. Меня прозвали нуца утару паке, главою русских.

Дальнейшие земли за Переливом простираются на зюйд, где море тёплое, и там на крайних островах живут фуре сисам, красные чужаки, изрядные пловцы, которые к себе ряпунцев не пускают и сражаются, метко кидая камни из пращей и копья из металок.

Познавая сии земли и народы, я полагаю себя как бы Кортецем, а Сердечко своею Мариной, помогающей мне из приязни. Касаемо судна «Нуэстра Сеньора де Ковадонга» она…

Последнее незавершённое предложение в записях Лотарева замазано, даже низ страницы оторван, поскольку (это известно из других источников) речь шла о полутораста тысячах золотых песо из груза галеона, которые были зарыты на островах за Переливом. Очевидно, лейтенант смекнул, что написал лишнее.

Со снегами и туманами пришла морская зима. Будущий посёлок Нитумский погрузился в полусон, нарушаемый лишь стуком топоров у пакетбота, порой — выстрелами охотников и криками «шумства», как тогда именовалось пьянство. Русские трудились, знакомились с национальным напитком айнов — саке, — и миловались с ряпунками, закладывая начало этнической общности метисов-«лотарей». Камчадалы и алеуты влились в этот замес позже.

Слово из уст камчатского казака зачеркнуло все предыдущие названия и дало имя очередной земле, лежащей на пути Лотарева –

Переливные о-ва — расположены по 170° в.д., между 37°40’ и 43°18’ с.ш. Площ. ок. 7860 км2. Цепь длиной 719 км. В сост. Камчатского края РФ. Население — 27 117 чел. (2002 г.)

Эти острова, лежащие поперёк течения Куросио, открывали многие. Около VIII–VII тысячелетия до н. э. на южные Переливы пришли австронезийцы, которых монголоиды выперли с юго-востока Китая. Затем в VII–VI вв. до н. э. явились айны с Лотарей и освоили северные Переливы, назвав их Циотаннэ мосири, «Протяжённые земли». Китайцы именовали их Хайтан, «Страна диких яблонь», испанцы — Исла-дель-Арменьо, «Острова армянина», голландцы — Кастрикум…

Казалось, тут оттоптались все, кто мог — но закрепились немногие. Оно и понятно: острова далёкие, туземцы злобные, ни золота, ни пряностей.

Даос Сюй Фу (219 г. до н. э.) осел здесь потому, что вернуться к императору Цинь Шихуанди без плодов бессмертия — это подставить шею под меч. К приезду буддиста Хуэйшаня (486 г.) Сюй Фу и его бригада из сотен невинных девиц — видимо, только им можно доверить сбор волшебных персиков! — растворились среди австронезийцев.

Возможно, удержались бы опорный пункт и фактория, созданные адмиралом Чжэн Хэ (1407 г.), но его проект заморской экспансии свернулся под давлением конфуцианцев (хотя китайцы ещё век тайком шныряли в «Страну диких яблонь» за ценными шкурками).

Но Семён Лотарев двинул за Перелив так, будто он первый. Так и надо всюду лезть! Хоть бы там народ кишел и торчали флаги всех прежних посетителей — ни на что не взирать! Всё попрать, повергнуть, наплевать на всех и топорщиться, как петух на заборе! Это гарантия победы.

Примеры успешного самолюбования и планомерного отрицания всего чужого нам являют торжествующие нации.

Скажем, англичане до сих пор не ведают, кто открыл Антарктиду. На фамилиях «Беллинсгаузен», «Лазарев» им сводит челюсти — и всё! ни звука, кроме Кука.

Или японцы. В 1798-ом, уничтожив следы полувекового пребывания на Итурупе русских, они установили столб с табличкой: «Эторофу, владение великой Японии», а позже табличку подправили: «Остров издревле принадлежит великой Японии». Теперь требуют Итуруп назад и предъявляют филькину грамоту — то есть ту «древнюю» табличку.

…При отъезде Корасон Лирия со слезами сообщила лейтенанту, что зиму они провели не впустую. Командуя подъёмом парусов, Лотарев подумывал о честной женитьбе, но ближайший поп находился в Петропавловске. Наличие Козьмы и Марьи, прижитых Сердечком от «князька», Семёна не смущало — истинный герой детей не считает!

Энтузиазм первопроходца, долг перед государыней и золотые песо звали его на юг. В конце концов, семье необходимо прочное обзаведение — а шкурок каланов, добытых на Макутане, Лотареву казалось мало. Всякий ум бы смутился, вычисляя головокружительную разницу между камчатской ценой морского бобра (30 рублёв) и кяхтинской (до 80 рублёв), даже за вычетом госпошлины.

Предо мною оказался остров Оруторо, что по ряпунски значит — Противуположный Брег. Он густо порос елями и пихтами. От макутанского князька ведомо, что здесь водятся лисицы, соболя и протчие пушные звери. Помимо того, водятся и разбойники, каковых я обрёл в лице мингера Ван-Флиссингена, явившегося из Батавии на бриге «Маврициус» с командой из разной сволочи.

Отродясь не наблюдал я стольких проходимцев в одном месте, кроме как в лондонских портерных. При том, что собственные мои людишки отнюдь не святые, и даже превосходны своею грубостью перед англицкими матросами (кои все до единого востребованы из-под виселицы и коих всюду гнушаются из-за их хамства), но команда Ван-Флиссингена хлеще будет. Поистине антихристово семя. Абордажный отряд из арапов, до пояса голых, за кушаками вложены кривые сабли и ножи. Чего нам не доставало, так это иметь под боком новую Тортугу.

Капитан приветствовал меня в рупор: «Какого чорта ты тут делаешь, приятель? Я пришёл первым! Уважь меня, как полагается, тогда я возьму тебя в долю!»

В ответ Лотарев кратко и ясно потребовал от голландца убираться хоть к самому дьяволу, но здешние воды покинуть и впредь не появляться, разве что для честной торговли. Была помянута «Нуэстра Сеньора де Ковадонга», в ограблении и потоплении которой лейтенант громко подозревал Ван-Флиссингена.

— Моя добыча взята честным трудом, и она священна, как всякая собственность. Я накажу этого нахала, — подытожил голландец и приказал своим людям готовиться к бою.

— Правый борт — картечью — огонь! — скомандовал Лотарев, у которого всё было готово заранее.

Он чётко сознавал, что для манёвров времени не будет, а если промедлить, бриг отправит кривобокое охотское корыто прямиком на дно.

Картечь метлой прошлась по палубе голландца, следом загремели ружья и пистоли, частой пальбой внося беспорядок в ряды пиратов. Казаки — умелые охотники, — зря пуль не тратили.

Когда пакетбот встал бортом к бригу, Лотарев с обнажённой шпагой взметнулся на вражеский корабль, крикнув своим: «На абордаж!» Дав залп, морские солдаты дружно ринулись за ним в штыки.

Завязалась рукопашная. Потеряв преимущество в артиллерии, Ван-Флиссинген сам бился с Лотаревым — тут ему явилось (последнее в жизни) откровение: насколько же схватка с озверевшими русскими опасней налёта на неповоротливый галеон!..