Последняя ошибка императора - Александр Макаров

***

Царь и его мушкетеры.

В нынешней эпохе перемен неплохо было бы обратить свой взор вглубь истории, ибо умён тот, кто учится на своих ошибках, но тот, кто может учиться на чужих ошибках, не просто умён, он – мудр.

В официальной российской историографии Петра принято считать выдающимся государственным деятелем, определившим направление развития России в XVIII веке. Однако многие историки, в том числе Василий Ключевский, Николай Карамзин, Павел Милюков и другие, высказывали резко критические оценки деятельности царя-реформатора. И если вспомним, то Пушкин, а затем и Алексей Толстой, начавшие прославлять «деяния Петровы», оставили свои труды незавершенными. По всей видимости, при глубоком изучении деятельности Петра I появилось множество фактов, которые не укладывались в первоначальную картину о строгом, но справедливом царе-преобразователе.

Строгий? Скорее – жестокий и злопамятный.

Справедливый? Нет. Пристрастный, своенравный, не предсказуемый, хотя и увлекающийся всем новым. Хорошо, когда эти увлечения шли на благо страны, но бывало, что и нет.

Петра I фигура не однозначная, странная и противоречивая.

Странные поступки, юношеская стеснительность, пренебрежение всеми условностями и безумные приступы гнева, приправленные любознательностью и упрямством. Показателен случай, который произошел с Петром в Гааге, там он был на заседании Генеральной ассамблее с неофициальным визитом. Послы задержались, и Петр захотел уйти. Но ему надо было идти через зал, в котором уже собрались депутаты. Петр очень стеснялся их взглядов и потребовал, чтобы все они, встали к нему спиной. Депутаты, после переговоров, отказались. Тогда Петр чтобы укрыться от любопытных взоров, повернул парик задом наперед, чтобы закрыть им лицо и в таком виде выбежал на улицу.

Епископ Салисберийский, который несколько раз был у Петра, во время визита царя в Англию пишет: «Была в нем странная смесь страсти и строгости. Он отличается решимостью, но в военных делах не знает толку и кажется вовсе не любознательным в этом отношении. Видевшись с ним часто, и беседуя с ним довольно много, я не мог не удивляться глубине Божественного промысла, который вверил такому свирепому человеку неограниченную власть над весьма значительной частью мира»

«Строгость» царя особенно проявила себя при расследовании бунта стрельцов в 1698 году. Большинство книг изображают мятеж, как попытку консервативных сил во главе с Софьей противостоять реформам, усилиям «прорубить окно в Европу». Это не так.

Во-первых, Петр в это время и не думал о войне со Швецией, он пытался сколотить европейскую коалицию для борьбы с турецким султаном. Во-вторых, основная причина недовольства служивых людей была не политическая, а сугубо экономическая. Стрельцов Петр не любил и полки героически взявшие Азов, на долгое время и оставил в этой полуразрушенной крепости. Когда же после того, как они восстановили крепостные стены, их направили служить на Западную границу. Как уже писалось, в среднем на рядового стрельца уходило чуть более десяти рублей в год. Деньги не слишком большие, считая по рублю в месяц. А для того чтобы нанять в то время иностранного наемника нужно было такому солдату платить около пяти рублей в месяц за постоянную службу. Стрельцы имели особый статус. Они сражались обычно в походах, которые длились несколько месяцев в году. В остальное время стрельцы занимались ремеслами и промыслами, чтобы обеспечить семью. И вот когда их на несколько лет оторвали от лет и задержали денежные выплаты, то недовольства было не избежать. Часть стрельцов дезертировало, часть двинулось в Москву «искать правду». Закончилось это тем, что восстание было подавлено, бунтовщиков разоружили, судили, некоторых казнили, других били кнутом и сослали. Дознания проводились Алексеем Шеиным и Фёдором Ромодановским, которых нельзя упрекнуть в излишней мягкости и попустительстве. Но 25 августа 1698 года Пётр I, возвратившись из-за границы был крайне не доволен результатами сыска. Он хотел расправы над стрельцами, хотел массовой показательной казни. Следует учесть, что к смерти приговорили людей, которые не так давно под предводительством царя страдали от голода и погоды в походах, дважды участвующих в штурме Азова. Неадекватность и дикость в поведении царя были замечены и иностранными послами. Австрийский дипломат Иоганн Корб, присутствовавший на казнях, писал:

«Мятежников, после упорного запирательства, повели к пыткам, которые были неслыханно жестоки. После жесточайшего сечения кнутом, их жгли на огне, после огня опять секли, а после ударов снова подвергали огню. Так в Москве сменяются одни другими истязания на пытке. Царь стал недоверчив к своим боярам и не верил в их добросовестность. Он опасался поручить им даже малейшее участие в допросе; сам составлял допросные пункты, сам допрашивал преступников, доводил до признания, а тех, которые упорно молчали, приказывал подвергать жестокой пытке; для этой цели в Преображенском, где производился строжайший розыск, ежедневно разводимо было до тридцати костров и более».

Далее, как свидетельству дипломат, Петр доволен и даже весел. В эти дни на приеме пишет Иоганн Корб: « В царе заметен был веселый вид», хотя: «Заметив, что фаворит его Алексашка (Меньшиков) во время танцев был опоясан шпагой, царь пощечиной вразумил его, что при этом обыкновенно снимают шпагу; о силе удара свидетельствовала кровь, сильно потекшая у него из носа».

Через несколько дней, царь заставил бояр и воевод самим рубить головы приговоренным к смерти стрельцам. У бояр при этом тряслись руки, и они не могли отрубить голову за один раз, что очень раздражало царя. Порадовал лишь Алексашка, который бодро зарубил двадцать стрельцов. Сам царь отрубил головы не менее чем пятерым осужденным. Пытки и казни не мешают царю веселиться. Хотя веселие это и странное:

«Полковник Чамберс устроил дорогой пир, на котором со многими другими был и царь; не знаю, какая буря нарушила веселье, только царь схватил Лефорта, ударил его об пол и топтал ногами. Кто ближе к огню, тот ближе к пожару».

«После десяти часов царь приехал в карете на пир, роскошно устроенный…Пир отличался роскошными произведениями кухни и дорогими винами; тут было токайское, венгерское, красное, испанский сект, рейнвейн, красное французское, отличное от мушкателя, разные меды, и разного рода пиво, и вдобавок важнейший напиток у Москвитян – горилка. Боярин Головин имеет природное отвращение от салата и от уксуса; царь приказал полковнику Чамберсу, как можно крепче держать Головина и насильно напихал ему и в рот, и в нос салату и уксусу, так что от сильного кашля пошла у него из носа кровь».

Петр не щадит не только мятежных стрельцов, но и близких людей. Даже самых любимых фаворитов, таких как Меньшиков и Лефорт. О них ходят слухи, что именно они царя приобщили к "содомскому греху". Подтверждал эти слухи и Франц (Никита Петрович) Вильбуа в своих воспоминаниях «Рассказах о русском дворе» он пишет, по поводу «припадков бешеной страсти» Петра, во время которых «для него не было различия пола». В архивах сохранилось и розыскное дело сержанта Преображенского полка. Где он, по пьянке говорил, что государь-де с Меншиковым живет бляжьим образом. Сержанта пороли и выслали в ссылку в Оренбург. Удивляет в этом случае мягкость приговора. По всей видимости, думали так многие, но не орали, напившись об этом всенародно. Врач Петра Первого – Арескин писал: "У его величества, должно быть, легионы бесов сладострастия в крови". Эти бесы требовали постоянных жертв. А может быть и сам царь Петр становился жертвой своих страстей?

***

Мария Гамильтон.

Как она была хороша, эта самая Мария Гамильтон! Да какая Мария! Просто Маша, ведь было ей всего пятнадцать, когда появилась она при дворе. Как ей повезло. Несказанно повезло в пятнадцать лет стать фрейлиной самой Екатерины, супруги царя Петра. Но это не только везение. Во-первых, Маша была знатного рода. Ее предки бежали из Шотландии в далекую Московию почти двести лет назад при царе Иоанне Васильевиче Грозном. Царь отнесся к ним благосклонно и жаловал милостью за верную службу дворянством. Во вторых была Маша несказанно хороша собой и выделялась среди русских красавиц особенной статью. Она выделялась естественностью. В те времена девицы на выданье неумеренно пользовались белилами, щеки румянили свеклой, выщипывали брови, часто чернили зубы и придавались прочим косметическим изыскам того времени. У Радищева в его повести "Путешествии из Петербурга в Москву" есть такое описание: "Прасковья Денисовна, его новобрачная супруга, бела и румяна. Зубы как уголь. Брови в нитку, чернее сажи. " На современный взгляд жутковатое зрелище.

Так вот Маша Гамильтон одевалась по-европейски, была образованна, мила и естественна.

– Кто такая? – поинтересовалась на приме Екатерина, супруга царя, увидев Машу.