Эфемерида любви - Василий Бережной

— Вот-вот, видишь! — ужаснулся Сократ. — Ты опускаешься до уровня людей далекого прошлого! Какая у тебя может быть досада? Ты ведь утверждаешь, что это радость — влюбиться. Объект твоей любви тоже, естественно, влюблен?

— Да. Но в другого.

— Вот оно что. Цепная реакция! Но этому можно помочь.

— Как?! — с надеждой в голосе спросил Никон.

— А очень просто: забудь ее. Забудь, и все. Зачем о ней думать, если она думает о другом, а этот другой, по всей вероятности, еще о ком-то, а та в свою очередь…

— Неостроумно, — перебил Никон.

— Но согласись, ведь и тут своя, заведомо обозначенная орбита: увлечение, обожание, привычка и, наконец, равнодушие. Так не лучше ли ускорить эволюцию этого понятия и — забыть?

— Легко сказать. Забыть ее просто невозможно, постарайся понять — не-воз-мож-но! Я бы не то что на ракете — на крыльях полетел бы к ней на Землю. Она работает в Заповеднике природы на Украине.

Сократ усмехнулся и встал. Поднял серебристую штору, закрывавшую прозрачную стену, и некоторое время смотрел на город. Движущиеся ленты тротуаров несли в разных направлениях сотни, тысячи людей, прямолинейные и волнистые контуры зданий тянулись к горизонту, а сквозь гигантскую полусферу, защищавшую город от космического холода, струился ливень солнечных лучей.

— Взгляни, Никон, вон там белеет, искрится горбатая крыша. Это Центр здоровья. Там исцеляют от всех болезней.

— Я здоров, зачем мне твой Центр?

— Нет, ты болен. Тяжело болен, дружище. Твои анализаторы дают неправильную картину действительности.

— Да не выдумывай глупостей, — Никон согнул руки в локтях, напрягся, и заиграли мышцы. — Здоровья мне не занимать! Ну а что касается анализаторов, то они точно засвидетельствовали: нет на свете прекраснее ее!

— Если хочешь Знать, у тебя психическое заболевание. И очень опасное.

— Как же оно называется?

— Бе Лю.

— Что за Бе Лю?

— Безнадежная любовь.

Никон рассмеялся, да так заразительно, что казалось, и стены сейчас захохочут вместе с ним.

— Бе Лю! Вот это придумал!

Он никак не мог успокоиться и взрывался все новыми приступами смеха.

А Сократ посматривал на него с сожалением. «Беспричинное возбуждение, — думал он, — то активизация, то падение тонуса. Полное психическое расстройство». Дождавшись, пока Никон успокоился, очень осторожно заметил:

— Если бы ты был в состоянии угомонить свои нервы, я доказал бы тебе, что, собственно, никакой любви в природе не существует.

— Даже безнадежной?

— Не иронизируй. Да, никакой любви. Одни только разговоры о ней, — спокойно и уверенно продолжал Сократ. — Понимаешь? Разговоры! Поскольку это чувство ни в какой степени не отображает самого объекта, а всего-навсего передает субъективное отношение к нему.

— Ну хватит, — Никон сел и вытер платком лицо. — Все-таки мне интересно: неужели ты никогда не был влюблен?

— Хочешь сказать, не балдел ли я? — поморщился Сократ. Нет, как говорили в старину, бог миловал. Но наблюдения показывают, что девяносто девять процентов юношей болеют этой болезнью, в том числе несколько процентов страдают Бе Лю.

В его ровном голосе с менторским оттенком было столько равнодушия и скрипа сухого дерева, что Никон перестал смеяться. «Что с ним случилось? — подумал он, глядя на товарища с сочувствием. — Неужели его интеллект окончательно задушил эмоции? Да какой же это человек? Робот!»

— Послушай… Если ты сам не чувствуешь… Как бы тебе объяснить… — Никон наморщил лоб и некоторое время молчал. — Нет, это объяснить невозможно… Потому что любовь — это таинственная, непостижимая штука! И у каждого она особенная, неповторимая…

— Так уж и неповторимая? Ты окончательно одурел. Не забывай, что мы живем в двадцать первом веке и возможности математической психологии намного расширились. Любовь, как всякое явление материального мира, — поскрипывал голос Сократа, — можно классифицировать и систематизировать, а с помощью координат можно установить движение этого понятия к последующим моментам времени, то есть можно составить эфемериду любви. Если угодно, для тебя я могу это сделать. С точностью до одного дня.

— Лунного или земного? — усмехнулся Никон.

— Земного, — совершенно серьезно ответил Сократ. — Учтя степень твоего эмоционального возбуждения, обстоятельства твоей жизни, твои наклонности, функцию времени и, наконец, воздействие лечения, — можно будет с точностью до двенадцати часов установить, когда именно твоя психика придет в норму. Хочешь?

— Ничего у тебя не получится, мудрый Сократ, хотя ты и знаток математической психологии.

— Получится, и, кроме того, еще раз настоятельно советую тебе обратиться в Центр здоровья.

— Чтобы меня подняли на смех?

— Наоборот, твое появление их очень порадует.

На прощанье Сократ сказал:

— Все будет хорошо. До встречи.

Никон не очень-то спешил в Центр здоровья. Встал на свободную ленту тротуара, и она медленно понесла его мимо жилых кварталов, через зеленые парки с запахами земного леса. Все это видел он множество раз, но сейчас, казалось, видит как бы впервые. Знал, что мраморные корпуса вовсе не мраморные, а пластиковые, что деревья — синтетические и «сажали» их здесь художники и химики, — все это Никон хорошо знал, но воспринимал как настоящее земное. Весь их город синтетический, и это только подтверждает могущество современной науки. Да-да, она сотворила невероятное: создала новую природу на Луне! Но человек… чувства… Неужели Сократ прав?

Центр здоровья — большой квартал, где вокруг огромного главного корпуса расположены многочисленные павильоны. Это не только медицинское учреждение, в котором, кстати, по преимуществу занимаются профилактикой, но и научно-исследовательский институт. Раньше Никон не бывал здесь никогда и теперь с интересом рассматривал все. Идя по широкой пальмовой аллее, думал о своем друге-аскете, и возникало в его душе чувство протеста. «Эфемерида любви»! Что это тебе — небесное тело, которое движется по заранее вычисленной орбите? Нет уж, дудки! Небо моей души, пожалуй, и выше, сложнее того, что над нашими головами. И любовь сверкает в душе негасимым солнцем! Написать, написать симфонию Солнца…

В главном корпусе встретили Никона изящные, веселые, может быть, даже слишком веселые аспирантки. Он, бедный, и не догадывался, что это его появление вызвало такое оживление. Хитроглазые девушки сразу узнали в нем «мечтателя» и с трудом сдерживали смех.

В регистрационном зале подошла к нему походкой балерины приветливая аспирантка и так сверкнула голубизной красивых глаз, что Никон даже зажмурился. Зажмурился и сразу же подумал об «объекте своего чувства», как сказал бы Сократ. Всех девушек он автоматически сравнивал с нею, и это сравнение было конечно же не в их пользу. Она — это солнце, звезда, это песня, музыка, она — это весь мир! Такой она вошла в его сердце.