Лиза. серия «Знакомые лица» - Татьяна Краснова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вдруг входная дверь опять отворилась. На пороге показались две девочки: одна – лет двенадцати, другая – старшеклассница или студентка. Музыка, подружки, хи-хи, ха-ха, болтовня, беготня, телевизор не выключается, мобильники не умолкают… Проницательный читатель газет смотрел на Лизу с нескрываемой насмешкой: на тишину надеялась? А кошмарных детишек всё больше!
Запретная комната
ПЫЛИНКИ в потоках света и солнечные зайцы на полу скакали совсем по-летнему. Брюлловская картина «Итальянский полдень» с пышной красавицей и виноградной гроздью поддерживала иллюзию зноя. А Лиза стояла среди шезлонгов и пляжных зонтов, сваленных грудами, в белой меховой куртке, и ёжилась. В большой застекленной веранде казалось холоднее, чем на улице. Наконец отыскались книжки – несколько стопок на шахматном столике. И еще несколько – под столиком.
В первой половине дня время уходило на обязательные десять тысяч шагов и бассейн. Музыка не воспринималась, как и любые звуки. А черные строки по белому полю – уже да. Когда Лиза спросила о библиотеке, девушка-менеджер подняла удивленные глаза, словно само слово слышала впервые.
– Да какая там библиотека! Просто книжки. От старого санатория остались. Берите, что хотите.
И дала ключ от веранды.
Это были восхитительные растрепанные томики с ветхими обложками и совсем без обложек, с пушистыми уголками страниц. Лиза проводила пальцами по подклеенным матерчатым корешкам, переворачивала странички с чернильными пятнами и следами от кофе. Заметки карандашом на полях! Вложенная бумажка с телефонным номером и чьим-то именем! Где ты сейчас, Сергей Васильевич? Ау, жив ли? Автобусный билетик, пожелтевший газетный клочок. На крылышках со сроками возврата – столбики дат – чьи-то отпуска в старом санатории, беззаботные советские отпуска с выплаченными отпускными и непременным возвращением на работу – в точный срок, с поправленным здоровьем…
Хлопнула входная дверь, дохнуло холодом. Лиза оглянулась – это не ветер, а девочка Таня. Посмотрела вопросительно, бочком протиснулась сквозь лабиринты шезлонгов и пристроилась под столом, возле книжек, стараясь быть как можно незаметнее. Это старание и, главное, молчание успокоили напрягшуюся Лизу.
Рядом была дверь с мутным рифленым стеклом. Вдруг из-за нее раздался звонкий, уже знакомый голос:
– Как вы считаете, кто эта таинственная дева? Ну, русалка с волосами ниже попы? Которая всё молчит, грустит, куда-то исчезает по утрам? Модель? Телеведущая? Любовница какого-нибудь денежного мешка?
Ответа не прозвучало, хотя Лиза прислушалась. Только показалось, что-то шелестит вроде газеты. Конечно, за стеклянной дверью – холл с говорливой Аллой! А по эту сторону – веранда, склад летнего скарба, советских книжек-инвалидов и замороженного «Итальянского полдня». Запертая, запретная комната – только Лиза вошла в нее с другого крыльца.
– А мне кажется, она – невеста олигарха, – не унималась невидимая Алла. Силуэт ее показался на фоне двери, и голос приблизился. – Ему некогда ее развлекать на праздниках, и он засунул ее в глушь! Чтобы никто до нее не добрался! Спрятал здесь под елками, понимаете? Конечно, будешь тут грустить!
Лиза подождала ответа, не дождалась – и ощутила свои замерзшие пальцы. Пусть будет вот этот пухлый том без обложки. Томас Манн, «Волшебная гора». Пятьсот страниц, должно хватить до самого конца.
Таня вылезла из-под стола. Тоже выбрала растрепку – «Грозовой перевал» Эмилии Бронте. Мрачноватая английская романтика. Какой старомодный вариант для поколения «спрайт»… или «швепс».
Они двинулись к выходу, не глядя друг на друга, вместе обогнули коттедж, столкнулись на крыльце с читателем газет.
– Лиза, как вы думаете, а он кто? – громко зашептала Аллочка, выразительно выпучив глаза на окно, за которым их сосед в долгополом пальто удалялся к воротам. – Говорит, работаю. В Новый-то год! – И уже вслух высказала соображение: – Наверное, из силовых структур. Жутко похож на шпиона. – Но тут же со смехом себя опровергла: – За кем тут шпионить, боже ты мой! А вообще – нам не хватает только трупа!
– Кого? – Лиза приостановилась на лестнице.
– Ну, мы сидим тут, в лесу, отрезанные от мира! Прям как у Агаты Кристи! И если бы вдруг обнаружился труп, виноват был бы кто-то из нас!
Дневник Тани Майской
Третий день в лесу. Три дня до Нового года
«Грозовой перевал», который я столько времени переводила, уже перевели. Давным-давно. Эта истрепанная книжка с веранды. А я-то первый раз в жизни была счастлива! Занималась ерундой, как выражается Олька. Просто кошмар! Никаких больше переводов.
Олька меня сразу после еды выгоняет в лес, будто бы мне надо воздухом дышать. На самом деле это ей надо болтать по телефону, чтобы я не слышала. А в лесу, да еще без снега, невозможная тоска.
Гуляет только Лиза с длинными волосами. Ходит по аллеям, как робот. Хорошо хоть, с разговорами не пристает, как рыжая Алла. Главное в этих разговорах – то, что они идиотские. О родителях, об учебе, о здоровье. Какое кому дело до этого, если мне самой до этого нет никакого дела.
А сегодня я вдруг увидела бабочку! Самую настоящую, желтую. Живую!!! Она сидела прямо на земле и шевелила крыльями! Л. тоже над ней наклонилась, и мы боялись дышать, как будто могли ее сдуть. Но тут появился этот Волчок с хвостиком:
– Ой, бабочка! Ой, живая!
Когда А. со всеми знакомилась и спросила, как его зовут, он почему-то покраснел, покосился на Л. – у него голова всё время поворачивается в ее сторону – и заявил: «Просто Волчок, это мое школьное прозвище». Ну и дурацкое прозвище! Разве что имя еще хуже, бывает – родители такое выдумают. Пафнутий какой-нибудь, как в моей прежней школе. Его родители стариной увлекались. И вот этот «Пафнутий», в смысле Волчок, суетится вокруг нашей бабочки, и мешает, и шумит:
– Давайте ее куда-нибудь унесем, а то затопчет кто-нибудь!
– Лимонницы так зимуют, прямо на земле. Оставьте ее в покое. Не топчитесь здесь – и не затопчете.
Л. так строго говорила, как будто ее саму просила оставить в покое. И Волчок заткнулся. А второй наш сосед, который узкий, длинный и с газетой, чему-то обрадовался и даже ухмыльнулся. Он незаметно подошел и молча слушал. Скорей бы уходил. У него глаза холодные и неприятные, и он почти всегда молчит – и неприятно молчит. Как будто думает о тебе какую-нибудь гадость. Даже общительная А. называет его господин Логинов, а не по имени.
Мы с Л. пошли дальше. С ней лес не такой унылый. Она показала, где весной будут голубые подснежники, а где – нарциссы. И еще всякие интересные вещи. Голые красные прутья оказались шиповником, а черная аллея с корявыми сучьями – липы.
Волчок с поджатым хвостом отстал, а г-н Логинов шагал параллельно – ему надо к воротам, он всегда после еды куда-то уезжает на своей машине. Было неприятно, что он как будто подслушивает, хотя что же ему – уши заткнуть или пойти другой дорогой. Так это надо сделать большой крюк. Мы уже свернули в ельник, как он вдруг раскрыл рот:
– Так вам нисколько не жаль бабочку?
Ежу понятно, что «вам» – это не мне и Л., а только Л. Кому я нужна с моим мнением. А Л. ответила, только не про жалость:
– Всем нужна своя порция холода.
Мы с ней как раз говорили о том, что в нашем климате и растениям, и животным холод нужен, они так привыкли. А жалеть их глупо, они начали жить на Земле задолго до нас и получше нас это умеют. Я бы на месте этой бабочки концы отдала…
Л. с Логиновым разговаривала так же строго, как с Волчком. Только Длинный не отстал:
– А туда вы зачем? Эти ели тоску нагоняют, а вы и так грустная.
Олька сто пудов начала бы отшучиваться, а Л. не стала:
– Грусть – это самое умное чувство. Зачем себя от него оберегать?
И он не нашел, что ответить, она все-таки и его спровадила. А может, она и правда невеста олигарха?
И какой странный это был разговор. Никогда не слышала, чтобы взрослые так серьезно говорили о елках и бабочках.
Мы забрели в бурелом с корягами и вывороченными корнями и повернули обратно. И вдруг одновременно, как бабочку, увидели кошку! Она пробиралась между деревьев, по присыпанной снегом поляне, и ее было отчетливо видно.
Это я к тому, что она не померещилась. Такая крупная серая кошка с темными полосками. Она на мгновение скрылась за стволом – и тут же из-за этого ствола появился старик! Как будто кошка превратилась в старика, потому что она исчезла! Мы ее больше не видели. Только следы, кошачьи и человечьи.
