Хомяк - Михаил Барановский

– А что? А-а, это торт.

– Боб? – всматриваясь в Максима сквозь безе, спросила женщина.

– Кэт? – в свою очередь спросил Максим, и алая роза из заварного крема упала с его уха.

Ее звали Катя. Она жила в старом трехэтажном доме. Теперь такие не строят. Катя жила с дедом. Дед был старым как дом. С плоским, сморщенным фасадом. Если взять газету и хорошенько покомкать, а потом развернуть, получится точный портрет этого деда. Но лучше всего Максим помнил подъезд, лестницу, окна между пролетами, сквозь которые ничего нельзя было рассмотреть. Даже солнцу проще было пробиться сквозь толщу океана к поросшей водорослями древнегреческой амфоре на дне, чем сквозь это стекло к пустой бутылке портвейна «Агдам» на полу. Свет входил в парадную дверь. Вместе со светом в эту дверь, помимо жильцов, входили простые советские люди с простыми советскими желаниями. В основном желаний было два. Причем диаметрально противоположных: выпить и поссать. В этой борьбе противоположностей они находили единство.

Запах мочи и портвейна стойко держался в подъезде во все времена года. Впрочем, там всегда была осень – прохладно и сыро.

Когда Катю спрашивали: «Где ты живешь?», она отвечала «Там, где Ленин жил». Стеной к стене стояли три дома. На одном было написано: «Ленин жил», на другом – «Ленин жив», на третьем: «Ленин будет жить!» Катя была старшей пионервожатой.

В пионерской комнате вдоль стен стояли горны и барабаны, а в самом центре – переходящее красное знамя (оно только называлось переходящим, а на самом деле, кажется, всегда там стояло и никуда не собиралось). Под знаменем за полированным столом сидела Катя в пионерском галстуке и с комсомольским значком на груди. За спиной у нее висел большой портрет В. И. Ленина с галстуком в крупный горох мозговых сортов.

Максим любил Катю. Она красила губы помадой цвета переходящего знамени. Он навсегда запомнил этот вкус. Как, впрочем, и запах духов «Быть может» и свои первые сложности с устройством бюстгальтера в подъезде дома, где жил Ленин.

Какое-то время ехали молча. Вдруг Катя сказала:

– Боб, вот уже десять лет, как я хочу тебя…

– Это приятно, – от растерянности брякнул Максим.

– Дурак. Вот уже десять лет, как я хочу тебя спросить. Ты помнишь домик из спичек, который Олег склеил собственными руками и подарил мне на Восьмое марта?

– Ну?

– Зачем ты его сжег?

– Я не знал, что ты будешь помнить об этом десять лет.

– Зачем ты его сжег? – повторила Катя.

– Не знаю. Не помню. Он так классно горел.

– Понятно. Вот здесь поворачивай. Ну, надо же! Вообще-то мы с тобой должны были завтра встретиться. Ты собирался на десятилетие?

– Честно говоря, не собирался. Как нога?

– Да вроде ничего. Я только не знаю, может, я просто в состоянии аффекта и поэтому боли не замечаю. А ты?

– Я тоже в состоянии аффекта. Я торт сыну на день рождения вез. А еще мне надо хомячка успеть купить.

– Хорошо, что ты сначала торт купил, а не хомячка. А то был бы сейчас весь в хомячке… У меня на хомяков аллергия. Вот здесь тормози. Тут у меня холостяцкая квартира. Я от мужа ушла.

– От Олега?

– Да. Бросилась, можно сказать, тебе под колеса, как Анна Каренина. Свобода! Равенство! Блядство! Может, это Бог мне тебя послал, Боб? Так ты, говоришь, женат?

– Разве я что-то про это сказал?

Катя открыла входную дверь:

– Санузел совмещенный. Прямо. Надо чего-нибудь выпить.

Максим, обнаружив в прихожей свое смазанное тортом отражение, тут же опустил на пол все Катины сумки:

– Как ты меня узнала?

– Иди, мойся. А то я тебя съем, в лучших традициях французского кинематографа. Люблю все, где много холестерина. Ничего не могу с собой поделать.

«Паралич воли», – вспомнил Максим.

Они расстались еще в школе, а после ее окончания и вовсе не встречались. Максим поступил в университет, Катя – в институт пищевой промышленности, где написала курсовую работу на тему «Роль фруктовой начинки в карамели “Помпадур”». «Какое, видимо, счастье быть ее мужем – упущено навсегда! – подумал Максим. – А может, еще не упущено?»

Эти дома еще прячутся за высотками новостроек. Чуть ниже от центра города к Дону. Многим из них больше века. Жильцы в таких домах знают своих соседей до третьего поколения, «не то, что нынешнее племя». Зайдите во двор, и вы увидите металлические лестницы, длинные общие на этаж деревянные балконы. Кальсоны, рейтузы и лифчики, вывешенные на всеобщее обозрение, мирно соседствуют со связками речной рыбы.

На одном из балконов такого вот дома развешивала белье пожилая еврейка Белла Абрамовна, а на балкон напротив вышла полить цветы Лидия Семеновна.

– Лида, там за углом рибу привезли. Так я уже взяла. Тебе надо?! – прокричала через двор Белла Абрамовна.

– Свежую?

– Темпераментную, как я, – пошутила Белла Абрамовна. – Как там твой спасатель? Ты слышала, Мишке звонила их директриса… Чтоб я так помнила, как ее зовут… У них же десять лет после школы. Я тебя умоляю! Господи, как летят эти годы!

– Подожди, в самом деле, Белла, в этом году десять лет! – вытащив изо рта бельевую прищепку, воскликнула Лидия Семеновна.

– Она просила Мишку, чтобы он всем сказал. Нашла, кого попросить! Так ты передай своему спасателю!

– Хорошо, я скажу. Как там Миша? Я что-то давно его не видела.

– Не переживай, ты много не потеряла. Отпустил усы и бороду в форме навесного замка. Взял у мамы с папой все самое худшее, как активированный уголь. Так ты пойдешь за рибой?

На соседнем балконе появился старик-армянин с папиросой в руке, в линялой майке и семейных трусах – это Ашот Артемович.

– Белла Абрамовна, вы знаете, как я вас уважаю, я готов снять перед вами шляпу, – в свойственном ему церемониальном духе начал Ашот Артемович, – но зачем же так орать?

Но с Беллой Абрамовной такие штучки не проходили:

– Ашот, не знаю, что ты там говорил про шляпу, но штаны перед нами ты снимаешь каждое лето!

Максим сидел в кресле в часах, трусах и носках. Все остальное сушилось на балконе.

– Теперь давай снимем стресс, – Катя, прихрамывая, подошла к холодильнику и достала оттуда бутылку запотевшей водки.

– Все, в зоомагазин я уже опоздал, – посмотрев на часы, сказал Максим. – Ты не знаешь, где в это время можно купить хомячка?

– Издеваешься?

– Я сыну обещал на день рождения.

– Дети – это святое. Что-нибудь придумаем, – уверенно сказала Катя.

Однажды наступает пора откровений. Факты собственной жизни нанизываются на нитку, как четки. Один, другой, третий и в качестве вывода – банальность. Типа: «никому нельзя доверять», «человек одинок», «все женщины – суки»…

«В другой раз буду умнее», – говоришь себе. И в следующий раз все происходит так же, как в предыдущие. Потому что она входит в твою жизнь, разбрасывает какие-то слова, не говоря уже о междометьях. Заполняет жилую площадь каким-то нервно-паралитическим парфюмом. Расплескивает улыбки. И какой-то, как бы случайно слетевший жест вдруг разбивает вдребезги все выстраданные и тщательно расставленные по своим местам банальности.

И уже сам горным маралом в брачный период выделяешь терпкий мускус. И уже не ищешь лопатками, как загнанный зверь, спасительные стены, надежный угол, чтобы держать оборону, а доверчиво поворачиваешься спиной. Она входит в тебя незаметно, через позвоночный столб и становится частью тебя. Ты прислушиваешься к себе, а слышишь ее голос:

– О чем ты думаешь?

– Ни о чем.

– Так я и знала.

– А что я должен был сказать?

– Обо мне.

Олег и его одноклассник – интеллигентного вида молодой человек в круглых очках, с усами и бородкой и вправду в форме навесного замка – Михаил в это же время тоже пили водку. А что? Такие совпадения порой случаются в жизни. Вокруг царил беспорядок. В мойке – Эверест грязной посуды, все вещи на кухне были как будто специально перемешаны, чтобы никто не догадался, где они находились прежде.

– Знаешь, что самое ужасное? – спросил Олег. И сам ответил: – Не то, что она тратит все деньги, которые я зарабатываю и которых последнее время хронически не хватает. Страшно не то, что она целыми днями бродит неизвестно где и с кем… Не то, что она ничего не делает дома и я живу в бардаке… И даже не то, что она мне изменила. Весь ужас в том, с кем она мне изменила! Был бы это кто-то из наших знакомых, какой-нибудь приличный человек, я бы понял. Но она изменила мне с сантехником! С грязным, вонючим сантехником!

– С сантехником? – поразившись, переспросил Михаил.

– Это изначально был венчурный проект, – игнорируя вопросы собеседника, продолжал Олег. – Знаешь, сколько я в нее инвестировал? Ты знаешь, я понял: из всех женщин самая дорогая для меня – жена. Да-да! Эти любовницы, суки и проститутки, все равно обходятся дешевле.

– Ты надеялся, она тебе прибыль будет приносить?

– Я вот думаю, как можно было жениться на женщине с сороковым размером обуви? Если кто-то попадает под каблук, то я попал под кованый сапожище. И теща все время шумит, как холодильник. Ну, будем здоровы!