Таинственный образ - Елена Рождественская

— Да что случилось, сестрица?

Наденька фыркает точь-в-точь как ее папенька. Спросонья Саша забыла, что не любит она, когда ее величают сестрицей. Когда-то Иван Никанорович велел, чтобы взятая в дом родственница называла благодетелей по-родственному: дяденька, тетенька и сестрица.

— Пусть вся Москва знает, что мы — не гордые и нищей сироте в родстве не отказываем! — на весь дом гремел дяденька.

Но когда Саша осталась наедине с юной хозяйкой, та прошипела:

— Раз папенька требует, зови сестрицей — но только в его присутствии! Когда мы одни, никаких сестриц — только по имени. А на улице вообще по имени-отчеству!

Так что Саше всегда приходится быть начеку. При дяденьке говорить «сестрица», без него «Наденька», ну а уж на улице «Надежда Ивановна». И не приведи Господь, перепутать — головомойку заработаешь!

Второпях натягивая платье, Саша вполуха слушала о том, как Наденьку провозгласили «Несравненной», как три штаб-ротмистра чуть не устроили дуэль в бальном зале, отбивая красавицу друг у друга на очередной танец. Но в итоге ее пригласил не кто-нибудь, а сам молодой граф Шишмарев, адъютант московского генерал-губернатора — графа Арсения Андреевича Закревского.

— Месье Шишмарев красавец, да еще и титулованный — граф! — восторженно верещала Наденька. — Конечно, не из главной ветви. Главные-то Шишмаревы в Петербурге живут, при дворце процветают, но и Константин бывал в столице и даже представлен государю-императору Николаю Первому. Сколько раз маменька мечтала: а вдруг на меня обратит внимание титулованный наследник. Вот и обратил! Правда, папенька вечно брюзжит, что у светских красавцев, будь хоть граф, хоть барон, денег нету. Мол, все они — моты, и даже то, что было, проиграли в карты да промотали на актрис. Но как же можно о деньгах думать, коли титул есть? — Наденька театрально всплеснула руками. — Что мне своих денег не хватит?!

Саша, уже успевшая одеться за время сестрициного верещанья, охотно закивала: конечно, перегудовских денег на все хватит. С пятью десятками деревень и пятью тысячами крепостных можно дочь вообще за нищего выдать — на внуков и правнуков богатства хватит. В одном только барин Перегудов подкачал — род-то дворянский, а титула нет. Вот и мечтают Авдотья Самсоновна с дочкой. Правда, отцу семейства на титулы-то наплевать. Он больше грезит о богатом женишке для дочери.

— Да одевайся же, Сашка! — Наденька в нетерпении сорвала с крючка зимний тулупчик и бросила сестрице.

Саша едва успела поймать:

— Куда же ты собралась в такую рань?

— Поедем кататься! Утренний снежок бодрит. А на Тверском бульваре меня граф Шишмарев ждет. Представляешь, сколь нетерпелив? В первое же утро свидание назначил!

И Наденька, ухватив сестрицу, потащила ее вниз.

Спустились тихонько, чтоб никого не разбудить. В доме все спали: кто, утомившись от бала, а кто — от тяжелой работы. В прихожей Надя приказала облачить себя в новомодный соболий салопчик и тут же начала поторапливать Сашу. Но торопи не торопи: портниха сшила салоп с такими хитрыми потайными застежками, что вмиг не управишься. Да и сама Наденька мешала — вертелась и топала ногами:

— Скорей же, неумеха! Скорей! И вели Сеньке-кучеру заложить мою тройку!

Лошади эти действительно считались Наденькиными — папенька подарил на прошлый день рождения. Но Саша засомневалась:

— Вряд ли он меня послушает… В такую-то рань… Пойдет к дяденьке переспрашивать…

— Ну уж нет! — встрепенулась Наденька. — Тятеньке про наш вояж знать не надобно. Сама прикажу Сеньке тройку запрячь!

И раскрасневшаяся девушка побежала на конюшню.

Дом еще спал. Ни коридорных, ни лакея у дверей не видно. И как только они не боятся? А ну ежели Иван Никанорович прознает, что нет их на своих местах? Он же их запорет до смерти. Слуг в доме не жалеют. Чего жалеть при 5 тысячах крепостных?.. Впрочем, кто скажет дяденьке? Наденька, конечно, смолчит — ей только на руку, что никого нет: никто не донесет, что она с утра пораньше по бульварам кататься надумала. А Саша уж точно не скажет. Она и сама-то слуга подневольная, не ей про других говорить.

Девушка опустилась в креслице, стоявшее в прихожей. Что-то Наденька долго не идет, наверное, Сеньки-кучера тоже нет на месте. Небось еще спит…

Саша вздохнула, глаза ее закрылись сами собой, и голова откинулась на спинку креслица. Вот и сон пришел. А во сне мама. Целует Сашу и протягивает ей алую розу. Саша берет розу и вдруг — ах! — тонкий шип впивается в руку. Больно!

— Проснись, Сашка! Вставай, дурища! Кататься поедем!

Наденька бесцеремонно пихнула задремавшую сестрицу. Ну а поскольку та не открывала глаз, выхватила булавку да и всадила прямо в Сашину руку. Больно!

1

На бульварах в такую рань просторно. Никого — ни ездоков, ни пеших. Шесть утра по зимнему времени — рань несусветная. Это, говорят, в столичном Петербурге, вечно суетливом да озабоченном, горожане ни свет ни заря вскакивают — кто на работу, кто на службу, а в старой ленивой Москве не так. Дворяне после балов уже часа два как разъехались, в жарко натопленных комнатах почивать улеглись. Простые горожане только-только вставать начали, но на улицу еще часа через два нос покажут. Вокруг темень — зима!

Саша дрожит в своем тулупчике. Холодно. Хорошо, хоть метели нет. Снежок небольшой. Падает тихо, плавно. Неугомонная Наденька отдернула шторку легкой кареты на полозьях, высунулась на мороз и хохочет-смеется. Вот как, оказывается, ведут себя девушки, летящие на свидание.

Тройка вынесла на Тверской бульвар. Там непривычно тихо. Только падающий снег поблескивает в свете редких бульварных фонарей. Снежинки кружатся, завораживают. Будто это не бульвар, а сказочное волшебное царство.

Тройка останавливается, и Наденька снова пихает Сашу, теперь уже острым локотком:

— Выходи быстро!

Саша, не понимая, выскакивает на снег. И тут же в открытую дверцу кареты вспрыгивает какой-то молодой человек — видать, тот самый адъютант Шишмарев. Дверца захлопывается. Тройка срывается с места. Саша остается одна. На морозе. В темноте. И вокруг — ни души!

А вдруг — воры-злодеи? А вдруг — лихие люди? Нападут, убьют. Саша ежится. А вдруг, пока ветреная Наденька обнимается с поклонником в теплой карете, сестра попросту замерзнет на снегу?!

Что делать? Бежать домой? Но там дяденька с тетенькой спросят: а где Надя? Ждать эту бесстыдницу здесь на бульваре, а вдруг она не вернется? Что ей до брошенной на морозе Саши, если ей самой горячо в жарких объятиях?

Что же делать? У Саши зубы застучали — не от мороза, от страха: а ну как граф Наденьку не просто обнимает — ну как он ее соблазняет? Раздевает, гладит, а потом… Сашу аж в пот бросило — слыхала она о таких коварных соблазнителях. Заманит такой беззащитную девушку да и надругается… Впрочем, Наденьку вряд ли можно назвать беззащитной. Она, кому хочешь, в глаз запросто даст. Ручка у нее тяжелая. Да и Сенька-кучер ей на помощь придет. Хотя мало ли что… А уж коли что случится, отвечать придется не Наденьке, а ей, Саше. Запорет ее дяденька Иван Никанорович и про родство не вспомнит!..