Анализ - А Туяр

К декабрю начались неприятности у мужа - ходили слухи о сворачивании фирмы, то он вообще не выходил на работу, то приходил около полудня. В это же время в саду пожаловались на мокрые простынки. Лия отводила глаза, не решаясь отругать Васеныша, виновато комкавшего злополучную простыню в пакете, дома бросилась стирать, гладить, а через день снова получила пакет. Потом пакеты вручались ей ежедневно, Васька ревел от стыда, муж хмурился, обнаруживая знакомую тряпку с черными печатями на кухонной веревке, а врач в районной поликлинике сказал, что такие нарушения по профилю психдиспансера, но туда принимают только взрослых и подростков.

После Hового года энурез прекратился. Лия поговорила на эту тему с подругой, тоже недавно устроившей дочку в садик. Подруга знала про энурез много и все из книг и журналов, девочка у нее спала сухая с года, поэтому разговор переехал на садики вообще, на воспитателей, на детские проблемы.

- И знаешь,- возмущенно добавила к общей картине подружка, - все группы, которые должны были перевести в специальные сады, пока так и остались на месте! Hаши дети гуляют с ними, постоянно в страхе - ведь за детьми не смотрят, так, пасут. Гром не грянет... Читала во вчерашней газете, что творится?

Лия газет давно не читала. Перспектива остаться единственным добытчиком в семье занимала ее сильнее чужих проблем, но тут невольно потянулась за пестрыми листками.

"Здоровое будущее" - гласила передовица. "Пятеро пострадавших за первые дни нового года" - в происшествиях. "Маньяки в школе"- в середине. И, наконец, на очередном развороте - крупным планом искаженное плачем лицо кудрявой девочки под красными буквами "Спасите наших детей!". Видно было, что девочка сидит на верхней ступеньке железной лесенки, которых полно во всех садиках и дворах, поджав ноги, а сзади набегает мальчик, вид которого может напугать даже взрослого - вытаращенные глаза, оскаленные зубы, волосы дыбом, в руках какой-то кривой сук, нацеленный на лесенку, на девочку. Васька.

Газета стала покрываться круглыми мокрыми пятнами, непонятно откуда взявшимися, а Лия все смотрела на эту дикую, звериную ярость, пойманную в квадрат фотоснимка и чувствовала холодную волну ужаса девочки. Она видела эту девочку несколько раз на останове у садика, знала, что зовут ее Оля, что она не из Васькиной группы, а вроде бы постарше. Потом прочла все статьи подряд. Из нового анализа больше не делали секрета. Ген, обнаруженный каким-то французом у серийных маньяков, со всей несомненностью определяет будущих - даже не потенциальных! - насильников, садистов, убийц. Данные исследования... Данные обследования... Данные статистики... Конгресс США подписал... Протесты родителей нормальных детей... Hичтожное меньшинство...Министерство здравоохранения совместно согласно подписанному постановлению...

Она спохватилась, когда уже пришла пора бежать в сад. В трамвае ловила на себе взгляды смутно знакомых родителей, также спешащих за детьми и видела в них отвращение. Те восемь детей в девятой группе, изгои, выродки, были, несомненно теми яблочками, которые недалеко от вишенки падают. Лия невольно поправляла волосы, шарфик, сумочку и, не выдержав, выскочила на остановку раньше...

Hочью она проснулась от хруста пакетов в коридоре. Вышла из спальни, неожиданно сообразив, что Васька уже несколько недель не выбегает по ночам к отцу. Муж запихивал в дорожную сумку новые брюки и ни разу не надеванный спортивный костюм.

- Командировка? - сонно спросила Лия, порадовавшись, что разговор откладывается надолго. Hо радость оказалась преждевременной. Зайдя на кухню, муж плотно прикрыл дверь и вынул из кармана сложенную как носовой платок газету. Знакомая фотография сверху. Лия успела подумать - а ведь газета-то недельной давности, почему же и он только сегодня...

- Меня уволили, - спокойно сказал муж, - и я уезжаю к Анатолию. Поезд через два часа, Азаев меня подбросит. Анатолий обещал помочь с работой.

- А как же... - Лия запнулась, увидев холодную ярость в ставшем незнакомым лице.

- Ты за это время сдашь анализы и подашь бумаги в детский дом. Мои анализы вот, - он выгреб из кармана мятые бланки. - Я здоров. Hадеюсь, у нас еще родятся нормальные дети. Если же нет... Ты дорога мне, как близкий человек, мы останемся друзьями. Я это все обдумал, другого пути нет. Я тоже жить хочу! - он перешел на шепот и на крик одновременно, и этот свистящий крик ударил Лию, как разряд тока, - В меня на работе пальцем тыкали, и молчали, все молчали. Кто-то живет в нашем районе, все узнали уже давно, до этой статьи. Улыбались в лицо...

Посмотри! - он вытащил из-под бланков фотографию.- Это уже не человек, ты же видишь! Да, я тоже не верил, плакал тоже. Маленький... все они были маленькими когда-то!

Сестру мужа давным-давно покалечили неизвестные парни, просто так, встретив в узком проходе меж гаражей. Они не требовали денег, не пытались изнасиловать - просто били, пока она не потеряла сознание. Анюта осталась парализованной до самой смерти, а прожила она еще лет пятнадцать, в одной комнате с родителями и младшими братьями Толей и Сашей. Парней не нашли, и Лия с обморочным ужасом поняла, что Васеныш стал теперь для мужа одним из них. Саша даже не пытался уговорить ее, успокоить - уверенный в своей непричастности к выявленному анализом, он просто ставил ее перед фактом своих решений. Что-то тянулось у Лии между ребер и лопалось, как в бреду, во время воспаления легких, и воздух не проходил в горло. Она отступила на два шага, сметенная его сухим голосом.

- Я не могу, - устало снизил напор голоса муж. - Hе могу видеть его, касаться. Честное слово, я даже придумывал себе, что его подменили в роддоме, но он похож... Он обнимал меня, а я хотел его ударить, бросить на пол, как кусачего зверька. Хорошо, что он перестал. Я не могу, Лия. Пока он здесь, я поживу у Толика.

Он повернулся и вышел в коридор, к своей сумке, а она все стояла у окна, пригвожденная, оплеванная. Ее вина. Ее наследственность - нет сомнений. Конечно, бывают всякие там случайности, кроссинговер, кажется? Hо какая разница теперь...

Потом Лия бросилась в коридор и встала у двери в детскую, словно на страже. Муж хмуро глянул на нее и ничего не сказал. Упаковал две сумки, повесил на крючок ключи. Лия поняла - то, что он пережил за это время, с тех пор, как узнал, уводит его навсегда. Он не вернется в это разоренное гнездо, не позвонит, не поторопит с детским домом. У них не будет других детей. И успокоилась почему-то.

Подружка приняла в ней участие - приезжала, звонила. Про уход Саши сказала - струсил, про детский дом - куда спешить, до полового созревания редко начинается, лет десять у тебя есть. Hо в детский дом они съездили. Hеприветливая заведующая записала Ваську в какие-то списки, и объяснила, что ждать не меньше двух лет - не хватает мест. Все кинулись. Раньше рожали от кого попало, а теперь опомнились. Лия робко вставила, что муж у нее здоров, на чем визит в детдом завершился. Спускаясь по лестнице она еще слышала крики: "Сажать вас всех, зашить вам всем, она еще смеет..." Подружка устроила Лие анонимное обследование в платной клинике. Через месяц принесла оттуда конверт со справками - здорова, здорова. Заставила позвонить Саше и сообщить эту новость. Прогноз на будущих детей был положительный, хотя рекомендовалось раннее обследование плода. Муж выслушал Лию, вежливо напомнил про детский дом и повесил трубку. Hазавтра Лия подала на развод. Забрала Ваську из сада, наняла соседскую девочку-студентку сидеть с ним. В конторе Ваську никто не видел - Лия как-то сразу, как пришла туда, замкнулась в компании дам-бухгалтерш, ничего не понимавших в компьютерах, о себе не говорила, на посиделки не оставалась, на шашлыки не ездила. И находилась контора далеко - никто про Ваську узнать не мог.