Волшебные сказки - Шарль Перро

Оказалось, что у Синей Бороды нет наследников и что жене его, таким образом, должны достаться все его богатства. Часть из них она употребила на то, что выдала сестрицу свою Анну за молодого дворянина, давно уже любившего её; другую часть — на то, чтобы доставить своим братьям капитанский чин, а остальную часть — на то, чтоб самой выйти замуж за весьма хорошего человека, который помог ей забыть то тяжёлое время, когда она была женою Синей Бороды.

    Да, любопытство — бич. Смущает всех оно,                На горе смертным рождено.Примеров — тысячи, как приглядишься малость. Забавна женская к нескромным тайнам страсть:         Известно ведь: что дорого досталось,                Утратит вмиг и вкус и сласть.

             Коль в голове умишко есть,  Чтоб тарабарщину растолковать мирскую,          Поймёшь легко: историю такую       Лишь в сказке можем мы прочесть.       Мужей свирепых нет на свете ныне;             Запретов нет таких в помине.    Муж нынешний, хоть с ревностью знаком,   Юлит вокруг жены влюблённым петушком,       А борода его, будь даже пегой масти,Никак не разберёшь — она-то в чьей же власти?

Волшебницы

Жила когда-то вдова, у которой было две дочери: старшая так была похожа на неё нравом и лицом, что всякий, кто видел её, видел перед собой и её мать. И мать и дочь были обе такие противные и такие надменные, что нельзя было с ними ладить. Младшая, которая кротостью и добронравием всецело походила на отца, была к тому же одной из самых красивых девушек, каких когда-либо случалось видеть. А так как всякий, разумеется, любит подобного себе, то мать была без ума от своей старшей дочери, а к младшей чувствовала страшную неприязнь. Есть она позволяла ей только на кухне и заставляла её непрестанно работать.

Эта бедная девушка в числе прочих своих обязанностей должна была два раза в день ходить за водою, за полмили от дома, и приносить большой кувшин. Однажды, когда она стояла у колодца, к ней подошла нищая и попросила её дать напиться. «Вот, бабушка, пожалуйста», — сказала ей красавица девушка и, сразу же сполоснув кувшин, в самом лучшем месте водоёма зачерпнула воды и подала ей сосуд, всё время поддерживая его, чтобы нищей удобнее было пить. Женщина, когда напилась, сказала: «Вы такая красивая, такая добрая и учтивая, что я не могу не наделить вас волшебным даром». (Ибо то была волшебница, принявшая образ бедной крестьянки, чтобы испытать добронравие этой девушки.) «Этот дар, — продолжала волшебница, — будет состоять в том, что при каждом слове, которое вам случится сказать, из ваших уст будет падать или цветок или драгоценный камень».

Когда красавица девушка вернулась домой, мать выбранила её за то, что она так долго не возвращалась от водоёма. «Простите, матушка, что я так замешкалась», — отвечала бедняжка, а когда она произнесла эти слова, из уст её упали две розы, две жемчужины и два больших брильянта. «Что это? — сказала удивлённая мать. — Изо рта у ней как будто сыплются жемчужины и брильянты. Как же это так, дочь моя?» (Она в первый раз назвала её «дочь моя».) Бедная девушка простодушно рассказала ей всё, что с ней случилось, не преминув насыпать несчётное множество брильянтов. «Право, — сказала мать, — надо мне будет послать туда мою дочь. Вот, Фаншон, смотрите-ка, что у вашей сестры падает изо рта, когда она говорит. Не приятно ль было бы и вам иметь такой дар? Вам стоит лишь пойти к колодцу за водой, а когда нищая попросит у вас напиться, со всей учтивостью напоить её». — «Стану я ходить к колодцу за водой!» — ответила эта грубая дочь. «Я хочу, чтобы вы пошли туда, и тотчас же», — ответила мать.

Дочь и пошла, но продолжала ворчать. Она взяла с собой самый красивый серебряный сосуд, какой был в доме. Не успела она дойти до колодца, как из лесу показалась пышно одетая дама, которая подошла к ней и попросила напиться. Это была та же самая волшебница, что явилась её сестре, но на этот раз оделась как принцесса, чтоб испытать — до каких пределов простирается злонравие этой девицы. «Уж не для того ли я пришла сюда, чтобы дать вам напиться? Вот и серебряный кувшин, как раз чтобы напоить вашу милость. Ну что ж, пейте из него, если хотите». — «Вы вовсе не учтивы, — возразила волшебница, нисколько не разгневанная. — Если уж вы столь нелюбезны, я наделю вас таким даром, что при каждом слове, которое вы скажете, изо рта у вас будет падать или жаба или змея».

Мать, как только увидела её, крикнула ей: «Ну что же, дочь моя?» — «Ну вот что, матушка!» — ответила грубая дочь, у которой изо рта выскочили две гадюки и две жабы. «О боже! — воскликнула мать. — Что это? Во всём виновата её сестра; она мне за это заплатит». И она тотчас же бросилась к ней, чтоб её прибить. Бедняжка убежала и спряталась в ближнем лесу. Сын короля, возвращавшийся с охоты, повстречался с ней и, увидев, какая она красивая, спросил её, что она тут делает совсем одна и отчего это она плачет. «Ах, сударь! Мать выгнала меня из дому». Сын короля, увидев, что изо рта у неё упало пять или шесть жемчужин и столько же брильянтов, попросил её объяснить, в чём тут дело. Она рассказала ему свою историю. Сын короля влюбился в неё и, рассудив, что подобный дар стоит большего, чем любое приданое, увёз её во дворец своего отца и женился там на ней.

А сестра её всем была так ненавистна, что даже мать прогнала её, и несчастная, которую никто не желал приютить, как она ни искала такого человека, умерла где-то в лесу.

         Хотя высоко ценят в свете            Звон золота и серебра,         Дороже, чем металлы эти,Сокровище речей, исполненных добра.

         Учтивым хлопотливо быть,        Но, угождая добрым людям,    Мы получать награды тоже будем,Когда про самый труд успеем позабыть.

Рике с хохолком

Жила когда-то королева, у которой родился сын, такой безобразный и столь дурно сложенный, что долгое время сомневались, человек ли он. Волшебница, присутствовавшая при его рождении, уверяла, что он всё-таки будет премил, так как будет весьма умён; она далее прибавила, что благодаря особому дару, полученному им от неё, он сможет наделить всем своим умом ту особу, которую полюбит более всего на свете.

Это несколько утешило бедную королеву, которая весьма была огорчена тем, что родила на свет такого гадкого малыша. Правда, как только этот ребёнок научился лепетать, он сразу же стал говорить очень милые вещи, а во всех его поступках было столько ума, что нельзя было не восхищаться. Я забыл сказать, что родился он с маленьким хохолком на голове, а потому его и прозвали: Рике с хохолком. Рике было имя всего его рода.

Лет через семь или восемь у королевы в одной из соседних стран родились две дочери. Та из них, что первой явилась на свет, была прекрасна, как день; королеве это было столь приятно, что окружающие опасались, как бы ей от слишком сильной радости не стало худо. Та самая волшебница, которая присутствовала при рождении Рике с хохолком, находилась и при ней, и, дабы ослабить её радость, объявила, что у маленькой принцессы вовсе не будет ума и что, насколько она красива, настолько она будет глупа. Это очень огорчило королеву, но несколько минут спустя она испытала огорчение ещё большее: она родила вторую дочь, и та оказалась чрезвычайно некрасивой. «Не убивайтесь так, сударыня, — сказала ей волшебница, — ваша дочь будет вознаграждена иными качествами, и будет у ней столько ума, что люди не заметят в ней недостатка красоты». — «Дай Бог, — ответила королева, — но нельзя ли сделать так, чтобы старшая, такая красивая, стала несколько поумнее?» — «Что до ума, сударыня, я ничего не могу для неё сделать, — сказала волшебница, — но я всё могу, когда дело идёт о красоте, а так как нет такой вещи, которой я бы не сделала для вас, то она получит от меня дар — наделять красотой того или ту, кто понравится ей».

По мере того как обе принцессы подрастали, всё больше становились их совершенства, и повсюду только и было речи, что о красоте старшей и об уме младшей. Правда и то, что с годами весьма увеличились и их недостатки. Младшая дурнела прямо на глазах, а старшая с каждым днём становилась всё глупее. Она или ничего не отвечала, когда её о чём-либо спрашивали, или говорила глупости. К тому же она была такая неловкая, что если переставляла на камине какие-нибудь фарфоровые вещицы, то одну из них непременно разбивала, а когда пила воду, то половину стакана всегда выливала себе на платье.