Долгая дорога домой - Александр Афанасьев

– Вот как? И почему же?

– Ставка на воду. Мы понастроили гидроагрегатов повсюду, где только возможно, у нас все реки перекрыты каскадами ГЭС[5]. Но дешевая энергия развратила нас, и мы теряем технологическое лидерство в отрасли. Вообразите, князь, здесь мы строим в два раза больше атомных агрегатов, чем на севере. А ведь есть еще и солнечная энергия, и ветровая...

– Насколько мне известно – все это дорого.

– Да, дорого! Но мы же платим себе, своим разработчикам, своим производителям, своему будущему!

– Возможно, вы и правы...

На территории производственного комплекса было поразительно безлюдно – люди передвигались в прозрачных переходах между корпусами, чтобы не попадать на жару. Было ощутимо свежо – видимо, из-за системы полива. Техника, сновавшая между корпусами, была какой-то странной – вроде обычной, но в то же время чем-то отличающейся. Потом я понял – она была с каким-то разукрашенным желтыми полосами топливным баком и не дымила.

– Заметили? Это электромобили.

– Похожи на обычные машины.

– Не совсем. Это и есть обычные машины, но они переделаны под электротягу. Когда они разгружаются и загружаются – тут же подзаряжаются. Мы здесь живем на электричестве, оно для нас все.

Конечно, директорский кабинет находился на верхнем этаже самого высокого здания в «даун-тауне». Выглядел он странно – часть крыши отъезжала в сторону, а кроме того – там было еще что-то типа веранды, чтобы обозревать окрестности.

Я никак не мог понять, случайно ли этот довольно молодой человек назвал фамилию Абашидзе. И если не случайно, на чем они его взяли? Он не похож ни на фанатика, ни на экстремиста. Я, кстати, мог понять – но не оправдать! – почему на путь Черной гвардии встал Абашидзе. Хозяйствование в Палестине, а потом еще Междуречье – тут любой, сражаясь, просто осатанеет. Но этот-то?

Конечно же, мы сразу вышли на «балкон» – он казался искусственно, помимо проекта, пристроенным к строгому телу небоскреба.

– Пройдемся по цехам?

– Да нет, достаточно будет посмотреть сверху. И вы мне расскажете, что и где производится интересного...

– Как желаете... – обиженно заявил Пескарев, – тогда смотрите... Вот здесь у нас – полный цикл восстановления топливных сборок, производства такого уровня нет больше нигде. Захоронение ядерных отходов – это вчерашний день, эти отходы – золотое дно, и если кто-то говорит про желание избавиться от отработанного топлива – его надо хватать не задумываясь. Знаете, сколько выгорает ядерного топлива в стержне за время производственного цикла?

– Просветите...

– Пятнадцать процентов! Пятнадцать процентов, господин посол! Если бы не идиотские законы, запрещающие ввозить для захоронения ядерное топливо, мы обогатились бы на этом! Сейчас мы работаем только на себя.

– А как же радиация?

– Да бросьте. В опасной зоне трудятся исключительно роботы. Тут вопрос в технологиях, и не более того. Далее. Вон там у нас – некоторые технологические линии по сборке реакторных насосов, это очень сложная технология, собственно, с нее все и начиналось, и знали бы вы, сколько сил пришлось потратить моим предшественникам, чтобы все здесь наладить.

– А как насчет обогащения?

– Чего именно?

Я улыбнулся:

– Урана.

– Да бросьте! Кто вам это сказал?

– Ну... фон Тибольт, для начала.

– От него можно много чего ожидать. Этот человек патологически завистлив. Немцы пытались влезть сюда со своими технологиями. Нам пришлось немного... ослабить узду, только поэтому был выстроен Екатеринбург-1000. Немцы вообще предлагали чуть ли не полный цикл передать. Он просто хочет нам навредить.

– Он показал документы.

– И какие же?

Вот в этом вопросе я был уже подкован – хвала Интернету.

– Насосы. Специзделия, не обычные насосы. Потом центрифуги. Специальные высокоскоростные центрифуги. Это уже не шутки.

Я ждал от него того, что он снова упомянет Абашидзе, но Пескарев просто смутился.

– Откуда у него это?

– Хороший вопрос. Я бы поинтересовался вдобавок – зачем все это здесь?

Пескарев какое-то время думал, но потом решил пустить в ход козыри:

– Генерал-губернатор Абашидзе отзывался о вас как о патриоте.

Опять это слово.

– Только поэтому я разговариваю с вами, а не передал эти документы дальше.

– Хорошо. Если... если так, то вот вам ответ. Есть определенные экспортные ограничения, понимаете?

– Нет.

– Ну... скажем, «Шкода». Вы знаете заводы «Шкода»?

– Не бывал, но слышал.

– Один из крупнейших машиностроительных концернов Европы. В принципе, с ними может сравниться только Крупп, ДЕМАГ... если не считать наших. Несколько заводов, каждый из которых, можно сказать, шагнул в двадцать первый век. Поставщики и подрядчики во всем мире, продукция от механических мясорубок до крылатых ракет высокой точности. У них есть подразделение, занимающееся энергетическим машиностроением – котлы с кипящим слоем, котлы на обедненной угольной пыли, турбины, рассчитанные на критические и закритические параметры теплоносителя, – все это у них есть. Но в атомное машиностроение они не суются. И знаете, почему?

– Почему же?

– Ограничения. Проклятые ограничения, Вашингтонская конвенция о нераспространении. Она просто не дает нам жить, не дает дышать, все друг за другом следят. И знаете, почему на распространение технологий наложены такие жесткие ограничения?

– Вероятно, чтобы они не попали не в те руки.

– Верно! Но не в том смысле, какой вы в это вкладываете. Дело в том, что основные залежи урана расположены в Африке, Афганистане, Австралии – то есть в захолустье. А все технологии – у стран первого мира. Они их охраняют, чтобы не дать дешевую энергию развивающимся странам. Потому что, если к тем же бурам попадут современные атомные технологии – они будут топить свои топки не углем, они перестанут торговать желтым кеком и начнут торговать энергией, а германцы с их каскадами африканских АЭС просто разорятся!

– А в чем наш интерес?

Вопрос застал Пескарева врасплох, я это видел.

– Ну... мы заработаем деньги – это раз. Приобретем новых друзей – это два...

– А старых потеряем...

– Да бросьте! Немцы нам кто угодно, но только не друзья. Они нас боятся, а страх рождает ненависть. Они зарабатывают на нас деньги, но считают нас дикарями, которых должен колонизировать германский капитал, потому что тевтонским мечом нас колонизировать невозможно.

Если я правильно помню цифры по сотрудничеству – еще неизвестно, кто кого колонизирует. Прошли те времена.

Пескарев подмигнул.

– Есть схема, позволяющая неплохо зарабатывать. Почему я назвал «Шкоду» – шкодовские турбины отлично поддаются конвертации. То, что можно производить – производит «Шкода», а то, что нельзя – производим здесь мы. Если все это объединить – то получится набор для постройки пятисотмегаваттного реактора.

Уму непостижимо. Так, возможно, и немцы, и итальянцы, и североамериканцы из-за этого и нервничают? Чисто коммерческий интерес, понятно же, что те, кто нарушает эмбарго, зарабатывают огромные деньги. Может, на нас так косо смотрят из-за нечестной игры здесь?

– Давайте пройдемся по цехам... – сказал я.

По цехам мы прошлись – ничего особенного. Обычное производство так называемого пятого передела – то, в которое впускают в белых халатах и в одноразовых бахилах.

То, что я искал, я нашел, когда мы вышли из цехов. Везде был постелен готовый зеленый ковер, орошаемый из опрыскивателей, а в одном месте его сняли, прямо как он и был, квадратом, а опрыскиватель продолжал работать, и получилось грязное месиво. В него я и вступил по неосторожности, сойдя с пешеходной дорожки, хорошо, что бахилы еще не снял. Глянул вниз – и похолодел.

Вид грязных, испачканных бахил кое-что мне напомнил. Днище «Хорьха», когда я его осматривал...

– Осторожнее... С дорожек лучше не сходить, – сказал Пескарев.

– Интересно. Я думал, что в Персии нет глин...

– Почему нет? Есть же в стране гончарные изделия, они не из привозной глины делаются. Здесь это единственное месторождение, других нет.

Естественно, штурмовать Екатеринбург-1000 что в одиночку, что с другими людьми – нашел бы, найти не вопрос – я не мог. По многим причинам. Оставалось только ждать.

30 июня 2002 года

Варшава, штаб Висленского военного округа

К счастью, а может быть, и к несчастью – гусары не читают газет. Не потому, что не умеют читать, а потому, что презирают всю эту досужую болтовню. Труп пана Ковальчека обнаружила приходящая домработница двадцать девятого утром – у нее был свой ключ, она пришла убраться в квартире и, как только открыла дверь, почувствовала неприятный, подозрительный запах. Пытаясь найти его источник, она осторожно прошла в комнату и... взвыла, как сирена автомобильной сигнализации.

Прибывшая полиция в раздувшемся и источавшем отвратительное зловоние трупе – в эти дни в Варшаве держалась жара – опознала квартиросъемщика, пана Юзефа Ковальчека, больше тут никого быть не могло. Тут же нашли и передали на экспертизу три гильзы, тело отвезли в морг, на вскрытие.