Оцелот Куна - Маргарита Азарова

– Спокойно, – сказал я себе, – не так всё плохо, надо о билетах заботиться заранее, и я даю себе установку: никто не испортит, не расплещет моего всепрощающего, всеобъемлющего настроения.

Жанну, видимо, этот «хоровод» вокруг нас не напрягал, она сидела спокойно в ожидании сеанса.

– Смотрим? – спросил я её.

– Смотрим, – ответила она.

Я не пытался взять её за руку, хотя до сеанса думал, что этот знак внимания я сегодня себе позволю. Меня целиком захватил сюжет, что бывает нечасто. Обычная мелодрама, но как-то по-иному представил режиссёр тему адюльтера, высматривая в человеческих поступках и мыслях предпосылки и, в зависимости от внутренней, душевной организации героев, результат этих предпосылок. Мужчина женился, но, не задумываясь над мотивацией и последствиями своих действий, идёт на поводу у своих обычных сексуальных потребностей. Ему даже не приходит в голову мысль, что он может лишиться главной женщины в своей жизни, поддавшись мимолётному увлечению. Она – его жена, обладающая более тонкой душевной организацией, встретив своего бывшего возлюбленного, вдруг понимает, что любит его именно той любовью, которая давала бы ей полноту чувств, в которой нет места мелочным подозрениям, банальной ревности… Но – готова ли она перечеркнуть всё то, чем она связана с мужем? И какая измена несёт большую разрушительную силу отношениям между мужчиной и женщиной – физическая или духовная?…

После сеанса Жанна была необычно задумчива и молчалива.

Мы вышли из душного, полного неуёмной энергетики помещения. Снег под моими ногами – как клавиши под пальцами музыканта – выдавал «до», «соль»: «до» – пятка, «соль» – мысок. И слышалось: на октаву выше Жанна – «до» – пятка, «соль» – мысок. Сейчас я готов был к этой музыке, и она не казалась мне однообразной.

Глава вторая

1. Синусоида моих мыслей

Синусоида моих мыслей замерла на полпути, не достигнув очередной своей фазы: туда плюхнулось моё недоумение, накопленное от состояния эмбриона до дипломированного специалиста в области звукорежиссуры. Если в твоей голове звучит музыка и при этом ты думаешь, как технически довести её выразительность до совершенства, значит, ты звукорежиссёр – другого не дано. И выкидывать его, то есть звукорежиссёра, из творческой амплитуды бесцеремонной иллюстрации прозаических взаимоотношений человеческих индивидуумов, по меньшей мере, негуманно.

– Как оказалось это бесформенное создание женского пола в неглиже в святая святых повелителей звука? Как?

До спектакля тридцать минут, а ответ на этот вопрос остаётся риторическим. Над ней не пришлось бы работать костюмеру, а тем более – гримёру, если бы она была занята в апофеозе батальных сцен. Но палитра красок, замешанная на лице и теле, не вызывала сочувствия, а скорее удивляла, вызывала чувство отвращения и какого-то ощущения, похожего на сам объект, скотской брезгливости.

– Да, не ожидал я сам от себя, право, не ожидал.

– Сноб я, что ли, отпетый?

– Нет, ещё не хватало мне моего гороскопо-скорпионского, саморазрушительного анализа восприятия внешнего мира и своей роли в нём.

– Ни за что!

– Тётка, ты как здесь оказалась, такая вся красивая, не побоюсь этого слова, эротично-наглая, на рабочем месте людей высокоинтеллектуального труда?

Ответа не последовало, а я понимал, что только чисто механически для себя задаю вопрос, но ответа на него слышать не хочу. Я не хочу её видеть. Хочу закрыть глаза и, открыв их, обнаружить, что всё это мне просто показалось от чрезмерной впечатлительности. Но, оглянувшись, я понял, что мне так просто не отделаться, я не смогу спрятать голову в песок… не смогу прошагать мимо и – пусть эту пакостную кашу расхлёбывает кто-нибудь другой.

Рядом со мной стоял народ и в глубоком недоумении смотрел на это чудо-юдо, ожидая объяснений её неформальному присутствию в храме служителей Мельпомены. Я пребывал в глубоком замешательстве.

А создание женского пола соизволило открыть рот и выплеснуть нам – невольным слушателям – звуки, причём, коснувшиеся в большей мере почему-то меня:

– Немного подташнивает, но это ничего, главное – тепло. Сейчас симпатичный старикан притащит мне харчика, а может – даже стаканчик водочки…

– И что же ты, малолетка, глазеешь на меня и бормочешь себе под нос, голых баб не видел? Вот ведь молодёжь пошла, а, может, ты хочешь развлечься, сосунок, так я не прочь, только за всё, дружок, надо платить. Ах, да ещё старикан сейчас завалится сюда. Но ничего и с двумя справлюсь, и не такое со мной бывало. Если бы ты меня видел в молодости, какая я была куколка…

– Заходи, вьюноша, будь как дома. ХА-ХА-ХА…

– Что здесь происходит? Кто это??? – это бдительный охранник, очень удивлён присутствием в театре изрядно поддатой голой бабы. Перед ним встал непростой выбор: выкинуть её на улицу голой или всё же проявить некую гуманность и прикрыть наготу, а уж только потом вытолкать взашей.

2. Задрапированная иллюзия

Весь набежавший, взбудораженный зрелищем народ, включая сотрудника службы безопасности театра, растворился в кулуарах «задрапированной иллюзии». А я почему-то стоял на месте. Бог мой, это твоя заповедь: помоги ближнему своему? Заповедь, ставшая моей жизненной установкой, не давала мне оставить эту кустодиевскую красавицу без внимания. Продолжая пребывать в глубоком шоке, ежесекундно борясь с отвращением, и, несмотря на то, что она нагло приманивала меня грязным крючковатым пальцем, я всё же, следуя её призывному жесту, подошёл к ней.

– Молодой человек, а что вы знаете о жемчуге?

Обстановка, а самое главное – вид этой женщины никак не предполагали, что она может внятно говорить, тем более на такую тему, но, тем не менее, вопрос прозвучал. Моя впечатлительная натура не могла сразу совместить множество мелких и глобальных противоречий, и я рефлекторно медлил с ответом.

– Посмотри на меня, думаешь, я всегда была такой?

Я хотел ей сказать, что времени для бесед нет, сейчас начнётся спектакль, и ей нет места за звукорежиссёрским пультом. Я человек суперобязательный, и возникшая дилемма вдруг толкнула меня на неожиданные с моей стороны действия. Не знаю, откуда взялись силы, победившие брезгливость, но я, накинув на неё свой пиджак, быстренько, насколько это было возможно, запихнул её уже прикрытое женское тело в подсобное помещение театра, забитое всяким реквизитом, и приказал ей строго-настрого, чтобы она не высовывалась и ждала меня здесь. Как только появится возможность, я приду к ней, и мы продолжим разговор… о жемчуге…

Второй звонок: мне надо сосредоточиться на моих прямых обязанностях. Надо собрать мозги в кучу – это главная задача. Так, с акустическими системами всё в порядке; ревербераторы, компрессоры, микрофоны, эквалайзеры и главный мой сотоварищ по работе – микшерский пульт, не подведите меня. Помреж ничего не сообщил ни об изменениях в тексте пьесы, ни о замене исполнителей, значит, действую согласно звуковой партитуре спектакля.

Третий звонок: мысленный прогон по партитуре всей фонограммы – каждое место включения, действенный смысл каждого музыкального куска, каждого шума, каждого звукового эффекта…

Не волноваться, «голова в партитуре», но и её наличие на бумажном носителе под рукой и вот ещё – текста пьесы для полноты картины – обязательны.

Визуальный контакт со сценой – есть…

Зрители нетерпеливо дёргаются на своих местах, словно присели на секунду и вот-вот сорвутся и побегут дальше по своим делам.

– Да успокойтесь вы, вот, уже даю начальную увертюру к спектаклю…

Я выдохнул, и вы выдохните или вдохните…

Действие началось. Но всё как-то сразу пошло не по сценарию, хотя я не мог конкретно сказать, что же именно не так. И я покатился на колесе инерции, стараясь не обращать внимания на мелочи.

В середине второго акта обнаружилось некое непонятное действие на сцене. Сценическая площадка, показав свои динамические возможности, заложенные в ней инженерной мыслью, по задумке постановщика спектакля стала вращаться, предоставив нам скрытую от зрителя свою оборотную составляющую, и, о боже, на повернувшейся части сцены, на диванчике в стиле барокко возлежала та самая дамочка в моём пиджаке… распахнув его навстречу зрителю…

Если после этого я не поседел, то только чудом.

Было видно, что партер, а за ним и весь зрительный зал взбудоражен появлением «актрисы» в таком откровенном наряде, вернее – отсутствием оного. Бинокли, как по команде, взметнулись к глазам, и воздух насытился гормональным пресыщением. Некоторые зрители, знавшие содержание спектакля, не успели отреагировать на эту мизансцену, они были в замешательстве, пытаясь анализировать происходящее, но, видимо, решив, что это очередной ход, новая трактовка замысла постановщика спектакля, первыми начали аплодировать, включаясь и одобряя происходящее как новую версию, новое видение сюжета…