Старые добрые времена - Роберт Шекли

Потом они оказались в участке системы, где царила кромешная тьма, в которой плавали разноцветные продолговатые пятна света. Что это была за конструкция, Цицерон даже вообразить не мог. Он отдавал себе отчет в том, что его восприятие чрезвычайно субъективно. Его взгляду были доступны лишь фрагменты этой конструкции, отдельные части механизма, причем предназначенного для восприятия с помощью земных ощущений. Несомненно, каждый интерпретировал зрительные впечатления по-своему. Цицерон видел продолговатые цветные пятна, но это еще не означало, что то же самое видел Бакунин или какой-то другой наблюдатель.

По мере продвижения перед ними одна за другой разворачивались новые удивительные картины. Цицерон нервничал, испытывая чувство тревоги. Он знал, что пересек определенную черту, оказавшись там, где, по мнению правителей этого мира, не должен был находиться. Если бы их поймали, он скорее всего не отделался бы легким испугом. Его бы запросто прикончили, не испытывая при этом ни малейших угрызений совести. Ведь для правителей он вообще был не человеком, а просто набором светящихся информационных бит, которые каким-то образом удерживались вместе. Скорее программа человека, чем собственно человек.

Тем не менее с Цицероном обращались отнюдь не как с призраком или частью механизма. Инженеры нередко беседовали с ним, причем в весьма уважительном тоне. И все же его положение, как и положение остальных двойников, было весьма двусмысленным. С точки зрения закона, они не имели никаких прав, хотя ему не раз приходилось слышать от дружески настроенных техников, что этот взгляд разделяли далеко не все. Были и такие люди в реальном мире, которые считали, что двойники, как проявляющие все признаки разумного человеческого существа, должны получить гражданские права и что с ними нельзя обращаться как с рабами или просто как с программным продуктом.

Потребуется, однако, немало времени, чтобы эта точка зрения получила достаточно широкое распространение. В конечном счете, полагал Цицерон, людям придется признать тот факт, что любой двойник так же реален, как всякий другой человек. Ум и независимость — вот истинные критерии, гораздо более показательные, чем наличие тела или какие-то другие, столь же грубые оценочные категории.

Почему все же, несмотря на свои опасения, Цицерон принял участие в этом рискованном путешествии? Ведь никакой прямой необходимости в нем не было. Дело в том, что Бакунин явно натолкнулся на информацию, которая могла пригодиться Цицерону и его людям. И эта информация оказывалась в особенности важна, потому что «де факто» двойники и реальные люди находились в состоянии войны. В данный момент преимущество было на стороне реальных людей. Они обладали всей полнотой власти и могли уничтожить двойников в мгновение ока. Однако кто знает? Не исключено, что рано или поздно удастся переломить ситуацию.

— Далеко еще?

Сейчас путешественники взбирались по некоему подобию лестницы. Оглянувшись, Цицерон увидел тающие позади ступени. Впереди, напротив, по мере подъема возникали новые. Жуткое зрелище, хотя Бакунин, похоже, к нему уже привык.

— Скоро, скоро, — ответил Бакунин. Они продолжали подниматься. Хотя почему «подниматься»? Почему это сооружение не могло быть сориентировано таким образом, что на самом деле они шли вниз? Возможно, за кулисами Мира Двойников во всех случаях предусматривался минимальный расход энергии.

Перед ними из ничего возникли и приобрели твердость последние ступени, и Цицерон оказался на плато. Тусклое, затянутое маревом солнце над головой было уже на полпути к зениту. А вдали, на самом краю равнины, виднелись шпили и башни города.

— Что это за место? — спросил Цицерон. — Нам никогда о нем не рассказывали.

— Потерпите немного и увидите, — ответил Бакунин.

— Мы пойдем туда пешком? — спросил Цицерон, глядя на далекий город.

— Транспорт должен прибыть с минуты на минуту.

Едва Бакунин произнес эти слова, как в двадцати шагах от путешественников прямо из пустоты сгустилась большая позолоченная колесница. Кони отсутствовали, но ее литые украшения отличались редкостным изяществом. Бакунин шагнул внутрь, Цицерон последовал за ним. Колесница немедленно двинулась по направлению к городу.

— Сделано со вкусом, ничего не скажешь, — промолвил Цицерон. — Мы на таких не разъезжаем.

Вблизи город на первый взгляд производил прекрасное впечатление, если не считать того, что по улицам не ходили его обитатели, собаки не задирали лапы у обочины, кошки не выглядывали безмолвно из дверных проемов, воробьи не порхали над головой. Ничто не двигалось, жизнь отсутствовала напрочь, и все же перед ними был новенький, «с иголочки» город, как будто только что вынутый из подарочной коробки. На чистых улицах ни единого пятнышка. Строения прекрасной архитектуры, украшенные сложным орнаментом, радующие взгляд, просторные и, казалось, приглашающие войти внутрь. Концертный зал, театр, целая группа общественных зданий, в том числе и суд, храмы, административные центры. Полностью завершенные, но пустые. Во всем чувствовался аромат новизны — такое ощущение обычно испытываешь, садясь в новый автомобиль: аромат новизны, которого города никогда не имеют, поскольку не бывает новых городов. Они возникают, постепенно разрастаясь из небольших поселков или деревень.

Это было впечатляющее зрелище. Вслед за Бакуниным Цицерон вошел в одно из самых высоких зданий. Бесшумный лифт поднял путников на сотый этаж, и они оказались на террасе, где некоторое время оглядывали окрестности. Все было выполнено очень искусно. Город стоял на слиянии двух рек, берега которых соединялись множеством небольших мостов. Сверху как на ладони был виден гражданский центр, концертные залы, музей искусств и вместительный театр. Здесь имелось все, что, по мнению Цицерона, могло быть в городе, и много такого, чего он прежде и представить себе не мог.

— Это имитация?

— Конечно, — ответил Бакунин. — Причем проработанная во всех деталях с невероятной тщательностью.

— Но зачем здесь этот город? С какой целью его построили? — Бакунин улыбнулся, не торопясь просвещать всезнающего и немного тщеславного Цицерона. — И почему нам даже не заикнулись об этом?

— Действительно, почему? — повторил Бакунин, стараясь растянуть мгновения своего триумфа.

Они продолжили прогулку, и Бакунину предоставилась редкая возможность сполна насладиться своим преимуществом осведомленного человека. Ему не так уж часто выпадал шанс взять хоть в чем-то верх над красноречивым и образованным Цицероном. Труды Цицерона, возможно, и не были по достоинству оценены при жизни, и все же он, без сомнения, являлся одним из самых одаренных из всех когда-либо живших людей. Бакунину было интересно узнать, сколько времени понадобится этому выдающемуся человеку, чтобы сложить все части головоломки вместе.