Туманность Андромеды - Фриц Бремер

Обнаженный незнакомец завел мула под тент и привязал к одному из столбов. Потом они вместе с капитаном бережно сняли с седла раненого повстанца, состояние которого внушало все больше опасений, и усадили его в плетеное кресло.

На столе стояла посуда с остатками завтрака, рядом лежала раскрытая книга.

Хозяин этого небольшого имения безмолвным жестом пригласил гостя сесть, указав на вынесенный из дома стул. Затем он снова удалился на несколько минут. Воспользовавшись его отсутствием, капитан придвинул к себе лежавшую на столе книгу, и каково же было его удивление, когда он увидел перед собой «Поэзию и правду» Гете, притом на языке оригинала!

Чуть погодя они перенесли раненого в дом, имевший единственную комнату, стены которой, к неменьшему удивлению капитана, были сплошь уставлены книжными полками.

Они уложили страдальца на большую железную кровать, москитный полог которой был предусмотрительно откинут. Хозяин дома принес воды, наполнил стакан, выжал туда несколько капель лимона, добавил сахару и протянул раненному. Тот жадно ее выпил и без сил откинулся на подушки.

Великан склонился над больным, приложил ухо к его груди, потом осторожно повернул его на бок и, послушав дыхание со спины, снова вернул на спину. Затем распрямился и, пожав плечами, тихо проговорил по-испански: «Дело идет к концу».

Капитан предложил вызвать больному врача из Пуэрто-Кабельо. В ответ великан презрительно махнул рукой: «Они там все коновалы». Когда же капитан объявил, что командует большим военным кораблем, на борту которого имеется свой врач, тот предложил еще час понаблюдать за ходом болезни: быть может, помощь врача уже не понадобится, тем более что дорога туда и обратно займет не менее пяти часов. Пока же следует обеспечить раненому, а вернее, уже умирающему человеку возможный покой. Он высказал все это столь уверенным тоном, словно оказывать помощь в подобных случаях было для него привычным делом.

Они вышли на двор, чтобы переждать за каменным столом условленный час.

Хозяин на минуту удалился в дом и вернулся в белом костюме, неся вино, белый хлеб и фрукты. Все это он дружеским жестом, хотя снова безмолвно, предложил гостю, сам же уселся рядом и устремил неподвижный взгляд вдаль.

Гость сначала не нарушал молчания, но под конец все же поддался острому искушению разузнать побольше о своем странном гостеприимце. Он подвинул к себе раскрытую книгу и произнес на языке Гете: «Редкая птица в этих горах!»

Хозяин отвечал также по-немецки: «Возможно, и так. Птица-то певчая. Здешние не поют». Капитан решил не отступать от своего намерения, но на сей раз не стал докучать хозяину вопросами, а завел речь издалека – о Гете, осторожно и тщательно выбирая слова.

Против этой темы у хозяина, как видно, не нашлось возражений, и он отвечал кратко и точно, выдавая свое прекрасное образование.

Вскоре они углубились в литературную беседу, сопровождаемую лишь шумом водопада.

Между прочим капитан выразил удивление большим количеством книг, находящихся в доме. Хозяин отвечал, что в большинстве своем эти книги посвящены естественным наукам и астрономии. Вообще говоря, он еще на родине изучал медицину и даже выдержал государственный экзамен, однако врачом работал совсем недолго. Из дальнейшего разговора выяснилось, что он учился также естественным наукам и философии, однако об остальных обстоятельствах своей жизни он не проронил ни слова.

Их разговор то и дело прерывался стонами и кашлем бедняги, невольно ставшего причиной этого литературного собеседования. Хозяин несколько раз вставал из-за стола, чтобы подойти к больному, и выразил сожаление, что не имеет морфия для облегчения страдальцу предсмертных минут. Таких редких лекарств здесь не достанешь, посетовал он.

Действительно, им пришлось ждать совсем немного, пока мучения несчастного навсегда прекратились. Оба они стали свидетелями его последних мгновений, и, закрывая ему глаза, хозяин произнес несколько строгих и сочувственных слов о бедном заблудшем малом, отдавшем свою молодую жизнь за призрак новой свободы, которая есть не что иное, как новое рабство под гнетом разного рода телесных и душевных тиранов, которых человек в муку самому себе не устает создавать снова и снова.

Посовещавшись, двое решили, что капитан вернется в Пуэрто-Кабельо, сообщит о случившемся властям и попросит на следующий день забрать покойного.

Поскольку, однако, тропическая жара не позволяла держать тело в доме и к тому же хозяину нужна была кровать, предстояло куда-то убрать мертвеца, чему капитан вызвался помочь.

Хозяин, недолго поразмышляв, быстро принял решение, снял висевший на стене ключ, и они вдвоем вынесли из дома тело, завернутое в простыню. Сам он пошел впереди.

У калитки в заборе, окружавшем апельсиновую рощу, он опустил печальную ношу на землю, отпер калитку ключом, и маленькая похоронная процессия двинулась дальше по узкой тропинке, спрятанной между апельсиновыми деревьями и быстро приведшей их к небольшой травянистой лужайке.

По углам этого пространства, слегка напоминавшего комнату, были рассажены кипарисы, в центре, в торжественной полутьме вырисовывалась одинокая, тщательно ухоженная могила. Над ней стоял камень, на котором неумелой рукой, но весьма отчетливо было выведено: ИРИД. Рядом с этим или с этой Ирид они положили мертвое тело, как скорбного сотоварища, тщательно обернув его простыней в защиту от насекомых, и в молчании пошли прочь.

Около дома они пожали друг другу руки, и хозяин, едва заметно смущаясь, проговорил ровным голосом, почти без интонации: «Буду рад увидеть вас снова».

Личность отшельника так и приковывала капитана к себе, и причиной тому были не только удивительные обстоятельства его жизни. Никогда прежде капитану не доводилось встречать человека, обладавшего, при крайней замкнутости, столь неодолимой притягательностью. Он излучал внутреннюю силу, какой обладают основатели новых религий или святые.

По сказанной причине на обратном пути к гавани голова капитана была целиком занята мыслями об этом странном одиночке, между тем как столь важное и необычайное событие, как смерть революционера, была почти совсем забыта.

Добравшись до Пуэрто-Кабельо, капитан сейчас же уведомил о случившемся консула, и тот отдал необходимые распоряжения.

Описанные обстоятельства позволили капитану кое-что разузнать о странном отшельнике. Вот что ему рассказали.

Он уже много лет живет на высоте полным затворником, имея славу нелюдима, а впрочем, человека доброго и всегда готового на помощь.

У себя на родине он, очевидно, был врачом, да и сейчас практикует в горах в качестве такового. Лицензии на эту деятельность он никогда не добивался, да и едва ли мог бы ее получить из-за противодействия здешних венесуэльских врачей, справедливо опасающихся конкуренции с его стороны.

Власти мирятся с ним, не поднимая шума, главным образом из-за местного населения, которое возлагает на него великие надежды и почитает чуть ли не как святого, хотя, насколько известно консулу, он ни разу не был замечен в знахарстве или шарлатанстве, но, напротив, всегда действует в высшей степени здраво.

Вместе с тем, он пользуется своей весьма сильно развитой способностью внушения и, как говорят, не раз с ее помощью добивался совершено удивительного и необъяснимого успеха. Из тех, кто имеет с ним дело, никто, включая самого консула, не может избежать внушающего воздействия, которое этот человек оказывает, причем сам того не желая и без всякого злого умысла со своей стороны.

Говорят, что, оставаясь в одиночестве, он любит расхаживать почти совсем голым. Потребности его крайне скромны. Покупает он в основном продукты, поставляемые ему местными жителями, которых он не только лечит, но и помогает им житейскими советами.

В своем жилище он регулярно проводит занятия с учениками, быть может, несколько необычные, зато весьма полезные. Сверх того он помогает окрестным жителям составлять нужные документы, как например: официальные заявления, налоговые отчеты, жалобы и тому подобное. Различного рода тяжбы жители выносят на его суд и приговоры его безропотно исполняют.

Вся эта деятельность носит у него столь трезвый, разумный и мирный характер, что по части управления их округ считается самым спокойным во всей провинции. Все прежде сменявшие друг друга администрации не только предоставляли ему свободно действовать, но постоянно предлагали денежную помощь, каковую он принимал только в виде книг, которые чиновники администрации доставали для него с помощью консула.

Всякие иные сношения с чиновничеством, с консулом, да и вообще с европейцами, или просто с образованными людьми он отвергал категорически, что граничило с оскорблением. Исключение составляли случаи, когда кто-то из этих людей нуждался во врачебной помощи, которую он всегда оказывал безвозмездно.