Григорий Евсеевич Зиновьев (Радомысльский) - Анатолий Луначарский

Я очень хорошо помню, как во время организации III Интернационала меньшевик Дан, бывший тогда еще в России, с кривой усмешкой заявил: «Какая великолепная характеристика III Интернационала – во главе Зиновьев». Конечно, I Интернационал имел в своей главе Маркса, и тут не может быть никаких сравнений, но интересно знать, кого числил во главе II Интернационала презрительно усмехавшийся Дан? II Интернационал имел в своем штабе в разное время очень больших людей, но, конечно, председатель III Интернационала не побоится сравнения ни с одним из них. Для меня за последнее время фигура Зиновьева сливается именно с этими функциями председателя III Интернационала. Здесь развернулись его огромные способности, и здесь приобрел он свой непререкаемый авторитет.

Уже с самого начала было видно, что Зиновьев не обескуражен подавляюще ответственным постом, который на него был возложен. С самого начала и чем дальше, тем больше, проявлял он изумительное спокойствие в исполнении своих функций. Всегда уравновешенный, всегда находчивый и при этом выходящий с честью из самых трудных условий. О Зиновьеве иногда с улыбкой говорят как о человеке, приобретшем такой гигантский парламентский опыт, что ему нетрудно доминировать над какими угодно оппозициями. Действительно, председательская сноровка у Зиновьева заслуживает всяческого изумления, но, конечно, подчас довольно трудные задачи дипломатии, которые должен разрешать Зиновьев, в значительной степени облегчены ему тем, что в рядах III Интернационала весьма редки такие проявления, которые выходили бы за рамки дисциплины и глубокой дружеской связи.

Все огромное течение дел Интернационала ни в одном своем элементе не ускользает от внимания Зиновьева. Насколько одна личность может охватить мировую политику, настолько это им делается. Кто не знает революционной решимости Зиновьева во всех интернациональных контроверсах, его непримиримости, требовательности, его строгой принципиальности, которые заставляют многих заграничных соседей, а порою отщепенцев в наших собственных рядах говорить о московской железной руке, о русской диктатуре? Но вместе с тем, будучи твердым всюду, где нужно, Зиновьев проявляет максимум гибкости, умение найти компромисс, восстановить нарушенный мир и т. д.

К этому надо прибавить, что Зиновьев стяжал себе славу одного из самых замечательных интернациональных ораторов, а ведь это очень трудно. Одно дело говорить на своем родном языке, как говорит подавляющее большинство наших товарищей по Коминтерну, и другое дело выступать на чужом языке. Хорошо владея немецким языком, Зиновьев тем не менее, как он сам это подчеркивает, отнюдь не говорит на нем, как настоящий немец. Тем более удивительно и тем больше чести ему, что речи его производят всегда колоссальное впечатление не только по своему содержанию, но и по своей страстной и четкой форме. Недаром же буржуазная пресса после знаменитой трехчасовой речи Зиновьева в самых недрах Германии на партейтаге в Галле заявила: «Этот человек обладает демонической силой красноречия».

Эти же черты твердости, искусной тактики и спокойствия при самых трудных обстоятельствах вносит Зиновьев и в свое дело управления Петроградом, что сделало его и на этом посту незаменимым, несмотря на то что Коминтерн много раз возбуждал перед ЦК вопрос о том, чтобы Зиновьев целиком был отдан ему.

Я хочу отметить еще одну черту Зиновьева, его совершенно романтическую преданность своей партии. Обыкновенно в высшей степени деловой и трезвый, Зиновьев в своих торжественных речах по поводу тех или других юбилейных моментов партии подымается до настоящих гимнов любви к ней.

Нет никакого сомнения, что в лице Зиновьева русское рабочее движение выдвинуло не только крупнейшего вождя для себя, но дало в нем, рядом с Лениным и Троцким, одну из решающих фигур мирового рабочего движения.