В Имажиконе - Джордж Смит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С фонарем в одной руке и оружием в другой Дандор выскочил из хижины. Он увидел их сразу — двух шестилапых страшилищ. Одно из них, поднявшись на четырех задних конечностях, массивными челюстями остервенело кромсало древесину загона. Дандор слышал мычание обезумевшего скота за оградой.
Проваливаясь в снегу, он двинулся к зверю. Услышав шаги, волк перестал грызть бревна и посмотрел на него горящими яростью глазами. В следующую секунду он развернулся и большими скачками ринулся на человека.
Застигнутый врасплох, Дандор не успел бросить фонарь и прицелиться как следует. Пришлось стрелять от бедра и луч лишь задел чудовище. Этого было недостаточно. Едва успев отскочить в сторону, Дандор одним движением луча отсек голову проносящемуся мимо огромному монстру. Наблюдая, как обезглавленная тварь катается по снегу, орошая все вокруг кровью, Дандор едва не лишился жизни, на долю секунды забыв о втором хищнике. Волк ударил сзади, заставив растянуться на замерзшей земле. Человек закричал от дикой боли, когда зверь, прыгнув сверху, ужасными когтями вспорол ему бедро. Дандор почувствовал, что в следующее мгновение могучие челюсти сомкнутся на его горле.
Фонарь выпал из руки Дандора, но бластер все еще висел на плече. Нащупав спусковой крючок, он выстрелил, дав полную мощность. Лазерный луч пронзил ледового волка, и тот упал. Еще один выстрел, и тьма сомкнулась над ними.
Дандор очнулся лежащим на столе в хижине. Нона и незнакомый мужчина склонились над пациентом.
— На этот раз ты попал в хорошенькую историю! — сказала Нона, когда его глаза открылись.
— Ногу, очевидно, придется отрезать, — послышался голос незнакомца.
— Вы доктор? — прохрипел Дандор.
— Да, и к тому же единственный по эту сторону Альфы Центавра, — сказал человек.
— Больно… Не могли бы вы дать мне что-нибудь обезболивающее?
— Я вколол вам последнюю ампулу морфина, которая у меня была. На Земле могли бы спасти ногу, но здесь… — он сделал беспомощный жест.
Белое пламя страдания нестерпимо жгло исполосованную ногу. Дандор увидел усмешку на губах Ноны, когда она сказала: «Без наркоза ампутация причинит, наверное, нестерпимую му́ку, доктор?»
— У меня в машине есть виски, — сказал доктор. — Пойду, принесу его.
Он вышел, прихрамывая, а Нона наклонилась над Дандором и заглянула ему в глаза.
— Это действительно будет больно, дорогой. Будет так же больно, как было больно мне всякий раз, когда ты покидал меня, уходя в свой чертов сундук.
— Нет, Нона, нет! Тебе тогда не было больно. Ты…
— С одной ногой ты не сможешь попасть в этот проклятый ящик сам, — сказала она. — Тебе придется остаться здесь и любить меня.
— Нона! Нет, ты не понимаешь! — умоляюще начал он, но в этот момент вернулся доктор с бутылкой виски и черным чемоданчиком.
— Вот. Выпей это, да побыстрей, — сказал человек, протягивая Дандору бутылку.
Он послушно выпил виски большими глотками. Но это не помогло.
Доктор резал и сшивал. Дандор был уверен, что его крики сожгут ему череп. Временами он бредил: почему эти проклятья не разорвут ремни, которыми он был привязан, и не отгонят двух мучителей, склонившихся над ним?
— Ну вот и все, — сказал доктор, когда агония снова вернула Дандора в сознание. — Нам придется прижечь эту культю, или он истечет кровью. Правда, у меня для этого ничего нет, кроме огня. Пойдем, женщина, поможешь мне нагреть кочергу.
Дандор уже полностью пришел в себя. Поймав на себе взгляд Ноны, брошенный через плечо, он проследил, как ее взор метнулся к Имажикону. Казалось, она говорила: «Теперь ты принадлежишь мне. Только мне. Больше не будет никаких уходов».
Но она не смеет! Как она может? Сквозь грезы, навеянные морфином, алкоголем и болью, Дандор пытался спросить себя, почему она так обращается с ним, и не мог придумать ответа.
И когда они заторопились прижечь кровавый остаток ноги, черная, похожая на гроб, форма Имажикона остановилась перед его взглядом, целиком завладев разумом.
Если бы страдание не становилась все нестерпимее, сильнее, чем мог вынести рассудок, у него не хватило бы мужества скатиться со стола и поползти к черному ящику, оставляя за собой кровавый след. Черный ящик. Он знал, что ящик означал прекращение боли, обещание полной безопасности. Они не заметили его действий, и Дандор достиг Имажикона. Тогда, сделав невероятное усилие, он подтянулся и прижал ладонь к сенсору, который мгновенно опознал его, будучи единственной реальной вещью в этой или любой другой Вселенной, которую мог открыть Имажикон.
Дандор рухнул в Имажикон, скорее мертвый, чем живой, и тот бесшумно закрылся.
…Затем возник яркий, прекрасный мир, и веселые юные лица.
— О Дандор, дорогой! Дорогой, — кричала Цецилия, обхватив его нежными мягкими руками.
— Любимый, ты вернулся! — лепетала Дафна.
— Мы так счастливы видеть тебя! — шептала рыжеволосая Терри.
— Мы так счастливы! — повторяла ее сестра-близняшка Джерри.
— А я — самый счастливый из всех! — уверял их Дандор, глядя вниз на свою ногу, на совершенно целую, невредимую ногу, нигде не чувствуя боли. — Слава богу! Слава богу, я вернулся!
Имажикон сработал! Он снова сработал! Он взял его в мир воображения и затем вернул обратно в реальность — удивительную, замечательную реальность!
Дандор сел и посмотрел вокруг на свой замечательный, чудесный мир. Это был мир Земли 2300 года, мир спустя сто лет после Чумы. Чумы, которая повлияла на гены и сократила мужское население Земли до нескольких тысяч, и сделала каждого мужчину центром страстного и обожающего его гарема.
Многие из выживших не смогли выдержать такого удовольствия. Слишком много лет преклонения, слишком много лет обладания всем и каждой женщиной, которую ни пожелают, — все это оказалось слишком большой нагрузкой для них.
А затем появился Имажикон — изобретение, делавшее так, что любой мир, который захочет человек, казался абсолютно реальным.
Некоторые мужчины использовали изобретение для того, чтобы создавать еще более экзотические и удивительные миры, чем тот, в котором они жили, но это делало их еще более пресыщенными и разочарованными, чем прежде.
Дандор был мудрым. Со своим Имажиконом он сотворил совершенно другой мир — мир холода и ужаса, называемый Нестрондом. Дандор познал великую правду.
Ибо что такое рай, если его не с чем сравнить? Не бывая время от времени в аду, как может человек оценить рай?
