Мгновение вечности - Михаил Николаевич Герасимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В этом месте Коц отложил инструмент, подсел к пассажиру-электрику-фотографу, вытянул лапу вперёд и щелкнул пальцами, имитируя щелчок камеры. В воздухе возникла фотография 18х23 дюйма – двойной портрет Коца и савана-фотографа. Коц черкнул кончиком хвоста имена в углу фото, смачно проткнул фото хвостом и с видом весёлого заговорщика спросил: "Пошлём твоим на Землю?"
На эту шутку раздался дружный, скрипучий как ржавая консервная банка, ржач чертей из соседних вагонов. Души тихо давились подобием смеха, но сдерживались как могли.
– Расскажите лучше, как там… у вас… – вышла из комы молчания одна из душ. Остальные тут же невидимо разделились на две разно мыслящие половины в ожидании, что будет результатом такой смелости.
– Ё! Кац мара ыц! – живо откликнулся Коц. – А как вы думаете? Ад, в принципе, более разнообразный и проработанный. Там не надо ничего воображать. Он такой, какой есть. Поваляетесь в раю брюхом вверх лет пятьсот – ещё сами к нам запроситесь. Может, прямо сейчас? По рукам?
Тут Коц подскочил к спрашивавшему и цепко сжал когтистой лапкой край мантии. После рывка души в сторону на мантии осталась помятость и угольно-пыльное пятно с печатью ада.
– Не ссы! Это ещё не контракт. Сейчас приедем – мы тебя простирнём. Вы нам и не особо нужны. Сидеть!
Встряска общением сподвигла на вопрос ещё одного участника. Он, видимо, хотел перевести разговор из рискованного практического русла в менее провоцирующее, вроде невинного любопытства.
– А на Земле вас кто-нибудь видел? По-настоящему…
– А-а… Нет. Мы не выскакиваем из бутылей с самогоном. – ответил Кока, скрещивая ноги и готовясь к интересной беседе.
– А почему вы такие же, как вас там рисовали? Это тоже наше воображение?
– Мы на самом деле такие. Там просто угадали. Если взять вас, ваших предков и тараканов в ваших головах, всё перемножить – мотылёк должен был получиться что ли? Вот какой ОН – ни фига никто не угадал.
– А если перейти в ад – это уже навсегда? – раздался вопрос из-за спины Кока, и Кока вдруг стал серьёзным. Он неторопливо обернулся, посмотрел на «любопытного №3" за всю поездку, и размеренно приказал:
– Коцик! А ну-ка нацарапай этому пассажиру пару грехов типа торгашества…
Коцик вскочил на борт вагонетки, раскинул лапы в стороны и …
– Баруууккааа!!!
Над вагонеткой сгустилось серое крылатое облачко, потом, начиная с середины закрутилось и раскрылось. Сквозь остаточную его пелену проступили страницы открытой книги. Перелистнув несколько страниц, заполненных рядами вертикальных палочек, нашел свободное место и два раза скрябнул своим инструментом.
Все обернулись на шелест, с которым душа сползла на дно вагонетки. Кока поддел её на вилы и положил обратно на скамейку.
– Ну, получилось шесть, а не два… Гы-гык! – икнул он.
Облако унесло вдаль встречным ветром. Стук колёс прекратился.
– Ну?… Мне разгружать, или сами разгрузитесь? – с мяукающим вьетнамским акцентом визгнул Коц, беря трезубец наперевес. От внезапной остановки все окоченели и даже не смотрели по сторонам.Вагонетки окружила клокочущая стена живой черной массы, из которой светились сотни пар глаз и торчали сотни две трезубцев поменьше.
– Экскурсия! – пояснил Кока, и энтузиазм персонала вокзала перекинулся на своё прежнее занятие. Вдоль перрона по другим путям двигались такие же вагонетки с углем. Пути закруглялись, вагонетки опрокидывались в центр гигантской воронки, куда уголь и засасывался вместе с пылью. Не смотря на пыльный груз, везде было чисто, прохладно и свежо. Практичный темно-серый цвет, типичная вокзальная архитектура, но непостижимые, необозримые размеры. Вокзал не стоял на плоскости. Поэтому и рельсы и стены не уходили прямо вверх или в горизонт. Вокзальная площадь сворачивалась в спираль как улитка и устремлялась неизвестно куда. Всё происходило внутри этой улитки.
– Строицца!! – раскатисто, по-сержантски скомандовал Кока. – После буфета – осмотр достопримечательностей, музей Почётных грешников, пробные мучения… Совершенно безопасные и развлекательные! Групповое фото и убытие обратно к местам Вечной скуки.
– А 2000 лет?..
– Это шутка была!
Часть 1. Тьма.
– Где я?
– В раю. – ответил из непроглядной темноты голос, похожий на мой собственный.
– А почему так темно?
– А что ты принёс с собой?
Голос звучал не со стороны, а то ли в затылок, то ли со всех сторон сразу. Тёмная пустота обволакивала, как непрозрачная вакуумная упаковка. Хотелось открыть глаза и увидеть хотя бы свои руки. Но не было ничего. Прошлое за спиной захлопнулось с тяжелым, звенящим эхо. Теперь он почти стихло. Почти – потому что оно ещё продолжало звучать слабым отголоском в памяти, как контузия, а лицо уперлось в тупик темной пустоты и беспомощности.
– Я в раю?
– Да.
Голос прекрасно держал паузы, как невидимый шахматист, играющий против меня. Только в отличие от него я не мог сделать ни одного осмысленного хода. Чем ходить? Куда? Голос, однако, и не раздражал. Таким голосом, наверное, каждый разговаривает внутри себя, когда хочется поговорить с самим собой, повторить понравившуюся фразу.
– А почему так темно?
– А что ты принёс с собой? – опять повторился вопрос.
– Не знаю. Я не знаю, что я есть теперь сам.
Я попытался почувствовать, нащупать хоть что-то, что может иметь принадлежность ко мне, чтобы сгрести это в комок и обозначить его своим «я», но не нашел ничего ощутимого, как и ничего подходящего на роль определения своему текущему состоянию, потому что мне просто нечем было это оценить.
– Ты – память, ты – мысль. И это единственное, что ты есть. Включи мысль!
– Мысль озаряет! – вырвалось откуда-то из отдалённого уголка моего сознания. Этот робкий спасательный круг пролетел мимо тусклым метеором и тоже погас. Что же дальше?
– Верно. Здесь всё логично.
Но голос не продолжил объяснений. Ход был за мной. Но какой?
Я подумал о свете. Этот свет, слабый, как от спички, смог бы озарить мои руки, если бы они у меня были, но их тоже не было, и эта искра так же угасла навсегда. Это угасание вырвалось из меня неожиданным вопросом, как воспоминание, как взгляд назад:
– Как я… Как закончилась моя… Как я умер?
– Это не сохраняется. – мягко и безапелляционно отрезал голос. – И умер не ты,
