Ложка - Наталья Егорова

– Теть Вась, - осторожно спросил он, - у вас ничего не случилось?

Она грузно упала на колченогую табуретку, тяжело поставила бутылку на стол.

– Давай, Дениска, самогончику налью, а? - спросила, будто заискивающе, - Баба Клава такой самогон чистый выгнала, никакого запаху.

– Теть Вась... - в замешательстве пробормотал Денис. - С утра?

Раньше за теткой подобного не водилось.

– Ой, Дениска, кабы ты знал... Да ты ж не поверишь, у вас-то в городе такого, почитай...

– Да что случилось-то?

Тетка махнула рукой и осипшим голосом сообщила устало:

– Дед Евсей приходил.

Тут и Денис плюхнулся на табуретку, не зная, что думать.

– Уж в четвертый раз приходит, все до свету. А в деревне, говорят, и днем видели его.

– П-привидение? - глупо спросил Денис.

– Ох, Дениска... Нехорошо это, если покойник является. Мы ведь деда похоронили хорошо, правильно. Батюшку звали - отпевать. И попрощались, и поминки... И молебны я заказывала на год... Он все ложку просит.

– К-какую ложку?..

– Как, грит, помрет кто, так вы ложку в домовину положите, к покойнику, а я, грит, ее потом заберу. Ложку заберет он у покойника, а? Ой, лишенько, и за что ж нам такая-то напасть? Нет, ты скажи, Дениска, а?

Тетку повело, взгляд ее поплыл, на щеку выкатилась мутноватая, как самогон, слеза.

– А если положить? Ну, ложку к покойнику.

– Ой, да ложили уже, как баб Маня у Петровых померла... Грит, не та, хочу, грит, с подсолнухами. Я уж и к исповеди хотела поехать, а не могу, ну как я батюшке про такое расскажу, ты мне скажи, а?

Дождь прекратился, тучи расползлись по небу волокнистыми лохмами. Денис выскочил под робкие солнечные лучи, оставив тетку в пустой кухне - всхлипывать и пить хваленый баб-клавин самогон. Он редко сталкивался с пьяными, и сейчас от смущения горели щеки и даже уши. Но поверить в то, что по Марьину разгуливает призрак деда Евсея, Денис не мог.

Сходить на кладбище, что ль?

* * *

Денис сам был виноват, что забрел в эту жутковатую глушь. Ведь мог бы пройти по натоптанной дорожке, пусть и грязной, пусть и в глубоких лужах; а сунулся, дурак-дураком, в лес - послушать настоящей негородской тишины, полюбоваться бледными солнечными пятнами в путаной, еще по-летнему зеленой траве.

Налюбовался.

Брюки промокли до колен, в ботинках сыро хлюпало. Возвращаться глупо, идти дальше противно. Тишина и впрямь вокруг стояла неописуемая, но это была не та вкусная ожидаемая тишина; она сгустилась в почти осязаемое душное облако, разом окутав заросшие провалы окопов, черные стволы, буйно разросшийся малинник и промокшего Дениса.

Солнце спряталось в серой хмари, когда сквозь заросли орешника он вышел на поляну к футуристической конструкции, больше всего напоминавшей стрелу подъемного крана, по крышу закопавшегося в прелую листву. Почему-то всплыло в голове название "геодезическая вышка", хотя что это такое - Денис толком не знал.

На металлических поперечинах диковинными украшениями сидели нахохленные черные птицы, не меньше десятка сгорбившихся силуэтов. Казалось, каждая размерами не уступает грифу.

Было нечто зловещее в их неподвижности, и в самой железяке этой посреди мокрого леса. Словно специально поджидали Дениса и вот теперь...

– Рра! - гортанно и хрипло выкрикнула птица. Денис не просто вздрогнул - подпрыгнул, в животе что-то оборвалось и повисло на тонкой ниточке.

– Рра! Ррра!

Черный комок тяжело сорвался с перекладины, хлопнул крыльями - волосы у Дениса на голове словно порывом ветра шевельнуло - и скрылся за деревьями.

– Тьфу, черти полосатые, - впололоса проговорил Денис.

Шагнул и едва не провалился в оплывшую, поросшую земляникой траншею.

Кладбище открылось внезапно. Только что Денис выпутывался из тонких веток в ржавой листве, отлеплял от рукава мокрые, разлезающиеся на тысячу долек репьи, и вот впереди уже размытая дорожка и облупленная железная ограда.

Холмик над дедовой могилой осел, из земли торчали осенние репьи вперемешку с флоксами и отцветшими ноготками. Деревянный крест выкрасили ярко-голубой краской, а на дощечке Лешка старательно выжег имя и годы жизни.

Денис присел на низенькую скамеечку, мимолетно пожалел, что не курит. Тогда можно было бы неторопливо достать сигарету, размять, сунуть в рот, пощелкать зажигалкой, привычно ругаясь на китайских лоботрясов, что даже такую простую вещь хорошо сделать не могут. И сидеть потом, пуская дым в осеннее небо и размышляя о вечном, обманывая себя призраком действия.

А так - было холодно, мокро и бессмысленно.

Денис кладбища не любил. Глубокомысленно обращаться к мертвецам: вот, мол, пришли навестить, все у нас хорошо, а тебе - земля пухом, казалось ему напыщенным и неискренним. Тем более, что дед Евсей, говорят, бродит где-то в деревне. А здесь тогда что? Зачем Денис вообще сюда приперся?

Вдалеке каркнула ворона. Шустрая сороконожка шлепнулась с флокса и стремительно закопалась между комьями сырой земли. Денис засунул руки в карманы и сгорбился на скамейке в бездумном оцепенении.

Он тяжело очнулся, лишь когда вдалеке послышались чавкающие шаги. От дальних могил к нему шел коренастый мужик с бутылкой в руке. Телогрейка мужика выцвела до рыжего цвета, на кирзовых сапогах налипло по килограмму глины, но выглядел он трезво и сосредоточенно. Жидкости в бутылке было на четверть.

Денис выпрямился.

Мужик был как-то неровно небрит. Словно дня три назад выскоблил только одну щеку и оброс потом - где больше, где меньше.

– К Евсей Игнатичу? - осведомился он, подходя.

Денис невольно оглянулся на могильный холмик. Мужик покивал со значением.

– Евсей Игнатич, он с пониманием был человек, - неторопливо завел он. - Сурьезный. Как скажет, так и сделат, слово такое крепкое было у него. Сурьезный, а душевный, с пониманием.

Денис кивал, как болванчик.

Мужик задумчиво глянул на бутылку, побултыхал жидкостью.

– Помянуть бы надо Евсей Игнатича.

Он аккуратно выудил из кармана телогрейки грязный граненый стакан, налил самогона. Сравнил на глаз, не обделил ли кого. Удушающий дрожжевой запах поплыл в воздухе, заставив Дениса скривиться.

– Давай, - со значением повел бутылкой мужик.

Мутный стакан, из которого неизвестно кто и что пил, приводил Дениса в ужас. Он попытался неловко отказаться:

– Да я... в общем, не пью...

– Ну и дурак, - констатировал мужик. - С такой жизней, если не пить, совсем скрючит.

Денис задумался, пораженный столь ясной формулировкой.

– А за Евсей Игнатича грех не выпить, - весомо подытожил собеседник. - Земля ему пухом.

И гулко забулькал самогоном. Щетинистый кадык поршнем заходил по шее в темных полосках грязи. Уровень жидкости уверенно пополз вниз.